Друзья, товарищи мои, кто за бугор якобы отдыхать, кто куда на эти так называемые зимние каникулы разлетелись-разъехались, а я «на свою историческую родину», ну то бишь в родное село на доставшуюся мне в наследство родительскую усадьбу отправился. Летом-то короткими наездами туда: то по ягоды с детишками, то по грибы, то в саду-огороде ковыряешься – суета, да и только. А это никаких тебе хлопот и забот, окромя как водицы из колодца принести да дровец из сарая. А ночью выйдешь на крыльцо – в подлунной тишине морозной душа аж до самых небес воспаряет!
Но вот незадача-то: на таком-то вот раздолье да на приволье аппетит у меня, как у самарского грузчика, разыгрался. Что в городе на декаду заготовил, почитай, за три дня умял – с этими лыжными прогулками-то по полям да по родным урочищам. Это ли не наслаждение - скользить по опушке дальнего леса: а ну как волчья или кабанья стая выскочит?! Голодно им зимой-то, да и не постятся они, говорят, даже и в Филипповки…
Делать нечего. Рюкзак за спину, встал на лыжи и в соседнее село («перспективное» по сравнению с нашим «неперспективным»-то!) за провиантом отправился. Загрузился там всем необходимым и в обратный путь подался. А вьюга тем временем разыгралась – свету вольного не видать. За околицу выбрался – окрест, как в котле, кипит. И главное - как внезапно-то: будто злющий полкан ни с того, ни с сего с цепи сорвался…
По мне, нет того хуже, чем в чужих людях ночевать. А посему («А, где наша не пропадала!), авось, думаю, как-нибудь доберусь. Чай, не впервой. Когда в Армии служил, в Сибири-матушке и не в такие передряги погодные попадал.
Скольжу на лыжах-то, а ветер мелкой-мелкой дробью так и хлещет в лицо и того гляди с дороги в сторону снесет. Да и темнеть уже не по времени рано стало. Но, как говорится, Бог не выдаст, свинья не съест. А посему вперед, и только вперед! А дорогу уже заметать стало, так что ориентир пришлось по телефонным столбам держать. И вот, изо всех сил выбиваючись, я, наконец-то, на взлобок выбрался и в километре от родного села оказался.
Гляжу – впереди два бугорка виднеются. Подхожу ближе – две девицы сидят, чуть ли не по самые плечи снегом позанесенные. Растолкал одну: «Ты чего тут расселась-то?». А она еле губами замерзшими шевелит: «Мы, дядечка, устали – отдохнуть присели». Меня от таких слов аж взорвало: «Какой хрен – присели! Неужели не чувствуете, что замерзаете?!». Ну и поднимать ее было. А у нее ноги закоченели – не разгибаются. Ну, думаю, влип! Если я этих непосед-туристок, черт бы их побрал, до села не доставлю, самому придется с этими дурёхами замерзать. Куда денешься-то, не оставлять же их в чистом поле?!
Ну, благо, у меня в рюкзаке две бутылки портвейна «случайно» оказались. Раскупорил и по-командирски строго-строго (зря что ли в Армии сержантом был?!) командую: «Хлебай, как можно больше: в этом твое спасение! Иначе ноги у тебя не разогнутся!». Глоток сделала, закашлялась: «Не могу больше…». Оно и у мужика «из горла»-то впервой не получается. Но что с того?! И тут меня понесло! Ах, говорю, такие-сякие (Ну это сейчас вот я «выбираю выражения»-то!), не сидится вам дома! А мне что, по вашей милости тоже тут вместе с вами замерзать?! Да вам, таким кобылицам, еще минимум, как сорок, а то и все пятьдесят лет мужиков своими прелестями ублажать (Тут я тоже немножко покруче выразился, так что потом они попрекали меня за ненормативную лексику-то: «А еще университет, говорите, закончили!»). А они, видите ли, на тот свет отправляться приготовились. А ну-ка пей, говорю, а не то вот лыжной палкой как по голове трахну, будешь знать, как дедушке перечить (Любим мы кое-когда дедами-то прикидываться!).
За всю свою жизнь никогда до этого я ни одну незнакомую женщину не «тыкал», даже с соседками-ученицами, уже начиная с семиклассниц, на вы разговаривал. А тут – сплошное «тыканье». Ну это, наверное, как в бою – не до условностей и сантиментов.
