Наши сельские красавицы

Вольной пташкою слетать бы

В давний край родной.

Там, где мама молодая

И отец живой-живой!

Там (и туда), где не только родители и обе бабани с деденьками, но и мои другари-одногодки, с которыми мы целыми днями игрались на улице (Даже в зимнюю стужу, «когда хороший хозяин даже собаку на улицу не выпускает»!), шастали по лесам (А ну как белку поймаем? Фигушки – так она и далась тебе в руки!) и по полям (А тут куропатки прямо из-под ног взлетают!).

А главное – хоть на полчасика перенестись бы мне на ночные улицы нашего села той поры (теперешние, они, как пепелище от буйного костра, – запустелые-запустелые!) – поры моего отрочества и юности. Да хоть одним глазком бы посмотреть на тогдашних наших красавиц Анну и Клавдию Гудалиных, Пелагею и Татьяну Давыдовых, Татьяну Толстоусову, Нину Мирскову, Марию Подлипнову (Порецкую) и других дразняще-знойных брюнеток (Фамилии привожу девичьи, по замужним их не все у нас знают).

Как зазывно и заманчиво вырисовывались через цветастенький ситчик или батист их платьиц, кофточек-безрукавок и узких юбочек девичьи достопримечательности – хоть спереди, хоть сзади, хоть сбоку! Но об этих достопримечательностях-то только догадываться можно было. То-то пища и занятие для пытливого юношеского ума! Хорошо сказано: в женщине должна быть тайна. А когда всё, как на витрине, то и отношение такое же: «Вся выставилась, как клубника в базарном ряду, а ещё и кочевряжится!»

Все эти красавицы были года на четыре, а то и на пять старше нас. Но так уж устроено в природе: отроки и юнцы западают именно на таких, кто постарше тебя. И как была дорога благодарная улыбка, когда тебе удавалось чем-то услужить красавице или просто чем-то привлечь ее внимание, То-то радость была для юнца: собрал большой-большой букет цветов лесных и полевых, и она милостиво да еще и с благодарной улыбкой приняла его! А если она была еще и из тех, с кого многие-многие восхищенных глаз не сводили, то как завистливо на тебя, такого счастливчика смотрели твои сверстники!

А кто моложе нас тогда был, тех мы пренебрежительно называли сикушками-сороковушками. А в лапушки-сороковушечки они перешли, когда нам, родившимся в конце тридцатых, перевалило за двадцать.

Не было тогда на селе ни радио, ни телевидения с их поздравлениями и пожеланиями родным и близким. А высказаться-то хотелось (и не в стенгазете, и не в «Уголке читателя» районки!). Хотелось и трепача односельчанина уесть (да побойчее, да погорячее!), и вертихвостку-соперницу осрамить, тёще перо ниже поясницы вставить, злыдню золовку (по старому-то - зловку!) прищучить, грымзу свекровку ославить, приставалу свекра образумить. Чем, как не частушкой?

Как говорится, кто про кого, а черт про попа. Ну а парни с девчатами друг про дружку. Когда в шутку, в поддразнивание, а когда, что называется, под дых да по мордасам.

Эх, как аскульски ребята,

Как один, мордастые.

Вы не верьте им, девчата:

Обмануть - гораздые!

Нередко в девичий круг, как кометы, врывались молодые вдовушки-горемычницы. Особенно блистали своей красотой и обаянием две Анны (а кому и Аннушки и Анечки!) – Буркова и Клёмина. Господи, как жестоко обошлась с ними, как и с тысячами и тысячами других россиянок, судьба, не вернув им с фронта любимых и любящих мужей! С каким неистовством нерастраченной любви и молодости, с какой страстью стучали об утрамбованную землю гульбища они каблучками своих еще довоенных туфелек, до этого сколько уже лет бесталанно лежавших во вдовьих сундуках. И с каким пронзительным вызовом срывалась с их обветренных от «бесхозности» губ вот эта частушка:

Эх, туфли мои,

Туфли лаковые.

Что у девок, что у баб –

Одинаковые!

Кто бы спорил-то! Больше того: аскульские мужики доподлинно знали, что спелая и зрелая ягодка намного-намного слаще той, что с зеленцой-то. Но вот беда, до обидного мало вернулось с фронта таких «ценителей»-то (на нашей, например, улице, как мужики на моих глазах в первый День победы в 1946 году подсчитали, один из двух, а то и из трёх только вернулся). Помню, как муж моей двоюродной тетки и сосед наш дядя Миша Подлипнов (между прочим, единственный тогда в нашем селе кавалер ордена Отечественной войны!) в дружеском кругу соседей-фронтовиков шутливо посетовал: «Нас с вами, мужики, хлеще военнопленных в немецком лагере жены-то стерегут: туда не ходи, сюда не гляди, на эту не глазей, а ту не смей!».

А к тому же совесть зазрила. На селе что-то утаишь ли? Да и у кого отбивать-то – у подруг да у родственниц?! В то время, почитай, все на селе были не родственники (тогда и четвероюродные роднились), так свойственники. Вот и приходилось этим бедным страдалицам по ночам скомканные подушки горючими да злыми слезами обливать…

Но зато как они работали, эти яркие красавицы! А что красавицы – самолично видел, как аскульские мужики причмокивали и облизывались, глядя на них. Даже под по-прокурорски строгим приглядом своих благоверных... Эти и другие наши вдовы погибших фронтовиков уже тогда, трудясь доярками, как те же Анна Буркова и Анна Клёмина, прославляли наш колхоз имени Максима Горького (не какого-то там политика, а именем великого писателя мои земляки назвали свое коллективное хозяйство!) высокими надоями. А потом, перебравшись на центральную усадьбу, и сосново-солонецкое укрупненное хозяйство. Да именно вдовы и так и не состоявшиеся жёны, главным-то образом, и состояли в доярках. Замужней женщине, обремененной детьми да, чего греха таить, и мужем, круглонедельная, в то послевоенное время даже без выходных и праздников, была явно не в подхват. А им всё оказалось по плечу!

Приезжая в отпуск в родное село, с гордостью за своих землячек читал в газетах, как они гремели не только на весь район, но даже и по области. И не раз доводилось слышать такие вот шутливо-горделивые слова своих односельчан:

- Слабо сосновенским дояркам-то против нашенских! Кишка тонка, видать, у «лапшатниц»-то…

Тут пояснение требуется. Так уж, говорили, давным-давно было заведено: мы, аскульские, дразнили сосново-солонецких «лапшатниками», а они нас - «тыквенниками», До драки иной раз доходило между парнями. Ну по большей-то части не именно вот из-за прозвища (то только повод был!), а из-за чего послаще да повиднее, чем лапша да тыквы. Хотя вот на старости лет и тыковка пареная да вареная дюже как сладка да прельстительна…