Вот всё долдонят: собака – лучший друг человека, собака – лучший друг человека! А на поверку-то иной раз – всё наоборот получается…
Некоторые дружки его уже чуть ли не на первый год супружеской жизни стали похваляться: я-де, когда у брата в Тольятти по делам остановился, такую деваху, такую деваху – того-сего! А другой уже перебить рассказчика-похвальбушника торопится: ему-де в родном селе подфартило, так пофартило! А этот, почитай, двадцать лет в непорочности пребывал. Всё около жениного подола, всё около жениного подола ошивался. Бывало, компанией на праздник соберутся, все мужики, как подопьют, сразу же руки по чужим (бабьим, вестимо!) телесам распускать начинают. А этот окромя жены ни с кем не танцует. Жена его даже иной раз (чай, живой человек, тоже ведь, поди, хочется, чтоб проверили, а ладно ли на ней юбочка сидит, а не слишком ли низко она, чуть не до колен опустилась) даже подтолкнет его: иди, мол, вон с той лахудрой потанцуй, что-то она глазищами своими так и косит на тебя, так и зыркает, может, дело какое у неё до тебя есть… А он ни в какую, ни на шаг от неё не отходит, разве что покурить на дворе…
А вот как сорок пятый годок пошёл – как подменили мужика! Только бы он и шарил своими буркалами по женским достопримечательностям, только бы он и лапал их как бы по нечаянности. А как в Тольятти две ночи по надобности провёл, так как будто инфицировали его по половой части-то. Жена уж стала подумывать, а не зверобойчиком ли, мол, его тайком попоить. Сказывали ей, уж боль хорошо он усмиряет их по мужской части-то. Да не успела!
Чин-чином он тогда доложился: иду, мол, пособить свояку, он новую баньку до ума доводит. И ведь всё обставил-то как: будто Штирлиц какой. Свояку-то: ты, мол, если что, не выдавай меня. А молотком-то стучи да ножовкой ширкай как можно громче и голос почаще подавай, как будто разговариваешь с кем. Правда, за ним было пёсик болонка увязался – привязчивая-привязчивая к человеку собачоночка-то! Ну да он строго-настрого наказал ему домой возвращаться. Тот вроде бы послушался, хитрюга этакий, а сам, потаясь, следом-следом за ним – ну очень он любил хозяина-то, ни на шаг не хотел от него отставать. Ну да и хозяин его очень и очень баловал, жена даже подсмеивалась над ним: ты, мол, родных дитяток так не холил, как его.
Ну так вот: хозяин с молодой разведенкой забавляется, а любящая псина около того дома его караулит. Час караулит, другой – хозяин и носа из дома не кажет. И тут «караульщика» беспокойство забрало, и он голос подавать стал: мол, выходи – ужинать нам с тобой пора. И лаять-то стал всё громче да громче! Ну кому бы какое дело до этого?! Лает и лает собачоночка – вам-то что до этого? Ну вы самаролукских бабёнок не знаете: приметливые – вот бы кого на армейских учениях на наблюдательные пункты ставить да в дозор посылать! Выследили и тара-бары подняли: что это-де около дома «этой шалавы» собачёночка разрывается? Тогда мобильников ещё и в заводе не было, а слухи да молва всё равно со скоростью звука распространялись…
И вот заявляется туда его благоверная. Будто стратег какой, она сразу оценила обстановку, тем более, что и до этого у неё уже были кое-какие данные на этот счёт – сразу же к двери и на всю улицу: «Открывай, такая-сякая!». Делать нечего – открывают. А не то, того гляди и дверь вынесут! И вот ведь какие невыдержанные всё-таки у нас селянки! Нет, чтобы поздороваться, самочувствием поинтересоваться, она, вон как омоновцы в кино, отталкивает хозяюшку и - сразу же в дом. А он вот хоть и в трусах уже был, а всё равно другую ногу-то в штанину заправить еще не успел. Как в такой невыгодной позиции, бедолаге, оборону было держать? Между нами говоря, почём зря отметелила она его и, будто Наполеона какого, в тот раз гнала в родной дом-то…
Дня два, а то и все три дулся хозяин на «предателя»-то. А потом, наверно, всё же дотумкал: из-за преданности и любви к хозяину тот бучу-то поднял. Может, даже своим умишком-то и на такую догадку вышел: а не в заложники ли, мол, мой хозяин-то попал? В начале девяностых это в моду как бы стало входить. Ну и теперь они опять не разлей водой. Только вот уже оба под подозрение попали. Только из дому куда вдвоём направятся, хозяйка ихняя чуть ли не на всю улицу орёт: куда это, мол, вы опять намылились-то? И нехорошие слова при этом добавляет. А ведь в школе у неё, одноклассницы сказывали, по русскому языку ниже четверки оценок не было…