Август

                               

   Ну вот и август на дворе. Своё название он получил от имени римского императора Октавиана Августа.

   Вот «показатели» этого месяца. Продолжительность дня - свыше 15 часов. Самая высокая температура - 37 градусов была в 1938 г., самая низкая среднемесячная - 12,4 градуса в 1884 г. Самый ранний заморозок в воздухе - 11 августа (1939 год), на почве - 25 августа (1921 г.).

   О чём, бывало, не заведут разговор аскульские бабёнки, будь то у колодца, будь то в сельмаге «У Савватьича» (отчество бессменного продавца нашенского), обязательно на здоровье собьются. У одной в боку ни в силу колет, у другой голову ломит, инда ни на что глядеть не хочется. А посему я обзор этого месяца под таким многообещающим названием «густырь» начну как бы в облике смотрителя зелёной аптеки народной.

    Многомудрые матроны самаролукские да и левобрежно-заволжские не только сами «улучают минутку» на это благое дело, но и своих не шибко расторопных благоверных «воодушевляют» (иной раз чуть ли не скалкой и ухватом, а чего бы вы хотели от потомиц волжских казаков-разбойников?) по воскресным дням «смотаться на пажити зелёные» за целебными травками. А кому недосуг да лень, то… (тут у прадедушки Толи аж пальцы на ноутбуке дрогнули кое от каких воспоминаний…).

   Вот наслушался у нас один благовествований о целебности и чуть ли не чудотворности забугорных не иначе, как зелий от аденомы простаты – и, шурша в кармане деньжищами пенсионными, в аптеку за хвалебным простатитом устремился. А деды-прадеды наши эту досадную-предосадную немочь иван-чаем лечили. Подлечится, бывало, этим снадобьем и не только каждую «час-минуту» за угол не бегает интересоваться, не забрели ли к нему соседские козы в огород, а и на молодых жалмерок не шибко благочестивые зены свои устремлять начинает, и, конечно же, законный ропот у бдительной супружницы вызывая: «Опять иван-чая нахлобыстался?!»

   Но «нахлобыстаться»-то, оказывается, «дело хитрое»! А посему отсебятиной заниматься не буду и процитирую народный лечебник:

   «Листья иван-чая собрать во время цветения, привялить (подсушить на воздухе), перетереть и в хорошо закрытом ящике оставить, чтоб произошла ферментация – это занимает три-четыре дня. После этого высушить. Хранить в хорошо закрытых банках. Столовую ложку сухого сырья залить стаканом кипятка, настаивать час, процедить. Пить по столовой ложке 3 – 4 раза в день.

   Иван-чай оказывает целебное действие при острых и хронических заболеваниях простаты, воспалении мочеточника, хроническом цистите. Поддерживает после операции на простате».

    Пользовали-лечили им заболевания желудка. Не в укор нашим предкам поведаю: знахари использовали кипрей и для лечения гонореи и сифилиса. Оказывает целебное действие при острых и хронических заболеваниях простаты, воспалении мочеточника, при цистите

      Это растение пользовалось в народе и как лекарственное, и как заменитель чая: до ввоза в Россию китайского чая нашенский иван-чай был предшественником его, а жареные и перемолотые корни его заваривали вместо кофе.

    Не премину сообщить своим многострадальным землякам мужеского пола и вот что из этого же лечебника: «Первое и обязательное условие излечения от этой (проклятущей!) болезни - ежедневный приём овощного сока (морковь, свекла, огурцы в одинаковом соотношении)».

   Приметливый человек не пройдёт мимо первоцвета, ну или примулы. Это воистину кладовая каротина и витамина С. Вы только подумайте: два листочка её - это суточная доза аскорбиновой кислоты! Богато это растение и углеводами, эфирными маслами, органическими кислотами.

   Начнёшь вот хотя бы бегло знакомиться с народными лечебниками и диву даёшься: насколь щедр Господь Бог к непутёвым чадам Своим, сколько целебных, а зачастую и целебнейших растений и плодов взрастил он для нас, многогрешных. И чуть ли не воочию видится мне прельстительная картина будущего: по полям да лесным опушкам с умно-внимательными взорами аккуратно расхаживаем мы, а не околь прилавков аптечных топчемся…

   Вот вельми и вельми неприхотливое растение Чистотел, на любом беспризорном участочке живо-живо прививается. Я отнюдь неспроста его так уважительно с большой буковки прописал: очень-очень пользительно-здоровительное это растеньице. И к тому же «скороспелое», как например, крапива. В народной медицине он употреблялся в виде настоя для очищения крови. Кроме того, настоем его мылись в бане, а самой травой натирались в бане вместо мочалки от «чёса» - чесотки и шелудей, прибавляя иногда к этой траве корень черемницы. Жёлтым соком этого растения выводили бородавки, лечили куриную слепоту. В отваре травы купали детей   с накожными болезнями. Отвар чистотела пили, так как он «полирует кровь».

   Сок чистотела и в наши дни излечивает носоглотку, аденомы, полипы, гланды, гайморит, дёсны, бородавки, мозоли, прыщи, нарывы, фурункулы, свищи, чесотку, экзему, грибок, лихорадку (на губах), раздражение кожи после бритья, ожоги, вызванные огнём, паром, горячим молоком, солнечными лучами, химическими веществами.

   Чистотел лечит также гипертонию, геморрой, пищевые отравления, грипп, полипоз толстой кишки, гастрит, ревматизм, язвы желудочно-кишечного тракта.

      Не проходи и мимо ромашки. Препараты из соцветий её хороши при полоскании рта и горла при ангинах, катарах дыхательных путей, стоматите, колите. Бывало, любящая бабуленька обязательно поинтересуется у внученьки, собирающейся на вечёрки, на гулянку, а настоя ромашечки-то, мол, попила? Очень она, говорят, красных девиц пользовала при метеоризме. А в серьёзных случаях применяют её для клизмы при этом недуге. Ну это уже для тех, у кого песочек кое-откудова ненароком сыпется. Применяют её и при лечении при гастритах, язве желудка и двенадцатипёрстой кишки, при болях и спазмах в желудке.

   Вот про это растение для привлечения особого внимания моих земляков (да и землячек тоже) хочется прописать курсивом или жирным-жирным шрифтом (только не умею я этого на своём ноутбуке):

   Петунья – первую гласную в этом слове поменять бы на «И». «Стоит только перед отправлением на пирушку принять две ложки порошка этой травы и запить ложкою оливкового масла, никакой хмель не возьмёт», - уверяют знахари.

     А вот и рядовой лечебной армии - подорожник. Листья этого древнейшего средства народной медицины прикладывают к опухолям, к чирьям, пузырям на стёртых при ходьбе ногах. Отвар из листьев и корней хорош при трудном мочеиспускании. В старинных знахарских книгах говорится, что «трава попутник, иначе – подорожник залечивает небольшие раны и вытягивает воспаление». Его развешивали пучками во дворе для отогнания всяких гадов ползучих, «ибо змея попутника на дух не переносит».

    А это вот, так сказать, рядовая, скорее даже – ефрейтор лечебно-оздоровительной армии-то: полынь-матушка. Применялась в народной медицине от лихорадки, от болей в пояснице, при этом продолжительно пользоваться-лечиться ею избегали из-за боязни нервного расстройства. Свежими листьями врачевали опухоли. Листья и семена полыни, истертые в порошок и смешанные с мёдом, давали детям от глистов. Так же хороша от них и пижма.

А вот какова зелёная аптека августа, кропотливо собранная из солидных изданий прадедушкой Толей:

Душица.

Соцветия календулы.

Кора калины (и по возможности плоды).

Крапива двудомная. Корни лопуха.

Трава и корни одуванчика

Соцветья пижмы.

Листья подорожника.

Трава полыни горькой.

Цветочные корзинки ромашки душистой.

Трава тысячелистника.

Трава фиалки трёхцветной.

Шишки хмеля.

Трава чистотела.

Плоды шиповника.   

    Древнерусское название августа - серпень. Самый напряжённый период полевых работ: и косить надо, и зерновые убирать, и озимые сеять.

     Величали его ещё густырём, хлебосолом и припасихой-соберихой. Не только мужикам, но и бабам работы не в проворот было. А ныне, в отличие от прежних времён, и горожанкам-дачницам без дела сидеть не приходится. Вон басливый, басливый сосед по даче – слушать бы его, не переслушать, а об эту пору нет времени для этого. Да и ему, видать, недосуг - не до басен! Потому как «припасиха-собериха» на дворе. Такие вот отпускные каникулы у них… А про насельниц самаролукских и левобережных и не говорю. Им то ли в саду и огороде плодами и овощами заниматься, то ли в лес или в поле за ягодами бежать.

   2 августа – Ильин день.

    «С Ильина дня ночь длинна, а вода холодна». Считалось, что Илья пророк в водоёмы пускал льдинку, а посему купание уже возбранялось нашими предусмотрительными бабушками, дабы не простужались их внуки сорванцы ныне и не болели бы костьми впоследствии. Увы, увы, нам: как сказывается ныне то наше непослушание, как болят (то ломота, то прострелы) наши бедные косточки на старости лет!.. Вот уже давно мудрецы пришли к неутешительному выводу: история ничему не учит, народы продолжают вести себя неразумно. И не внимают назиданиям мудрецов-философов. Может, нынешние внуки наконец-то будут слушаться своих многомудрых бабушек (вкупе с дедушками!)?

   «До Ильи мужик купается, а с Ильи с рекой (водой) прощается». А кто это в ум не берёт, того сразу же озноб дерёт!!! Если бы только это. А то вон оно как оборачивается:

   «Кому после Ильи купаться охота, у того к старости в костях ломота».                                   

Почему у старика болит спина?

Знать, купался после Ильина!

Знать, он бабушку не слушал

И наказ её нарушил:

После Ильина купаться,

В старости слезами обливаться!

   Да не минуют эти вещие слова прадедушки Толи уши моих молодых земляков! Стариковским опытом они выстраданы. С кем из одноклассников и сверстников ни встречусь, у всех одна болячка: не спина, так ноги или руки чуть что - ломить начинают…

   Для пачего вразумления молодых земляков моих повторю майский пример из своего Месяцеслова:

   «У нас ведь как (и не только у отроков и юнцов): потный, горячий в холодную воду - бултых! У меня вот отец в сорок пятом (до ноября), двоюродный брат Иван Подлипнов (между прочим, знатный тракторист на строительстве Волжской ГЭС!) в начале пятидесятых, сын Владислав в конце восьмидесятых – все трое в Германии служили. И у всех троих одно наблюдение в памяти засело: немец, прежде чем в воду войти, полчаса на берегу посидит-потопчется.