И что же?! Хоро-оший глоток сделала! А потом еще. А под моим новым напором и еще один. И уже где-то минуты через три-четыре (кто там считал их, те минуты-то - в той экстремальной обстановке?) в коленках у нее оттеплело. И слава тебе, Господи, – на ноги встала! Ну я и сам на радостях-то глоточек принял: ну-ка, сдвинулось дело! Авось в чистом поле замерзать не придется!!! И даже на шутку потянуло. Ну, говорю, лапушка, ежели я тебя из такой круговерти буранной вызволю и где-то через пол-часика на жаркую русскую печь прямиком отсюда доставлю живой да здоровой, ужли, говорю, ты меня, старого хрена, за это своим сладким-пресладким поцелуем не отблагодаришь?! Я-то в шутку это сказал, а она еще не отеплевшими, как следует, губами на полном серьезе обрекается: «Отблагодарю, только спасите…»
А тут и другая голос подает: «И я тоже, только спасите…» - а у самой губы еле шевелятся. Меня этим чуть до слез не прошибло! Девоньки милые, говорю, это я шутки шучу! А что мне остается делать-то, не в поле же вас оставлять?! А посему теперь уже другой приказываю: «Ну-ка, дочка, глотай, да как можно больше!» - и бутылку в губы ей.
Первая сама собой встала, а у этой коленки совсем заледенели. Пришлось растирать… Раскупорил и вторую бутылку и опять их, теперь уже обеих, строго-настрого потчую: «Пейте, иначе нам всем тут карачун будет!»
Нацепил им лыжи. А теперь, говорю, полный вперед! Ни на секунду не останавливаться! Ваше спасение, пока в вас вино играет…
И вот, слава тебе, Господи, добрались до околицы. А потом и до первого огонька в окне, Ну, думаю, теперь мы и ползком до жилья-то доберемся (хоть до чьего-нибудь на первое время!).
Добрались до моего. Лыжи с них снял. В дом вошли. Свет включил – у одной на щеке белое пятнышко от мороза. Оставь его так – потом на девичьем личике чернота появится. Тут так: или снегом его сводить, или теплотой языка. Какой уж тут снег, если она дрожмя дрожит?! Делать нечего, по-отечески приложился языком. А другая (Ох, уж эти женщины, ну как есть завистницы!): «А у меня?» - «У вас, - говорю,- не щеки, а маков цвет!», А та супротивничает: «Это вы так говорите, а знаете, как она у меня онемела!».
Ну онемела, так онемела… Долго ли умеючи-то ее «разонеменить»? Тем более, что весьма и весьма приманчиво на свету эта справная девица выглядела. К тому же брюнетка, на которых я с юности западаю…
Ну я-то быстро разделся. А у них с мороза-то «руки, как крюки». То бишь пальцы в суставах не сгибаются. Так что пуговицы на брючках расстегнуть ну никак не получается! Что было делать? Расстегнул, конечно… Но – не без труда! Потому как с непривычки (или с «отвычки»?) и у меня пальцы-то плохо слушались…
Ну, слава Богу, разделись. И прямо в колготках они у меня прямо на печь забрались и по моему указанию под теплым одеялом на горячих кирпичах, матрас к трубе сдвинув, пятки греть принялись. А я тем временем из остатков портвейна смородно-малинный чай им сотворил. А потом и ужин прямо на печку доставил: картошечку разварную, грибки да разные овощи из погреба, ну и что из магазина принес. Ну ни такой ли пир-горой у нас получился, если учесть, что у моих спутниц опять же «случайно» бутылочка беленькой оказалась!
Ну а как поужинали всласть, я и говорю им: «Согрелись, девоньки, а теперь одевайтеся, и к моей тетке ночевать поведу вас». Они вой подняли! Ну а я им толковенько всё разъясняю. Изба-де у меня хоть и двухкомнатная, но другую комнату, так называемую переднюю за ненадобностью мне не отапливаю, а проживаю в задней и сплю на печке. Больше негде: диван в передней.
Это кому же покажется поздно вечером да еще и в метель с такого теплого места срываться?! А посему они чуть ли не в ноги мне: оставь нас у себя! Ну оставлю, говорю, вас, а мне где спать? А с нами, говорят, посередке ляжете. Вы-то, говорю, знай себе, посапывать будете, а я всю темну и томну ноченьку глазынек не сомкну, как заяц, среди капусты.
Ну в общем уговорили они меня. Тем более, что (ну ни находчивые ли?) они свои ответы на мою тогдашнюю шутку насчет поцелуев-то ну ни в такой ли пребольшущий аргумент возвели…
- Ну а дальше-то что было? – набросились мы на рассказчика.
- Об этом история умалчивает! – дипломатично открестился он от нас. – Гусары языком не треплют!
Старый дружище потом уже как-то признался: как только сильная-сильная пурга поднимется, то одна, то другая незадачливая туристочка тогдашняя возьмет да со всеми предосторожностями и позвонит ему домой. Как да что разузнает, а потом теплое-теплое словечко своему спасителю скажет. Обе они давно уже замужем и скоро бабушками станут, а вот не забывают старого хрена…