Допоилась…

У одной бабы в Самарской Лу­ке муженек уже в начале супружес­кой жизни похлеще Казановы и Дон-Жуана вместе взятых себя проявлять стал. Поначалу с сосед­ками баловался, потом на другие улицы переключился. И этого мало показалось — на соседние сёла на­беги стал делать.

Случалось, смертным боем би­ли его разобиженные мужья. По неделе, а то и больше отлеживать­ся приходилось. Но кровь, что ли, в нем такая горячая была — чуток ок­лемается и за старое принимается!

Сам собой вопрос возникает: а как на его художества супруга смо­трела? А сквозь пальцы! Ну, во-первых, любила она этого шалопута без памяти. А во-вторых, по натуре не ревнивая была (Не то, что иные, которые готовы глаза выцарапать за мужа: «Не замай: мое!»). Ей, го­ворят, даже льстило, что перед ее мужем самые гордячки-красавицы стелются! А в-третьих, этот неутомимый и неукротимый ходок тоже любил свою благоверную и от сво­их супружеских обязанностей от­нюдь не отлынивал, несмотря на всю свою занятость...

Но ведь — бабы! Я соседок-доброхоток имею в виду. Они же до­няли своим сочувствием и пересу­дами ту бедную бабенку, будто это не ее, а их мужья на сторону-то распространяются! И присоветова­ли ей муженька своего настоем зверобой-травы опаивать, чтобы пыл-жар его охладить.

Ну она по дурости так и сдела­ла. Вместо чая да кофия и давай ему на каждый присест за стол этот завар подавать. Мол, знающие люди говорят, он от всех болезней свойства имеет — и от почек поль­зует, и от печени, и от живота. Кто в таком разе жену ослушается, тем более любимую?! Вон президенты на что подозрительные, а женам, говорят, как малые дети, безогово­рочно доверяют. Оно и понятно: ночная кукушка, она кого хошь перекукует...

Пьет он себе попивает завар-траву, и потому как внушил себе, то с каждым днем все новое и но­вое облегчение в организме ощу­щает. То соли из него якобы пош­ли, то рука лучше сгибаться стала. А сгибаться-то лучше у него не она стала... Ему-то, дураку, невдомек, а жена не нарадуется, потому как ее муженек ну ни таким ли домоседом стал!

Бывало, что ни вечер, у него то собрание, то совещание, то ак­тив. А это — как мертвый сезон на все мероприятия. Раньше послед­ние известия-то через раз слушал, а тут, как усядется около телевизо­ра — не оттащишь. Вместе с ней даже «Санта-Барбару» стал смот­реть!

Радовалась-радовалась она так-то вот, а потом спохватилась: муженек-то не только к чужим ба­бам интерес потерял, а и ее преле­сти замечать перестал.

До этого он был, как тот предколхоза советских времен, у кото­рого на уме первым делом — гос­поставки. И этот сперва свой се­мейный наряд исправно выполнял, а уж потом только в набеги ударял­ся. А это после ужина зверобоя по­пьет, телевизор посмотрит и — на боковую. И всю ноченьку, как уби­тый спит, не замечая, что кто-то у него под боком ворочается и ус­нуть не может.

Видит она: дело-то худой обо­рот принимает — и давай задний ход давать. Мол, хватит «зверобойничать»-то, а то перелечишься! А он привык к этой заразе, как к ку­реву — и ни в какую! Что остава­лось, дурехе, делать? Сознаваться! А как созналась — скандал! Потому как он вусмерть обиделся на жену-предательницу. И что горше всего для него было: любимая жена-то среди бела дня его курам на смех вокруг пальца обводила и посме­шищем на все село сделала. Ведь соседки-бабенки, которыми, если уж на то пошло, он в свое время погнушался, они же из мести обо всем этом на все село и растре­звонили!

Слава Богу, до развода у них не дошло. Какому сердобольному отцу троих детей сиротами захочется сделать? Да и любил он ее. А посему, хоть и зол и смертельно обижен был, но подозрения из ума не выпускал: у такой добротной ба­бенки и с тремя детьми быстрень­ко ему заместитель найдется. Хоть и временный, на полставки, а найдется! Потому как не раз и не два примечал, как даже на старых стариков прелести его супруги влияние оказывали.

Да, далеко у них в тот раз де­ло-то зашло. Меня, говорит он ей, теперь судом с тобой супружеские дела иметь не заставят. Не то что прокурору, а самому первому сек­ретарю райкома не подчинюсь! Пусть хоть из партии исключают! Потом обида потихоньку улеглась. Но былого пылу-жару он к ней уже не испытывал. Выражаясь по-науч­ному, психологическая травма ху­же всякого перелома. Она дольше всего, а то и до конца жизни у му­жиков не заживает. А посему у ме­ня совет есть молодым бабёнкам: не слушайтесь-ка вы своих соседок и подружек, когда они на ваших му­жей наговаривают и советы подают, как вам семейную жизнь ладить!.. О вашем ли счастье и благополучии пекутся они?

Утаить ли что на селе?! И как дошла эта история до тамошних мужиков, они как взбеленились. Они, почитай, затерроризировали своих бабёночек-то. Чуть только они в лес за грибами или в поле за ягодами, те к ним сразу же, как с ножом к горлу, с вопросом: «Ты куда это намылилась, не за травами ли – не за зверобоем ли?! И надо было целому поколению смениться в том селе, пока там снова за травничество взялись…