   Вот что у западноевропейцев нам перенимать след: аккуратность, осмотрительность и дисциплинированность, а не гамбургеры, от которых изжога да гастриты, и другие такие же «новшества», на которые мы, русичи уж больно падки и повадливы».

   Да, после Ильина дня народным месяцесловом предвещается конец купального сезона. Не для всех это народное установление указ. Тем, у кого организм закалён, им и в прорубях купаться, что нам в ванне…

   «С Ильина дня начинаются утренники». Помидоры им не достать, а вот огурчикам, если они плетями на земле стелются, они могут быть пагубны, эти заморозки.

   Кое-кому вот это наставление из «Словаря русского знахаря» будет кстати: «Первое и обязательное условие излечения простатита - ежедневный приём вот этого овощного сока: морковь, свекла, огурцы в одинаковом соотношении».

   С Ильиным днём селяне связывали приход осени:

«Илья лето кончает».

«С Ильина дня начинаются утренники» (заморозки)». Написал это слово, и сердечко стариковское птицею трепыхнулось в груди: вспомнились наши школьные утренники. Бог ты мой, как мы их ждали!

«До Ильина дня сено сметать, пуд мёда в него накласть» (Духмянного-духмянного – у скотинки аж ноздри раздуваются, когда жуёт такое!).

   А это вот по жёстче сказано: «До Ильина в сене пуд мёду, после Ильина – пуд навозу». Довелось мне повидать, как морщатся, брезгливо перебирая такое сенцо с «пудом навоза», коровушки. А брезгливые и разборчивые овечки – фырк-фырк на него: мол, сам хозяин, лопай такое!

   «Ильинская соломка (нового урожая!) – деревенская перинка». То-то заботушка молодожёнам предстоит – утрамбовывать эту перинку из молодой соломки!..

Предупреждение месяцесловное: «Придёт Илья – принесёт гнилья (дождей)». И вот ведь как бывает: «До Ильи поп кадилом дождя не умолит; после Ильи баба запоном (фартуком то бишь) нагонит». А чего хитрого-то? Иная бабёнка паче попа своему муженьку исповедание-покаяние устроит, не кадилом, а скалкой помавая! И никакой прокурор в этом разе ей не указ, никакой судья её «не привлечё», ежели, конечно, не переусердствует и муженька преждевременно на тот свет не отправит

     Наезжающие на Запад наши соотечественники дивуются толерантности и покладистости (не той покладистости, на которую кое-кто поначал, а, интеллигентски выражаясь, толерантности!) тамошних женщин в семье. Господь Бог что ли им это в гены заложил? Нет! Сами мужики тамошние несколько столетий тому назад своими неустанными потугами этого добились!

   Вот на Западе во всю попрекают русичей в жестокости, в том числе и по отношению к женщинам. А вот то, что приведу из центральной газеты в материале Сергея Бурунбукова, слабонервным советую не читать!

   «Во всём мире мужчины испокон веков ненавидели неверных жён. Но – поразительная деталь! - сварливых жён представители сильного пола ненавидели ещё больше. В средние века полагали, что блудливая жена менее опасна для мужчины, чем та, которая отнимает его силы и здоровье ежедневными склоками и придирками.

   Изучая тему пыток и смертных казней, я насчитал порядка двух десятков наказаний, применявшихся в Европе к изменщицам, и свыше 50 – «адресованных» склочным бабам.

   Не приходилось ли вам, дорогой читатель, хоть однажды в сердцах бросить: «Ты мне все мозги пропилила!»? Так вот древние викинги имели право не только прилюдно поджарить сварливую супругу на медленном огне, но и распилить ей голову специальной боевой пилой, которая в других случаях применялась при абордаже вражеских судов. Такое жестокое наказание ожидало женщину, позволившую себе выразить неудовольствие супругом в присутствии постороннего мужчины. И хотя принято считать викингов «воинами-джентльменами», но со своими дамами они обращались не слишком гуманно.

     Женщину раздевали донага, сажали по горло в огромную бочку с водой, в которой проделывали   дырку. Вода медленно вытекала из бочки, постепенно оголяя женщину перед зеваками. Сей своеобразный «стриптиз» продолжался до тех пор, пока жена не начинала просить у мужа прощения. Если же оскорблённый супруг не считал, что таким образом защитил свои честь и достоинство, то женщина представала перед всеми абсолютно голой, что автоматически означало развод.

   Естественно, обесчещенную тётку никто больше замуж не брал, и она до конца своих дней была вынуждена влачить жалкое существование при живом бывшем муже в качестве прислужницы рабыни. И такая «пикантная» деталь: во время водяного стриптиза добрые приятели мужа считали «хорошим тоном» сливать в бочку с несчастной всевозможные нечистоты.

   А теперь внимание, любители пива! В средневековой Англии «сварливой» почиталась та жена, которая смела указать мужу, что он слишком привязан к этому пенному напитку. Причём для наказания «поборницы трезвости» достаточно всего лишь устных показаний местному судье… Женщину привязывали к позорному столбу и на потеху люду поили злосчастным пивом до тех пор, пока ей не удавалось публично обмочиться.

   Во Франции на сварливых жён доносили соседи: считалось, что вопли разъярённой супруги мешает их спокойной жизни. Муж-«подкаблучник» мог быть даже против наказания, но судья всё равно присуждал сварливой супруге «удары палкой без счёта». Никто, конечно, не забивал такую тётку до смерти, но палач бил её палкой до тех пор, пока это считал нужным судья…

Это я рассказал вам о самых остроумных наказаниях для «домомучительниц». А кое-где в Европе им рубили головы, топили или, на худой конец, кидали на съедение голодным собакам».

   А это там же, но от другого автора. «Женщину водят по городу с железной клеткой на голове, язык её зажат специальными приспособлениями. Таково было наказание в Англии и на континенте. Подобный пример заставлял других женщин предусмотрительно держать язык за зубами… Поскольку наказание назначалось обычно на 4-5 часов, порезы и кровь на языке были неизбежны».

   Так-то вот было в колыбели демократии на заре эмансипации. А прадедушка Толя расписывает страсти о висящих для остраски вожжах в сенях, которые, если бы не использовать их по прямому назначению, пылью покрылись бы от безнадобности. А ныне вот даже как:

                                             Криминальные новости

   Вот до чего у нас доходить стало. Жена депутата Хитрова в грубой форме нарушила закон о депутатской неприкосновенности, используя кухонную утварь типа скалки, не утвердив в первом чтении его поправку к семейному кодексу, разрешающую использовать исполнительный орган супружеского долга в личных целях за территорией семейного гнёздышка.

                                               Новости шоу-бизнеса.

   В столице нашей родины прошёл очередной конкурс «Самая молчаливая женщина России». Как и на прошлых конкурсах, жюри решило первый, второй и третий приз не вручать никому.

   4 августа – Мария Магдалина.                                                                                                                                                                                                   

     Любимая ученица нашего Спасителя, которая, ноги Ему омыв, своими власами их отёрла. Апостолы роптали, мол, чего это бывшая блудница с нами такими праведными находится. А задуматься бы: после того, как они перестали быть рыбарями и трудовой деятельностью заниматься прекратили, на что жили-то? Евангелист сообщает про неё: содержала их «имением своим». А кто первой приблизился ко Гробу Господню, когда апостолы «страха ради иудейска» сидели взаперти? Она! И ей первой явился воскресший Спаситель. Именно Он даёт нам пример достойного отношения к женщине - доброй, отзывчивой и воистину бесстрашной. Неудивительно поэтому, что после Пресвятой Богородицы Мария Магдалина самая любимая святая у русских женщин. Вон как про неё у Владимира свет-Иваныча: «Марья – добрый день». Этот день в большинстве случаев грозовой. И это очень-очень хорошо, потому как: «Коли на Марью гроза, сена будет за глаза». Ну то бишь больше, чем достаточно.

    Молодой насельник самаролукский и заволжский может усомниться: откуда же, мол, ему «быть за глаза», коль сам же прадедушка Толя пишет про «пуд навоза» после Ильина дня? А сентябрьская отава? Если у кого-то сенца недостаточно было в летнюю пору накошено – поправится на отаве (если, конечно, погода позволит; а она позволит, коль «на Марью гроза»).

     А это вот не отсебятина, а в потрафление волжским (не только самаролукским) насельникам из солидного издания цитата:

   «Августовская вода богата кислородом, и от этого улучшается аппетит рыб. К удовольствию рыбаков (кто бы спорил с этим! – А. М.- С.), в эту пору рыба неплохо клюёт. В конце месяца выходит из своих нор налим, чтобы поохотиться за мелкой рыбёшкой, тут-то его и поджидают любители свежей ухи!». У автора этого нет – я собственноручно здесь восклицательный знак-то поставил.

   В «узких кругах» любителей «тихой охоты» у этого благословенного месяца ещё одно наименованьице чуть ли не потаённо значится – губень (от слов «губьё-губы» - по словарю Даля: «съедомые грибы»). Обратите внимание: этими словами обозначаются «съедомые»-съедобные грибы-то, а поганки, мухоморы и прочая грибная нечисть – это губь-погубление. Ну да у настоящих грибников, как говорится, «губа не дура»: они губы-губьё от губи-губления сноровисто различают.

   Груздочки собирать, что в раю побывать – это у прадедушки Толи как бы заповедь такая.

    Поднялся рано-рано, наскоро ополоснулся из рукомойника во дворе, вещмешок с корзиной за спину, краюху хлеба с малосольными огурчиками за пазуху - и айда пошел в лес. в заветные места. Я вам так скажу: по грибы смотаться - это (прости, Господи!) для меня, что в раю побывать! Для этого прелюбимейшего занятия мне любая непогода не в тягость.

    Намедни супруга возроптала: в доме ни крошки хлеба - сходи-де в волостной центр по холодку. А я ей: "Ты что, очумела - по такой грязищи пять километров топать?!" Вот, говорю, подсохнет немножко, а пока на сухарях посидим. Мука есть, блинцов или пирожков напечешь. И тут ее как прорвало, вся ходуном заходила. Ага, говорит, за грибами шастать, как козлу, по оврагам скакать - по двенадцать верст за одну ходку - это тебе, дескать, разлюли-малина. А каких-то пять километров туда-сюда - это тебе слабо.? Видишь ли, грязь ему по колено!..

    Ну а я ее, конечно, урезониваю. Вот, говорю, ученые подсчитали, на одно любовное свидание затрачивается столько же энергии, сколько в студенческие годы на разгрузку полуплатформы угля. Ты бы вот что, например, предпочла - какой вид затраты энергии? Ох, как она тут на меня... Ну да я мужик хоть и прыткий, но от запущенного в мою голову с супружеской ноги тапка еле увернулся...

    Грибная охота - занятие весьма и весьма благопристойное. Это вам не душегубство зверобоев. Моя бабаня так, бывало, говаривала: "Гриб - он, как барин: ему не поклонишься, он в корзину ни за что не снизойдет". А я, не менее заядлый последователь ее по грибной части, к этому добавлю: "Не то что кланяться, а и на колени иной раз вставать приходится!" Ну это, когда нападешь, когда их, как говорится, косой коси. Бывали у меня такие случаи! "В зобу дыханье сперло", - и я испытывал такие радостные моменты!

    А еще грибная охота для настоящих любителей - занятие сугубо интимное. Ну вот опять же про охотников. Для своего зверобойства они ватагами собираются (охотники-одиночки, как Тургенев и Некрасов, здесь исключения). И охота у них нередко в гульбище превращается. Знакомый егерь рассказывал. Приехала как-то такая ватага из Тольятти - птиц выстрелами пораспугали и «отмечать" расселись. Гляжу, говорит, а на другой день на полянке у охотничьего домика гора бутылок - дюжин пять, не меньше. "Однако! - говорю и головой качаю. А они оправдываются: "Так нас же пятеро! А к тому же холодрыга-то какой..."

    И мне ватажиться доводилось... Это - когда друзья-товарищи нагрянут из города. Веди, дед, по грибы! Айдате, говорю, куда от вас денешься?! Ну что ни на есть самая настоящая "облава". Цепями, цепями по лесу-то. А крику, а гаму, а ору - за три версты слыхать! А у дедушки не грибы на уме - не потерялся бы кто! Однажды двоих моих тольяттинских другарей еле докричался - потерялись поодиночке. По новой разошлись по лесу - снова потерялись. В следующий раз, говорю, боталы (ну это колокольчики такие) как на блудливых-заблудившихся коров на шею вам повешу.

    Лес для меня - друг любезный. Сразу же за околицей, там, где столетиями рожь-пшеничка колосилась, за последние пятнадцать-двадцать лет сосенки и березки вразброс под три-четыре метра вымахали. "Не проходите мимо!" А то! Под сосенками маслята урождаются, а под березками - волнушки-волжанки. Осечка вышла. Ну и ладно. На нет и суда нет. Главное - проверил. И на душе будет спокойно. А ну как другие бы здесь на грибы напали, то-то досадно бы было!

    А вот в Долгом колке под березками на самой, на самой опушке и немного вглубь в этом месте (так и сказал - где!) свинухи зачастую возрастают. Мясо у них, у свинушек, нежное-нежное, что твои устрицы - и такие же склизкие. Только отваривать их надо в двух-трех водах, чтобы домашние ненароком не траванулись (Хоть и ворчат они подчас, хулиганят и донимают дедушку, а все равно ведь в случае чего жалко будет!). А самому мне любые грибы - трын-трава. Я в молодости на спор даже (Ох, и дурная же головушка была! Правда, и к старости не больно-то шибко поумнел...) - целую сковородку мухоморов ухмыстнул. Но не "на дурака": я их целых полчаса жарил, доливая в сковородку водицу!

    Так... Свинушочки уродились - на обратном пути подберу. А сейчас некогда. Ноги сами меня несут на заветные места (как молодого любовника на первое свидание!). Вот они, вот они мои те три разлюбезные раскидистые березоньки (по летам они мне, трижды дедушке, в прабабушки годятся). Ну так и есть! Сердечко аж ёкнуло. В траве, как мексиканское сомбреро, шапочка подберезовичка виднеется - бледно-бледно зеленая. Молоденький еще, видать, не успел побуреть. Эка, эка! Везет-то, везет-то как нынче дедушке! Сладострастно кошу зенами по сторонам. А они, подберезовики-то, и там, и тут – все равно, что взвод новобранцев на привале!

    Конечно (кто спорит!), царь грибов - белый! Но он у нас редко водится (есть у меня приметочка, но с нее один, от силы два грибка). Так что заместо белого у нас подберезовики да подосиновики в чести. Очень мои домашние их уважают! Только вот на электроплитке или на газовой плите сколько ни жарь их (хоть полбаллона сожги или от электричества без штанов останься!), они все - "как живые". Бледненькие-бледненькие на сковородке-то! А я вот что делаю. По летней жаре печь или подтопок «стрёмно» топить, так я каменку в баньке прокину (прокинуть - это слегка протопить) и сковородочку с этими "царскими" грибками на угольки. За два-три часа они там на вольном духу (ну то бишь без чада и угара) промлеют и аж коричневыми становятся (чуть ли не как шкварки делаются). Вот тут-то они уже не варево с плиты, а как самое настоящее жарево! Жареха!

    Ого-го, сколько их, подберезовичков-то молоденьких, набралось в дедушкиной корзинке! Не только на жареху домашним хватит, а еще и замариновать баночку для дорогих гостей останется.

    На обратном пути подобрать бы свинушки - и корзинка полная была бы. Но, о, эти завидущие глаза грибника, о, это неугомонное сердечко его! Ужли станет зарактера, чтоб не смотаться еще на одну заветную приметочку, где груздочки уже, поди, меня поджидают?! На грибную поляну - это как на свадьбу: семь верст не крюк. Шире шаг, дедушка! Не хрен тебе прихрамывать, старый хрыч, не притворяйся!

А завершу грибную тему вот этой чуть ли не трагической историей самаролукской:

Вот заплачет моя мамка,

Зарыдает вся семья:

Я грибами отравился –

Положите в гроб меня.

Когда тело молодое

Во гробу будет лежать,

Мне тарелочку с грибами

Поднесите подышать.

Надышуся ароматом

И из гроба подымусь:

«Где моя большая ложка,

Ещё разик отравлюсь!».

   Увы, август – это тебе не Святки и не Масленица: ни одной веселой поговорки или приметочки в месяцеслове на этот месяц не приходится. Все они, как говорилось в советские времена, о самоотверженном и героическом труде селянина. Сказать об эту пору мужику, у тебя, мол, спина белая – в точку попасть. Она у него и в самом деле белая – от выступившей соли.                                 

   «В августе мужику три заботы: и косить (хлеб убирать), и пахать и сеять». Вот побудьте на месте вашего предка поздним августовским вечером, когда он, спать укладываясь (всего на каких-то четыре часочка!), планирует завтрашние работы, да так планирует-то, что у него «ум за разум заходит». Рожь косить-убирать или озимые сеять (рожь будущего года)? К концу месяца: пшеничку жать и другие яровые культуры убирать или яровой клин поднимать (под пшеничку, овёс, ячмень, гречку и горох будущего года). А тут ещё и насчёт погоды двоемыслие – «мысли враскорячку»: для жатвы дождь губителен, но озимые-то без него не взойдут. Я это вот к чему. Мы вот всё жалуемся на жизнь, а у предков наших она вдвойне, если не втройне тяжелее и тягостнее была. Выдюживали! И мы с вами не пропадём – выдюжим!

   И это вот трудоголикам не грех в домёк взять. Греческими учёными выяснено: у тех, кто после обеда засыпал на 30 – 40 минут, давление понижалось на четыре процента. По их словам, послеобеденный сон может уменьшить на десять процентов риск инфаркта.

   Как известно, такая привычка была у Уинстона Черчилля и Маргарет Тэтчер. Напомнить, в каком возрасте они скончались, до какого возраста они «премьерили»? Это в назидание нынешним офисным вынужденным трудоголикам. А вот предки наши без всяких научных обоснований руководились этим. Каждая минутка дорога была селянину во время страды весенне-летне-осенней, но после обеда они улучали «минутку» для сна. Поели, бывало, и как снопы повалятся, вспоминала бабаня. А потом по новой за работу принимаются. Это и у отцов наших в привычке было: после обеда «поваляться»-то. Ежели спать не хочется, так ты всё равно хоть с закрытыми глазами полежи, советуют медики. При закрытых-то, они говорят, сердце успокаивается и отдыхает. Больше того! Полезно для здоровья закрывать глаза и на некоторые упущения мужнины. Ну, например, на те же крошки под столом после него.

Вот когда в летние каникулы работал на комбайне копнильщиком, мой шеф комбайнёр дядя Миша и мне такую возможность предоставлял – после обеда в соломенной копёшке вздремнуть. Вечерами-то допоздна мы с девчатами заигрывались. Иной раз из клуба и прямо в поле в солому заваливался. А завтрак дядя Миша от матушки приносил.

   6 августа - «Борис и Глеб – поспел хлеб». Коротко, ясно для хлебороба – кормильца нашего, как фронтовой приказ: «В атаку – в битве за хлеб!». А это именно битва. И с потерями, и с поражениями даже.   На всю жизнь запомнились мне эти два случая, когда у волевого и мужественного человека на глазах выступала так называемая «скупая мужская слеза».               Первый случай – это, когда колхозный агроном на моих глазах перевернул хлебный валок после проливных дождей, а там зерно прорастать уже стало (об этом я писал в тексте за 18 июля). А второй случай - это, когда мы с председателем колхоза приехали на поле, колосья ячменя на котором налетевшим прошлой ночью ураганным ветром со смерчем были скручены и повергнуты наземь (попробуй, подбери их комбайном!). А урожай на этом чуть ли не двухсотгектарном поле степного района нашей области ожидался отменный – центнеров под тридцать! А теперь после такой порухи и по шесть не соберешь, да ещё и при огромной затрате времени у комбайнёра.

    Ныне всякое говорят и пишут (особенно те, для кого Россия-матушка не кровная родина, а «эта страна»), но что болели душой за порученное дело руководители и специалисты сельского хозяйства за порученное дело, то болели. За семь лет работы в районных газетах нашей области я в этом воочию убеждался не раз и не два.

   А какая хлопотная работа была у бригадиров нашего колхоза во времена моей юности. В память запало. Всё утро они, и дядя Вася Дикушин, и дядя Саша Маркин, как угорелые, бегают по селу, созывая колхозников на работу. Ни механизаторов (они тогда в штате МТС состояли), ни доярок, телятниц, скотников собирать не надо было – они дело своё знали, им понукания не требовались. Я имею «разнорабочих» колхозников, которые на «палочку»-то мизерно-мизерно получали.

«Борис и Глеб – поспел хлеб».   Представляю, с каким не то, что удовольствием, а со смаком произносили эту, казалось бы, незатейливую, но для крестьянина такую многообещающую и такую «вместительную» (надежду целого года, начиная с прошлогоднего посева озимых, вместившую в себя!).

    Теперешней молодёжи даже представить трудно, как ждали его, новый хлеб-то. Потому как не только в голодные двадцать первый и тридцать первый – тридцать второй, но и в «старые добрые времена», при царях-батюшках, о которых некоторые уж больно шибко скорбят ныне, крестьянам нередко ещё задолго-задолго до жатвы приходилось переходить на мякину, которую для «смачности» лебедой да размолотыми желудями уснащали да услащали. К великому-великому неудовольствию хрюшек, кстати сказать: по идее-то мякина и жёлуди им предназначались…

   Зачастую у крестьянина не хватало зерна и муки до нового урожая, а куда деваться-то, потому как «Не видать тебе нового хлеба до самых Бориса и Глеба». А это вот совсем уж жалобное: «Ой, как хотим мы хлебушка, приходите поскорее, Борис и Глебушка!». Нередко случалось и так, что и до Бориса и Глеба сноп-другой ещё недозрелой ржицы подсушивали в овине, а то на печи или в бане на каменке и обмолачивали: голод не тётка! Невольно вспоминается анекдот советских времём. Посадили китайцы картошку и на другой же день выкопали её. Почему так споро поступили? «Потому сто кусать оцень хоцца!».

   Сужу по внукам соседей и знакомых моих: не больно-то чутко прислушиваются они к сообщениям по радио и телевидению о видах на урожай. В отличие от нас, когда тоже молодыми были. Когда горожанам, по воспоминаниям моей жены, например, аж в четыре утра приходилось вставать в очередь за хлебом, а на селе на одной картошке сидели. Помню, как мы прерывали свои беседы и с каким неподдельным интересом слушали радио, когда там заходила речь об урожае на полях нашей родины. Остаётся только молить Господа Бога, чтоб внукам и правнукам нашим не довелось испытать то, что нам…

   Вряд ли где за бугром есть такая поговорка: «Хлеб – всему голова». Правда, у Энгельса в одной из его работ «шире» сказано: истинное богатство общества – продукты питания. Издревле, со времён изгнания наших не шибко разумных предков из рая или, если хотите, со времён первобытного общества так было. И будет. До тех самых пор, пока Сатана-Дьявол не научит нас претворять в хлеб камни. С помощью нано-технологий? И тогда какой-нибудь дедушка похвастается перед своими внуками: «А я ещё застал, когда колбаса-то больше, чем на половину, соевая была. Вкуснющая! Не то, что нынешняя, из какого-то мела или гипса сработанная…». Перед началом Своего служения Иисус Христос отказался выполнить совет Сатаны-Дьявола превратить камни в хлебы. Ныне мы не иначе, как сами с помощью нано-технологий по мере приближения конца света неукоснительно приближаемся к осуществлению этой бесовской задумки. То-то легкая жизнь в царстве Антихриста предстоит нашим потомкам: ни сеять, ни «страдать», хлебушко убирая, не надо будет. Знай себе веселись да бездельничай! Роботы для простых людей из щебня, а для аристократов не иначе, как из мрамора или хотя бы из малахита, пищевых продуктов сколь надо напроизведут…

    Для разгулки и назидания поведаю вот эту поучительную историю.

   Заявляется как-то к моему приятелю соседка по даче: чего это-де у тебя внуки лоботрясничают. Снаряди-ка ты их ко мне на огород молодую картошку выкапывать. Она, говорят, теперь в городе в цене. А я уж по-божески с ними разочтусь – не обижу.

   Сосед, не долго думая (На Руси ведь как? Один раз сделано, а потом семь раз подумано!), согласился: действительно, чего им на усадьбе шалберничать. А это какая-никакая разгулка будет, да и деньжат приподнакопят якобы на сникерсы да на фанту. Дедушка-то давно допёр, какие «сникерсы» его безденежных студентиков внуков интересуют, только виду не подает, потайком от бабушки их финансируя!   Ну и то сказать: ну не у матерей же им на одноразовую резиновую обувочку денежки клянчить?

   И вот напутствуемые дедом отправляются добрые молодцы на соседкину картофельную постать – трудовой десант времен дедовой молодости на колхозное поле, да и только! Один другого краше, один другого (на вид!) трудолюбивее да рукастее. Уговор такой был: они только выкапывают, а картошку она сама соберет. И вот копают они себе, покапывают соседкину картошечку, аккуратненько-аккуратненько из землицы-то лопатами извлекая её. Как говорится, дело спорится! И надо же было такому случиться-содеяться! Для ускорения дела соседка возьми да и десантируй к ним на подмогу своих внучек.

   Видал я их! Ну как есть прелестницы. А как волнительно коротенькие платьица облегали их достопримечательности – созерцал бы да созерцал, лихорадочно слюнки заглатывая! А главное – обе брюнетки! А внуки, оба-два в деда пошли. Как тот с юности на брюнеток западает, так и им, видать, предстоит это.

   И не взыграй-ка ли ретивое у добрых молодцев при виде этих прелестниц, принявшихся, почитай, перед самими очами их тоже картошечку-то выкапывать, при этом в порыве трудового энтузиазма всё глаголью да глаголью трудоголясь (для не шибко сведущих в семантике: глаголь - четвертая буковка в старославянской азбуке). Ну и вот: лопаты у парней под их ногами как бы сами по себе в курень судорожно вонзаются, а очи молодецкие в «глагольно-согбенные» девичьи фигуры вперяются – и не сказать, чтобы очень уж благочестиво и добродетельно. Остолбенение, да и только!

   А работа между тем полным ходом идет. Ни девицы от парней, ни парни от девиц отставать не хотят – ну как есть, говоря высоким слогом, трудовое соперничество и чуть ли не                              соцсоревнование разгорелось!

   Выкопали постатку, как говорится, в темпе. Лбы от пота повытерли и айда-пошел хозяйке докладать в скромном ожидании воздаяния за труды. А соседка – тертый калач: а сем-ка я-де проверю, как и что. Как пошарила по вскопанной землице-то, и волосы у нее чуть ли не дыбом встали: добрая (или не добрая?) половина картошки оказалась порезанной! А куда такую на рынок-то?!

   Но что особенно огорчило соседку: все рядки, вскопанные после прихода помощниц на постать, одинаковые были в смысле «варварства» (как говорится, один к одному!). Стало быть, внучки-то её, втыкая лопаты в землю, не всегда в корень, вернее: в курень картофельный глядели, а, видать (и хорошо-хорошо видать-то!), свои ясны очи на молодых соседей по трудовому фронту тоже весьма и весьма заинтересованно устремляли.

   Ну а на мягкую обувочку резинивенькую (как огнём горит она на стервецах) ихнему дедушке пришлось распечатывать заначечку, которую он было распланировал и предуготовил на свечечки да лампадное маслице. Потому как сорвался калым-то! Хорошо ещё за брак в работе не оштрафовали…

   А мораль этой былицы такова: картофелеуборочную кампанию надо по уму организовывать, чтобы трудящихся никакие посторонние фигуры от трудового процесса не отвлекали, чтоб никакие волнительные достопримечательности в ущерб работе их не прельщали.

   Об эту пору поспевают ягоды синего и чёрного цвета: чёрная смородина, ежевика, жимолость, черника. В них в массовом порядке «водятся» антоцианы – вещества, вельми положительно влияющие на работу сердца и уменьшающие риск инсульта.

   Не так давно американские медики провели эксперимент, предложив группе испытуемых в течение двух лет есть продукты, содержащие эти самые антоцианы. Так вот, инфаркты и инсульты у них случались в два-три раза реже, чем у тех, кто воздерживался от сине-чёрных ягод.

А вот ещё о ней. При простуде - 20 г высушенных измельчённых листьев смородины заварить 200 мл кипятка, настоять, процедить. Принимать по 2 ст. ложки 3 раза в день.

   При малокровии, гипертонии, кашле. Две столовые ложки сухих плодов залить двумястами мл горячей воды, кипятить в течение десяти минут на слабом огне, настоять в течение одного часа. Процедить, принимать по четверти стакана четыре раза в день.

В это же время поспевает ещё один «друг сердечный» - помидоры. Во-первых, в них много калия, который для сердечка нашего, что присадка к октановому бензину. Во-вторых, томатный сок способен понижать артериальное давление. И в-третьих, эта вкуснятина снижает риск развития атеросклероза.

   Одно предупреждение: помидоры должны быть не парниковые!!!

   И ещё одна палочка-выручалочка для сердечников – это (Что бы вы думали? Прадедушка Толя печатает этот текст со слегка приоткрытым ртом от удивления!), - это, оказывается, такой повседневно-невзрачный картофель! Австралийский учёный (профессор!) Клод Данф утверждает (не на голом месте, конечно!), что, употребляя картошку, можно дожить до девяноста лет! А чему удивляться-то? Мы, сельская ребятня, всю войну и первые послевоенные годы «сидели» исключительно на картошке. И никого из моих ровесников-односельчан не забраковали в Армию (за исключением двух «плоскостопых – ну картошка тут не причём). И многие бы из нас тянули и к 90-летию, кабы кое-чем не злоупотребляли (вот уж недруг, так недруг сердечный-то!).

   В картошке, опять же, много «присадочки» калия и магния, которые укрепляют сердечную мышцу и выводят из организма излишнюю (увы, не больно-то всякую, чёрт бы её побрал!) жидкость. Особенно полезен запечённый картофель-то (как в духовке, так и на костре) и сваренный в мундире. Забыть ли, как мы с братаном Вячеславом запекали его по вечерам в подтопке, когда родители с роднёй и соседями сумерничали около него? Вкуснятина, только вот пальцы да губы обжигало! А на другой день – перемена: луковицы на этом жару вот уж воистину жарили. Но только под зорким оком мамани – по одной зараз, а вот картошки – сколько хошь, хоть объешься и опались!

   7 августа – Анна-холодница. По Анне судили о зиме: «Какова погода до обеда, такова зима до декабря; какова погода после обеда, такова зима после декабря».

   «Светлая тёплая погода на Анну предвещает холодную зиму, если же идёт дождь – зима снежная и тёплая будет». Подаждь, Господи! Снежную и тёплую зиму-то. Много снега – это уже гарантия урожая озимых!

   Если сенокос - это главным образом мужская страда, но жатва в старину - в основном бабья надсада. В поле выходили все: и кто с грудничком, и кто на сносях. Рожать русским бабам в поле в эту страдную пору было не в диковинку. А грудничка покормила и за суслон его. Чтоб мошкара не заела, на то младшенькая с кустиком в ручках есть...

    Вот как ещё лет тридцать назад певалось в нашем селе о бобылке-солдатке или горемыке-невестке безродной и не любимой в её новой семье:

Рожь-полоску Маша жала,

Золоты снопы вязала – молодая!

Истомилась-изопрела,

Эка, наше бабье дело – доля злая!

   Но вот уж воистину мир не без добрых людей:

Из далёкого похода

Шёл солдат, слуга народа – из Китая!

   А про завлекательную концовку этой песенки у своих бабушек поспрошайте. Увы, и бабушки-прабабушки наши, знать, не без греха были. Может, поэтому они и так назидательны по отношению к внучкам своим?

     Не только про сенокос в лугах, а ещё и про пребывание на полевом стане часто-часто по вечерам около подтопка вспоминали мои матушка и тётки. Жили прямо около тока в шалашах, питались из общего котла, работали сообща. Ох и трудно же приходилось председателю колхоза самарскому двадцатипятитысячнику укладывать спать поздними вечерами разгулявшуюся молодёжь! Именно там, на полевом стане, пленил сердечко моей матушки мой будущий тятяня. Ох, и знатно же, бают, играл на балалайке - ноги у аскульских девок сами в пляс пускались. К тому же и за ударную работу на жатке предколхоза его каждый вечер отмечал-нахваливал...

   Только после Февраля на селе стали ликвидироваться (хотя бы в явочном порядке!) остатки крепостничества (закон о земле был принят уже после Октября 1917-го). А они, эти «остатки» таковы были: в имении графа Орлова-Давыдова в Самарской Луке земельный надел на душу (мужского пола, начиная с тринадцати лет; на лиц женского полы надел не выделялся) был в размере одной десятины (чуть-чуть более гектара).

   Дядя Саша (Александр Сергеевич) Маркин, тогда председатель аскульского колхоза имени Максима (ну как не возгордиться мне земляками: не какого-то вождя, а именем великого писателя назвали они свой колхоз!), хорошо помнивший дореволюционные времена, как-то поведал мне в разговоре о житье-бытье крестьянском: «Видал, какие массивы пшеничные вокруг села? А мы тогда рисковать не могли: под пшеничку-то (а тогда она была только яровая) отводили от силы сотки две. Пшеничная мучка только на блины да на пироги шла, А калачи (ну то бишь хлебы пшеничные) только из Самары на гостинцы привозили».

   Помню, как-то в обеденный перерыв знатный комбайнёр нашего колхоза и всего Сосново-Солонецкого района дядя Миша Мухортов (однофамилец мой), у которого я в летние каникулы работал копнильщиком, ну как бы помощником комбайнёра, перебирая в руках тучные колосья яровой пшенички, непривычно раздосадованно для него вымолвил:

   - Обманывает, голова, нас маненько государство-то («маненько» - это привычная дань крестьянской опасливости): за хлеб в зерне платит колхозу шесть рублей за тонну, а продаёт его в магазине по два рубля килограммовую буханку.

   Это по ценам после денежной реформы 1947 года.

   Вот уже какой год прежних времён жары в Поволжье возвращаются, те, какие в доГЭСовскую пору весь июль и август не только землю-матушку, но и сердца колхозных и совхозных руководителей иссушали. И не только забота о благе Родины, но и о личном благе-то играла здесь немаловажную роль. Вернее сказать, о престиже! Нынешним представителям правящей элиты это может показаться даже смешным, в чём выражался этот престиж. Не в дорогущей иномарке, не в забугорном домовладении, не в фешенебельном курорте, где проводил отпуск. А в первенстве по району и области, в переходящем Красном знамени, ну и (это уже вершина успеха!) в правительственной награде своему хозяйству и себе лично.

     В том послевоенном году в Самарской Луке всю вёсну и все лето стояла неимоверная жара. Такая, что конфеты-подушечки, в просторечии именовавшиеся «Дунькиной радостью», в нашем сельмаге прямо на прилавке в коробке растаивали, и Савватьич – наш бессменный завмаг нарезал нам их ножом.

    На улице ни души. Коровы, истомленные жарой и оводом, тяжело отдуваются на дворах. На пастбище их выгоняют только под вечер, а утром, к наступлению жары, они уже дома. Даже куры, на что уж прожорливые и непоседливые, и те забрались в подмостье и зарылись в пыль.

    Так проходит неделя, другая, третья. Еще немного, и колхозные посевы, и в огородах все пожжет.

    И вот после долгих шушуканий богомольными старушками и стариками принимается решение: провести крестный ход к Енаралову (не прилаживается к моему слуху «Генералов»-то - и все тут) колодцу и отслужить там молебен. Время было крутое: Церковь уже на другой год после войны опять оказалась не в чести. Как какой двунадесятый праздник приближается – по селу слух начинает гулять: молельщиков разгонять будут, а начетников и начетниц в кутузку отправят. Так что не малое мужество в то лихолетье понабилось нашим начетницам Аннушке Зотовой и Татьяне Любимовой и истовым богомольцам нашим Якову Костину, Якову Галкину и Павлу Захарову, чтоб решиться на это! Замечу в скобках: все трое были участниками Первой мировой, Не скажу про других, не знаючи, а двоюродный дед мой Яков вернулся с неё не только георгиевским кавалером, но и фельдфебелем, чем всю жизнь гордился, как вот прадедушка Толя тем, что он зауряд-офицером стрелковым взводом командовал. Не похвалшьбы ради сообщаю я это, а побуждения для моих молодых земляков, чтоб повнимательнее относились к своему родословию, чтоб не быть нам «иванами, не помнящими родства», ну ио бишь бомжами в душе!

    Бог не выдаст – свинья не съест. С чудом сохранившейся хоругвью и с самыми чтимыми иконами, что были тогда на селе, многолюдная процессия, состоящая в основном из женщин (слабый пол!), от дома Мухортовых (у нас чуть ли не треть села эту фамилию носят), а по улошному - Полещиковых (здесь у нас была молельня для православных) с песнопениями отправились вверх по Низовой улице, потом по Большой дороге и опять вверх по Заовражной (бывшей Церковной) к Енаралову колодцу. Это чуть не два километра по селу и с полкилометра полем. А жара – рубашки и платья хоть выжимай, пот застилает глаза. А те, кто идут сзади, еще и в пыли задыхаются. Не поверите: ее, пыли-то, на дорогах скопилось на целую ладонь. Двое-трое идут – за ними облачко. А тут – толпа!

    Отслужили молебен. Провели окропление водой – все чин чином. И отправились домой. Шли теперь уже всяк по себе, кто кучками, кто в одиночку, беседуют тоже кто о чем. И никому невдомек было оглянуться назад. И то сказать: притомились уж больно по такой жаре… И вдруг, как только вошли в село, стали спускаться по Заовражной, - кап-кап по пыли-то. А она шипит аж. А потом как хлынет! Во всю солнышко светит – а нас дождем заливает. Поначалу-то кое-кто по соседним домам надумал хорониться, а потом: «А, пусть мочит: не сахарные – не растаем!»

    А струи чуть не в палец толщиной…

    Притрусили мы с бабаней домой – на нас нитки сухой не было. А отец, ныне покойный, член ВКП(б) с февраля 1943 года и, стало быть, завзятый атеист, зубоскалит:

    - Никак переборщили вы там у Енаралова колодца-то. Перемолились!

    А сам, вижу, доволен, голубые глаза смехом искрятся: плохо ли? Теперь с хлебом будем, и картошка уродится, и всякая овощь…

    А те, кто в крестном ходе не участвовали, хоть он и повечеру же проводился, потом рассказывали, как этот проливень случился. Обычно тучи приходят к нам с Гнилого угла, с Волги, постепенно вырастая на горизонте. А это, сказывали, появилось черное облачко чуть ли не среди неба, сначала маленькое-маленькое, а потом быстро разрасталось…

    Не знаю, как восприняли все это в Сосновом Солонце, тогда он райцентром был, но потом уже, лет тридцать тому назад, мне рассказали такую историю. Председатель местного колхоза Федор Иванович Булин (бывший секретарь Сосново-Солонецкого райкома) как-то в такую же вот жару, видя, как погибают и посевы, и корма, якобы возмутился на планерке:

    - Нет, а старушки-то что не молятся? Или их урожай не интересует?! – и, говорят, обвел недоумевающим взглядом своих виновато потупившихся соратников – членов КПСС, в том числе и парторга. Тут, брат, не до атеизма – когда посевы-то погибают…

   Надо было видеть, как при этом гневном возгласе прославленного не только в районе, но и по области колхозного «атамана» смущённо, а то и обескураженно потупились парторг и другие правоверные партийцы…

   «Район», ну то бишь районное начальство, крестные ходы о даровании дождя, конечно же, возбранял (на словах – больше), но наши местные руководители-вожаки к «крестноходцам» мирволили, однако. Рассказывали, как наш тогдашний предколхоза имени Максима Горького дядя Вася (Василий Трофимович) Дикушин (тот ещё «дипломат»-то по необходимости был!) так оправдывался перед «вышестоящим»: «Мне что же, милицию надо было вызывать, чтоб их разогнать?! Так эти старушки такие – их ничем не напугаешь!».

      И вот ведь руководством-то какая, извините за выражение, «амбивалентность» проявлялась и допускалась. Пасхальные, Рождественские и другие праздничные богослужения всячески возбранялись, а к водосвятному молебну мирволили: видимые плоды они давали. Прагматизм, да и только.

   Вот уж воистину страда – от слова страдать-стараться. Попробуй-ка поорудуй день-деньской, с раннего утра до позднего вечера (целых две рабочих смены теперешних) серпом, окружённая роем насекомых! И какое же облегчение для женщин вышло при колхозах! Когда жатки, а потом и комбайны в ход пошли. А лопатами зерно на току провеивать да мешки затаривать - это в прежнем понятии не работа, а чуть ли не забава. Да к тому же, когда на колхозном току всё на людях деется, с шутками-прибаутками.

   Закончу хлебо-урожайную тему вот этим стихотворением:

Оранжевые лица.

Фигуры не в обхват,

На ворохе пшеницы

Волжаночки сидят.

И дочери и снохи

Рядком одна к одной,

И посыпают ноги

Пшеницей золотой…

Но только полом слабым

Ты их не называй.

Тут есть такие бабы –                                                                                                                                                                                        Хоть сваи забивай!                   

   9 августа - Пантелеймон-целитель и Николай Кочанский».

  «Кто на Палея (Пантелеймона) работает, у того гроза спалит хлеб». Не сердобольная ли старушечка нашептала эту угрозливую приметочку Владимиру свет-Иванычу, а он её охотно-охотно записал. Знал, ох, как хорошо знал знатный бытописатель, как урабатывается в страдную пору русский мужик. «Трудоголик» по-современному. Дай-ка-де я припугну его грозой да молнией. Пусть хоть в этот денёк немножечко передохнёт от трудов жарких и своим домашним передых даст. А то ведь и воскресным днём с раннего ранья их в поле гонит.

   С умом Месяцеслов-то составляли, не без участия мудрых дедов-старцев, не тех, что благочинно в кельях искусительные страдания от чертей переносят, а тех, кто сам, своим трудом и разумением все премудрости крестьянского труда превзошёл.

Захвораю-заболею –

Ставлю свечку я Палею.

Помолюся, и святой

Снимет болесть, как рукой.

   А на кого ещё крестьянину тогда и было надеяться, если не на бабок-шептуний да на Пантелеймона целителя? Не приведи Бог нашим внукам и правнукам возвернуться в те «добрые старые времена», как то было при царях-батюшках.

    На Пантелеймона-целителя знахари (целители – не колдуны!) собирают добрые травы, идущие на пользу болящему люду.   Вот как об этом народном целителе у Алексея (Константиновича) Толстого:

Пантелей-государь ходит по полю,

И цветы, и травы ему по пояс.

И все травы пред ним рассыпаются,

И цветы все ему поклоняются.

И он знает их силы сокрытые,

Все благие и все ядовитые.

И всем добрым он травам безвредным

Отвечает поклоном приветным,

А которы растут виноватые,

Тем он палкой грозит суковатою.

По листочку с благих собирает он

И мешок ими свой наполняет он.

И на хворую братию бедную

Из них зелие варит целебное.

   А блаженного Николая Кочанова, Христа ради юродивого, Кочанским потому так назвали, что к этому дню «вилки в кочаны завиваются» (Даль). Конечно же, радостно видеть это селянке да и селянину, потому как без огурцов и помидоров ещё можно как-то прозимовать, а вот без капусты как?! Без щей-то, на одной похлёбке?!

    Ну не радостная ли это картина - созерцать капустные рядки, что твоя колонна молодых призывников около Жигулёвского военкомата, откуда я сам призывался в Армию, вернувшись перед призывом домой с Урала? А краше того: группа отроковиц-пионерок на школьной линейке!

   «Ельник-березник – чем не дрова, хлеб да капуста – чем не еда?». А ещё картошка, зачастую заменявшая селянам хлеб. Как тут не помянуть добрым словом Петра и Екатерину Великих, вот уж воистину насадивших в России картошку-то. Силой насаждали. Поначалу-то крестьяне отравлялись ею, а посему, проклиная власть, супротивничали. Почему отравлялись-то? Посмотрите в Словаре Даля, как там пишется слово еда – через «я»! Яство, а не ество! И случайно ли, что старорусские слова яда и яд – слова одного корня? Поначалу, пока организм не привыкнет к ней, то бишь не выработает антиядие, она - отрава. И это тоже случайность, что наваливающиеся на забугорные, непривычные для наших чрев яства частенько «мучаются животами», вплоть до участившихся за последние двадцать лет раковых заболеваний на этой почве?

   А, завезённая некогда из Латинской Америки картошечка, ныне основательно «обрусела». Вот недавно смотрел и слушал медицинского светилу. Сообщил: в картошке, оказывается, всё-всё есть для человека, даже белок и жиры! Питайся одной только ею целый месяц - и тебе хоть бы хны! И я верю этому: мы целыми зимами питались ею (и утром, и в обед, и вечером) и выросли все здоровыми.

   А что за картошка без капусты: хошь во щах, хошь вприкуску к ней? Это всё равно, что жених без невесты. Так что чтили на селе не только провозвестников спелости ржицы святых Бориса и Глеба, но и Николая Кочанского, преставившегося в 1392 году. А вот у картошки, которая со времён Петра и Екатерины Великих   заменила нашим предкам репу (возами репу-то с поля возили в погреба) и наряду с капустой стала первостатейным продуктом нашим, – у неё «по младости лет» на российских постатях небесного покровителя по сю пору нет… А жаль! Нешто мне в «блаженные» податься, когда по причине возраста вельми и вельми благочестив стал (шучу, конечно!): зело люблю я картошечку-то! Только нашу, исконно русскую (разваристо-душистую!), а не нынешнюю забугорную, которую варишь-варишь, а она всё равно, что резиновая – жёсткая и не разварчивая. Но не всегда она там такая-то была. Привезённая нашими фронтовиками после войны из Германии так называемая «Берлинка» дюже у нас прижилась! А у кого и по сю пору для употребления сохранилась и зело-зело хорошо в животах у этих запасливых хозяев усваивается.

   12 августа – Сила и Силуян.

   «Святой Сила, прибавь мужику силы» (Жатва-то в самом разгаре!).

   Вот одна из самых любимых моих поговорок крестьянских: «Помирать собирайся, а жито сей!» Сколько в ней обыденной мудрости и необыденного мужества и стойкости русского человека! Сколь далеко вглубь веков и историческую даль ни простирается взгляд, одно и тоже: не баловала нас, русичей, судьба. Вон в Америке (США): более 90 процентов пахотных земель находятся в зоне климатического благоприятствования, ну то бишь посеял-посадил – выросло-уродилось. И для уборки там погода благоприятствует. Вот сколько живу – не помню года, чтоб там, в Америке засуха посевы погубила. Или созревшие хлеба дождями погноило.

   А в России наоборот: только 10 процентов сельхозугодий находятся в зоне климатического благоприятствования.

США засевают 53 млн га под зерновые и получают свыше 500 млн тонн зерна. Мы засеваем 48 млн га – получаем 105 – 120 млн тонн.

   Президент Российского зернового союза Аркадий Злочевский признаётся, что российские производители используют не отечественные, а китайские удобрения: свои мы продаём за границу. К тому же они для отечественных аграриев дорогие.

   А вот как помогают агропрому в млрд долл.: Китай – 275,6, ЕС (28 стран) – 108, США – 43,6, Япония – 43,5, Корея – 21,8, Россия – 15,2, Турция – 14,7, Швейцария - 7,3. От Кореи, южной, конечно, мы намного, однако, отстаём, а вот Турцию опередили аж на полмиллиарда! Ну и то сказать: откуда нашему правительству для агропрома взять хорошие денежки, ежели они мутным потоком за бугор утекают? А вот запомнившиеся данные из советской печати. Перед Второй мировой войной Япония жировала на привозном рисе из Китая и Кореи. Но в войну этот источник благоденствия стопроцентно иссяк. Вот тут-то они и настрадались! И теперь у них килограмм риса на 90 процентов дотационен. Ничего не скажешь, смышлённые ребята!

Повторюсь: почитай, каждое лето на колхозно-совхозных нивах нашей области, помню, не просто уборка хлебов, а самая настоящая битва разворачивалась. И ныне легкого хлеба не бывает. Хлеборобы нашей области продолжают получать высокие урожаи. Только вот, увы, прежней помощи от города они не получают. А зря! Почему бы, как в советское время, на уборку хотя бы овощей не направлять студентов да и учащихся старших классов? Вот оно было бы настоящее патриотическое воспитание-то! Не лозунгами да плакатами. Поспрошайте своих городских бабулек - охотно-охотно они порасскажут вам, как они трудились на колхозных токах или на уборке овощей! И хоть ночевали они не в отелях, а в сельском клубе, как например, в Аскулах, а то и в палатках, а весело-то как жилось-былось им!

   Что бы там ни говорили, а колхоз (про совхозы не скажу: не жил в них), как и дореволюционная община, был как бы большая-пребольшая семья (не спорю: довольно бедная!). В городе как у рабочих, так и у мещан такого не было и быть просто не могло по определению. Это была как бы всеобщая кормушка-кормилица, из кладовых которой на стол и в дом колхозника поступали хлеб и мука (частично, потому как она долго не держится в ларе, так что полученный на трудодни хлеб молоть возили сами), просо и пшено (тоже частично, на первое время выдаваемое), горох, мёд, мясо (летней порой выдаваемое, когда свой скот заколоть рука не поднимается), подсолнечное масло (семечек и с личных огородов доставало); и даже арбузы и дыни.

   Помню, каждый вечер летом и по осени у колхозного склада (по-старинке это были амбары, доставшиеся колхозу от местного купца Чукина) стоит очередь говорливых бабёнок. Завскладом тётя Маша (по-улошному Манёка) Гудалина оделяет их мёдом свежей выкачки, полукраюхами, а кого и краюхами белого (пшеничного-пшеничного!) из новой муки хлеба (Я уже писал как-то, но с удовольствием повторюсь: такой ноздрястый на хмелевых дрожжах-то он был, что чуть ли не в лепёшку сжимался под нажатием рукой, а потом мигом расправлялся! Похвалюсь: пекла его тогда моя двоюродная тётушка Варвара Павловна Подлипнова), арбузами, дынями. Что любила, то любила, бывало, постоять в этой по-бабьи шумливой очереди моя матушка, когда в летние каникулы мне то как прицепщику на тракторном плуге, то как копнильщику, ну как бы пом. комбайнёра на заработанные трудодни в качестве аванса выписывали эти продукты. Довольные-предовольные с набитыми сумками в руках возвращались домой мои тогдашние односельчанки!

   И вот при Хрущёве перешли на денежную оплату. Долой всю мирскую патриархальность! Во главу угла колхозного дела поставлена прибыль. Почто выдавать продукты со склада, коль можно (стало, на что!) свободно купить их в сельмаге? Засадить несколько гектаров неудобий арбузами и дынями? А какой толк в этом? Одни хлопоты, а прибыли - шиш. Государство их из далёких от города сёл не принимает. А хлопоты изрядные: посади, вырасти (как минимум две прополки, организуй охрану, а то ребятня всё разворует и порастопчет во время своих ночных вылазок). Ну а коль в госпоставку они не идут, значит, на базар их везти?! Транспорт, грузчики, продавцы, складишко для хранения, лотки арендовать – да пропади он пропадом весь этот «бизнес». Колхозников, как то было до этого, побаловать арбузишками да дынками? Обойдутся. Пусть в своих огородах выращивают или в городе на базаре купят. А мы на этих гектарах лучше подсолнечник посеем-посадим (он не прихотливый и на неудобьях рожает).

   Прибыль, прибыль, прибыль, В общем, из кормушки-кормилицы мирской-общинной колхоз на глазах превращался в этакую сельскохозяйственную фабрику. В денежном смысле удобно и даровито, а вот теперь родным его, колхоз-то стало трудно называть. Раньше проелась многодетная семья (отец или мать-вдова маловато трудодней на такую ораву заработали) – идут к председателю колхоза: выручай, родимый! И выручал! И хлебушком, и другими продуктами. А ныне в амбарах-складах только семенное зерно, всё остальное государству сдали (ну якобы продали!). Денег в кассе тоже шиш, только на зарплату механизаторам да животноводам. Чем я тебе помогу?!

   Вот так вот: тихой сапой и прокрался к нам капитализм. И опутали нас «рыночные отношения».

   Ну ещё немного народной мудрости наших самоотверженных предков:

   «Соль на спине, да снопы на гумне» (в риге под крышей-навесом им никакой дождь теперь не страшен!).

   «Соль в бане смоется, зато жито в риге покоится».

   Ну ни гордость ли, ни радость ли для доброго, справного хозяина? Потому что: «Будет жито, будем жить». Надо ли кому объяснять, что жито и жить – слова однокоренные?

    «На Силу-Силуяна, - говаривали в старину, - рожь бывает пьяна». Ну это когда она от тяжести наливного колоса, будто захмелевший добрый молодец к концу праздничного застолья свою буйну голову долу (к земле) клонит. Знатно чествовали на Руси этих святых с такими звонкими и величественными именами! А ныне – увы… Может, от этого, несмотря на указы и повеления президента-батюшки, демографическая программа вяловато выполняется. А в старину вот как было (да ещё и в «кооперации» с двумя другими святыми!):

«Святые Зиновия и Зиновей (12 ноября) дарят на Силу и Силуяна могутных сыновей».

«Могутного молодца Силу матерь во чреве с Зиновия носила».

«На радость всех селян родился у Силы сынок Силуян».

   Всех, у кого в этот день рождались детки, поздравляли особо радостно. Считалось, что они (в том числе и девы) будут могутны и даровиты, счастливы и плодовиты. По преданию, все русские богатыри рождались именно в этот день. Ну и те, кому предстояло в горящую избу входить и коня на скаку останавливать, - тоже!

   «На Силу ведьмы обмирают, опившись молока». Спросить бы у Владимира свет-Иваныча: «Интересно знать, из под какой коровки такое разымчивое молочко они раздобывают?».

Как к ним относились на Западе и у нас в старину? Вот что один западноевропейский инквизитор писал:

   «Германия почти полностью покрыта кострами, сложенными для ведьм. В Швейцарии исчезли многие деревни. В Португалии путешественники могут видеть тысячи и тысячи столбов, к которым привязаны ведьмы». Ну а на Руси расправы над ведьмами можно пересчитать по пальцам.

   Иоанн Грозный узаконил сожжение в России ведьм и колдунов, что, однако, не помешало ему держать при себе голландского арача Гомелия, который в летописи назван «лютым волхвом». К тому же царь умудрился умереть в день и час, предсказанный специально собранными для него 40 колдуньями!

   Только, бывало, вечерком по веники или по какой другой нужде нашенский смельчак на Тараторню, в Дубраву, в Барские Берёзки или в какое другое урочище подастся – глядишь, через какое-то время возвращается ни жив, ни мёртв. Еле на ноженьках стоит. Это же надо: шишиги-лесачихи его, оказывается, так истомили-то! И к тому же весь в синяках, как молодожен после брачной ночи.

   А каверза-то, сказывали, вот в чём: эти самые ведьмачки по бесовству своему (Ну ни наваждение ли?!) обличье сосновенских, осиновских да и винновских солдаток принимали. И вот ведь блазнение-то какое: те смельчаки аскульские крестились и божились, что эти кудесницы-чародейки взаправду, мол, с лукошками по лесу-то ходили. Они, видите ли, грибы да ягоды собирали. А как прикидывались-то искусно! Ежели бы кто со стороны послушал, то наверняка бы из леса-то с мокрыми коленками побежал сломя голову: как они своими стонами на всю дубраву добрых людей в трепет приводили! Ну ни бесовщина ли?!

   - А хвостики-то, хвостики у них были? – допытывались старики, на что те бедолаги только руками разводили: мол, в такой кутерьме-заварухе до того ли было?! Но, как говорится, от таких вопросов стариковских себе зарубку на носу делали. Повторюсь моих нынешних молодых земляков вразумления для ради: у аскульских парней с тех самых пор за правило стало: при ближайшем знакомстве с иносельной девой обязательно как бы ненароком проверять, а нет ли у неё ниже поясницы чего? Некоторые из них, ну которые из окрестных сёл-то, фордыбачились на такое любопытство-то. Да кто же аскульских парней не знает? Они завсегда, бывало, своего добьются!

   Проверять-то проверяли, а всё равно ошибались. И друзьям-товарищам потом горестно печаловались: «Ох, на какой же ведьме-то я, оказывается, женился!».

   Гонять-то, гоняли ведьм на Руси, но, знать, не больно уж шибко. Во всяком случае, не как в Европе: на кострах их не жгли. Видимо, по причине такой терпимости Русь на протяжении веков и была этаким заповедником ведьм. Если после инквизиторской «охоты на ведьм» на Западе их практически не осталось, то, судя только по «Месяцеслову» Даля, сёла на Руси чуть ли не кишмя кишели ими.

   Ну и что?! Порешили соседи-европейцы своих ведьм – теперь женихаться, «законно-бракодельничать» к нам зачастили. Не смотрят, какая – лишь бы русская была! Вот только навскидку: на ком женились Пабло Пикассо, Луи Арагон, Ромен Ролан, Герберт Уэллс и десятки других известных личностей и сотни и даже тысячи не столь известных? То-то и оно! Удивляюсь, как это наши красавицы не добрались до англицких принцев. Да чего там – ихняя Диана, ну которую в принцессы записали, против наших ведьмочек чалдонка чалдонкой!

   А это вот уже не мои слова – учёный человек в серьёзном издании пишет: «Западные мужчины отмечают прямо-таки колдовскую красоту русских женщин – своих красавиц они на протяжении столетий сжигали по подозрению в колдовстве». Вот намедни в новостях из Берлина на экране целую «плеяду» красавиц показали – откуда, думаю, у немчуры такие? Оказывается, это делегация из России! Ну и от благоверной попрёк заслужил, совсем-де, старый хрен, «нюх потерял»: своих баб от немок различать перестал!

   Так что, мужики, побережём наших ведьмачек-то, а то и не заметим, как по Европам разбегутся. Только вот какое дело-то: многие из них возвращаются восвояси. И примеров того и по Тольятти, и по Жигулёвску, и даже по Самаре немало. Уж больно, жалуются возвращенки, тамошние мужики скаредные. За каждый пенс, за каждый пфенниг, за каждый сантим готовы удавиться, а то и удавить…

    А вот что о них, о настоящих-то ведьмах сказано у такого большого знатока и исследователя обычаев и верований русского народа С. Максимова в его вышедшей посмертно в 1903 году книге «Нечистая, неведомая и крестная сила»: «Если в малорусских степях среди ведьм очень нередки молодые красивые вдовы (одна только гоголевская Солоха чего стоит! – А. М.-С.), то в суровых северных лесах шаловливые и красивые малороссийские ведьмы превратились в безобразных старух… С растрёпанными седыми космами, костлявыми руками и огромными синими носами. Ведьмы, по общему мнению, отличаются от всех прочих женщин тем, что имеют хвост (маленький) и владеют способностью летать по воздуху на помеле, кочерге, в ступах и т. п.». Так что иные дюже ревнивые мужья то ли в Александровке, то ли в Валах, а может, и в Отважном, - те, сказывали, кочерги и помело на ночь себе   в постель под подушку прятали, а ступы под кровать закатывали, чтобы их блудливые жёнушки на этих подручных средствах куда не упи…ли, ну то бишь не улетели.

   В виде бабы-яги ведьмы всё больше в лесах в избушках на курьих ножках свои чёрные дела сотворяли. А на селе (да и в городах) тогда (да и поныне) они под личиной ворожей да колдуний по большей части промышляли. «Мимо ворожеи, - говорится далее в той же книге «Нечистая, неведомая и крестная сила», - не пройдут ни удалые молодцы, ни красные девицы, ни обманутые мужья, ни ревнивые жёны, потому что и ныне, как в старину, живёт в людях вера в «присуху».

   Для влюблённых ведьмы знают такие слова, что, кажется, лучше и слаще их и придумать нельзя. Они посылают присуху «в ретивые сердца, в тело белое, в печень чёрную, в грудь горячую, в голову буйную, в серединную жилу, и во все 70 жил, и во все 70 суставов, в самую любовную кость. Пусть эта самая присуха зажгла бы ретивое сердце и вскипятила горячую кровь, да так, чтобы нельзя было ни в питье её не запить, ни в еде заесть, ни сном не заспать, водой не смыть, гульбой не загулять, слезами не заплакать…

   Однако только из уст ведьм слова эти имеют силу «печатать чужое сердце и запирать его на замок». Но и то лишь в том случае, когда при этом имеются в руках: наговорные коренья, волосы любимого человека, клочок его одежды и т. п.».

   Вот какое, оказывается, оно не простое дело, колдовство-то!

   «Умеючи и ведьму бьют!» - поучает Владимир свет-Иваныч. И присовокупляет: «Наотмашь – от себя». Самая-то суть (благочестиво-благочинная!): именно – «от себя»! Упаси Бог: «к себе»! Прицепится – не оторвёшь, окаянную! Ведьмы, они и есть ведьмы. Особенно учёные. Он даже предупреждает нас в своём «Словаре»: «Учёная ведьма хуже прирождённой»! Кому-то может подуматься, что речь идёт о вредных, стервозных интеллектуалочках, но Даль имеет здесь в виду учёных – не прирождённых ведьм-то. У прирождённых ведьмачество передаётся, как правило, от бабушки к внучке. Но опять-таки не абы как, а путём специального колдовского обряда. И тут уж, как говорится, никуда не деться: коль «на роду написано»! А вот специально обучаются этому и сознательно забесовляются, легко догадаться, какого нрава бабёнки! Стервозы, так стервозы…

   На 12 августа приходится День Военно-Воздушных Сил, День авиации. В Самарской области много тех, кто в своё время носил голубые погоны. Помню, приехал в родное село в краткосрочный отпуск, который объявили мне как раз на этот праздник. Прибыл в парадном мундире с широкой лычкой на голубых погонах и что же услышал от медаленосного (две «За отвагу и две «За победу…» и «За взятие…») ефрейтора Великой Отечественной, глянувшего на эти погоны-то? Не иначе, как добрую насмешку: «Ты что там самолётам хвосты заносишь?» Это общеармейская насмешка-то, увы, прикрывающая опять же общеармейскую не иначе, как зависть к голубопогонникам. Мужики к окраскам-краскам-то довольно равнодушны, но тут и для пехотинцев, и для танкистов, и для артиллеристов, и для военнослужащих других родов войск такая незадача: уж больно женский пол западал на голубые погоны-то. Неоднократно замечал в Канском городском клубе во время увольнения: тамошняя девица, бывало, отвергнет приглашение других и пойдёт танцевать с голубопогонником!

   С праздником вас, служивые – как вэвээсники, так и пэвэошники!

    Ну ныне, слава Богу, уже во многих садочках приусадебных и дачных виноград благотворно произрастает и плодоносит. Так что вот что прадедушка Толя своим землякам из солидного источника про него поведает.

   Виноград тонизирует, укрепляет сердце и сосуды, помогает при усталости и нервозности, полезен для щитовой железы, улучшает состояние костей. Темные сорта показаны при истощении и страдающим малокровием.

   А это вот про красавицу вишенку. Она не только красиво цветёт, ублажая сердечки наши, истосковавшиеся за зиму-то по весеннему цветению и боагоуханию. Но и вельми пользительна (полезна для здоровья). Улучшает аппетит и пищеварение, уменьшает жажду (горсть-другую выкушал её и без фляжки с кваском безбоязненно топай в лес за грибками). Обладает антисептическим , отхаркивающим действием. Плоды вишни с молоком используются при лечении артритов.

   Ну и ещё про одну красавицу наших садов – про сливу. Укрепляет нервы (ну вот, скажем, подзадержался у соседки илит у кумы, не поленись по пути в садочке своём несколько горстей слтв набрать и таким вот незамысловатым способом благоверную утихомирить; скушает она сливки-то и ни так ли благостно взирать на тебя будет: мол, что-то как притомился, сердешненький!). И сам не поленись сливушкой-то подраправиться перед тем, как спать ложиться: она, пишут, зело укрепляет потенцию. И по утряни перед тем, как садово-огородными делами заняться, ею побалуй себя: она, там же пишут, повышает работоспособность. А ещё укрепляет иммунную систему, улучшает обмен веществ.

   С давних пор народная, а ныне и научная медицина рекомендует по возможности регулярно употреблять различные сорта сливы при целом ряде недугов. Так, например, сочные плоды сливы весьма эффективны при запорах как мягкое слабительное, способствуют усиленному мочеиспусканию, чтобы избавить организм от избытков жидкости при нарушении обменных процессов. Хороша она и для лечения суставов, так как богата кальцием, при подагре, ревматоидном артрите, артрозе, при почечной недостаточности.

   Пальму первенства среди слив прочно удерживает чернослив. Способствует поддержанию Нормального функционирования кишечника, поджелудочной и предстательной желез, почек и способствует выведению из крови токсических веществ. Но из-за высокой калорийности (она у него выше в шесть раз, чем у остальных сортов) он совершенно противопоказан страдающим ожирением и особенно сахарным диабетом.

   А ежели поехал по делам в Тольятти, в Жигулёвск, а то и в Самару, не пожадничайся на инжир. Очень питателен! Ежели оголодал, а жёнушка не иначе, как мировые проблемы решает с соседками у колодца, скушай всего-навсего один плод этого воистину волшебного фрукта - и чувство голода, как надоедная муха, тебя покинет. И ну ни такая ли благодать на тебя снизойдёт, так что, глядя на «форум» у колодца, ты ублаготворённо-ублаготворённо помыслишь: «Болтайте, болтайте там, но только, чтобы языки не поотвалились, а то кто уму-разуму мужей учить будет? К чужим людям в том же Жигулёвске за этим обращаться придётся.

      И в саду, и в огороде, и в поле, и в лесу благодатное изобилие всяческих плодов – и овощей, и фруктов, и ягод. А всё равно грустный он, август-то. То ли на всех нас, бывших школяров, до сих пор «синдром первого сентября» действует. Хотя не на всех, однако! Была в нашем классе одна такая «выскочка», у которой, рассказывали, правая рука стала длиннее левой – так она её «вытянула» на уроках. Так вот она, сама признавалась, ждёт, бывало, не дождётся первого сентября. Сказывали, и потом, как собрание в коллективе, добрые люди уклоняются, как могут, а ей праздник, самая первая на трибуне… Ну как такой в прошлом сентябре в депутаты было не выбиться?

   Увы, это последний месяц лета. «В августе лето навстречу осени вприпрыжку бежит». И так уже со средины месяца бывает: «В августе до обеда – лето, после обеда – осень». Примета-поговорка «старостильная», но из Месяцеслова её не выкинешь, хоть разница и в тринадцать дней…

     Вот уже и грачи начинают устраивать пробные полёты, собираясь стайками. А до этого куркули куркулями себя вели,   никаких контактов между собой - всё внимание на детях. Дивоваться приходится бывшему командиру стрелкового взвода: какая слаженность, какая дисциплина в их полётах! Мне бы в своё время таких солдат! Как бы я порадовал командирское сердце начальника Канского военного гарнизона (Красноярский край) полковника Гамариса и других начальствующих лиц на трибуне во время майского парада молодецким проходом моего взвода!

   А вот у зверей начинаются линька и рост подшёрстка. Знающие люди (егеря, лесники, охотники) говорят: жиреют они на августовских обильных кормах. Это не то, что перелётные птахи (мигранты-эмигранты), которые скоро на юга подадутся. Этим вот уж воистину патриоткам   вместе с нами зиму зимовать. Голодную и суровую!

   А на сердце нет-нет да и налетит облачко грусти. Особенно, когда в лесу пожелтевшую листву узришь - предвестницу слякотной осени. Одна утеха тогда будет - «тихая охота»: рыбалка да по грибы.

Грустная поговорка этой поры: «Август - месяц холодных рассветов, обильных рос».

   Повторю предначертание из Месяцеслова Даля: «В августе мужику три заботы: и косить, и пахать, и сеять». А вот бабам, по его словам, в августе праздник! Недаром август наши предки называли не только серпенем, но ещё и густырём, хлебосолом, припасихой-соберихой.     С раннего утра до позднего вечера в радостных трудах пребывают: ягоды-плоды собирают как в поле и лесу, так и в саду, и варенья варят, и овощи консервируют и засаливают. Зимой всё приберётся, особенно у кого семья большая. Ну не радостно ли будет молодой хозяюшке все эти августовские припасы потом на стол выставлять - как для домочадцев, так и для гостей?  

     Дачница кавказской национальности позавидовала соседке:

   - Какие у вас, у русских женщин мужья хорошие – помогают вам. И копают, и полют, и поливают, все на участке делают. А наших не заставишь…

   Приезжали в Тольятти из Ташкента муж с женой. Машину покупать (ну это ещё в советские времена было). Познакомились с местной семейной парой (как известно, южане большие мастера знакомства в нужных целях заводить!). За пиршественным столом у тольяттинцев сидели вчетвером, как и положено у русичей. Через какое-то время наши нагрянули в Ташкент за чем-то, то ли ковры, то ли мебель покупать. Сидим, рассказывала тольяттинка, выпиваем втроём. Ну, думаем, хозяйка на кухне пока управляется. Ан, нет! Как пояснил хозяин (между прочим, с высшим образованием!): «Ей не положено». - «А у нас она сидела с нами!» - «То у вас! А у нас другие порядки. И нарушать их нельзя!».

   А вот свидетельство дагестанского писателя Эффенди Капиева:

   «Горец приехал продавать картошку. Зима. Жена ночует на возу, он – у знакомых. Мороз. Она сидит, опустив голову, в одном платье, чёрная».

   Эта «сценка» фронтовым корреспондентом на Кавказе занесена в его записную книжку в 1942 году. Я интересовался у наших, воевавших на Кавказе уже в наше время, - в отношении к женщинам с тех пор там мало что изменилось.

   Но зато какая верность у кавказских женщин своим мужьям (тоже кому-то может показаться дикостью!). Вот признание одного знакомого:

   - Ну вижу я (и давно уже заметил), нравлюсь я ей (даже восточной женщине это трудно скрыть). И бабёночка она, по всем признакам, страстная и, видать, голодненькая на мужскую ласку (это ведь больше миф о так называемой страстности кавказских мачо!). Обнял её, вся дрожит аж, а набралась сил и вырвалась: «Нам так нельзя, как ваши женщины делают!». Вот хочешь, не хочешь, а зауважаешь такую женщину!

   14 августа - Первый Спас. Медовый!

   «Пчела перестаёт носить медовую взятку» (взяток)». А посему совет бортнику и пчеловоду: «Заламывай (подрезай) соты».

   Самарская Лука – одно из самых медоносных мест на Руси. И самарские (читай: самаролукские!) меды издавна славились и славятся на всю Россию. Зело отменный вкус у них. Бабаня рассказывала, до колхозов, особенно при царях-батюшках, за самаролукским медком издалека-издалека купчишки в наше село наезжали. «Бывало, как начнут мёд качать (ныне всё больше «права качают» во Самарской во Луке!) – народу, как на ярмарку, съезжалось! И всё бочонками, бочонками мёд-то на воза грузили».

   Бывало, заберёшься в этакую глухомань лесную – окрест километров на пять, а то и на семь ни одной души. И на тебе: на светлое место вышел! Перед тобой лесная поляна, поросшая таким родным-родным (но только в этой глухомани родным-то!) растением – крапивой. Очень привязчивая она к людям-то, к человеческому жилью. Ну кто её мог тут рассадить? Сама пришла во след за человеком. За пасечником! Много таких полян в лесах Самарской Луки (медоносных!). Жили–поживали здесь вдали от мирской суеты чающие душевного покоя люди. Нередко – овдовевшие старики, передавшие хозяйство сыну или зятю и удалившиеся в эту лесную благодать. Пасеки были небольшие – семей на двадцать, чтоб старику было под силу ходить за ней. Пошастай по этой полянке и обязательно найдёшь остатки избушки и омшаника.

   Семьи на селе в старину большие были, а избы такого же размера, как и ныне (даже поменьше). Как же размещались при такой многолюдности? А так вот: зачастую старики и старухи в банях жили. В русских банях, которые, конечно же, топились по-чёрному. И как, наверное, радостен для них был день субботний, когда раз в неделю они имели возможность побыть в родном доме, понежиться на печке! Так бедствовали старики только в центральной России, но не на Дону, не на Кубани, не в Сибири и не в северных губерниях, куда загребущие руки российских бар не дотягивались (Какие же мы беспамятные! Колчака, Врангеля, Деникина и других белогвардейских генералов, «героически» сражавшихся за восстановление помещичьего землевладения, холопски восхвалять принялись…). Ну а пасечники в своей избушке, «как баре», жили! Кстати сказать, пасечники-то не только местные были. По правую сторону Московского тракта от Аскул в сторону Шелехмети ещё и при советской власти в самой-самой глухомани стояли скопческие пасеки. Что нелюдимые, то нелюдимые были то человеки. Себялюбивые святоши! Плевать этим эгоистам на остальных: им самим бы только угодить в рай! И если попущением Господним им удаётся это – представляете, какой «контингент» там?!

    Вот у августа в народе много красиво-сладостных названий. А для аскульской ребятни моего времени лучше всего подошло бы вот это: мёдень! Ну, если на то пошло, то следующий месяц – сентябрь, также богатый на природные дары, следовало бы поименовать вот как: «арбузень» и «дынень». Но об этом попожжа…

    В советское время пчеловоды качку мёда отнюдь не со Святцами сверяли. Больше того: дату качки в строжайшей тайне держали! И от кого бы, вы думали? От нас, от сельской детворы! Ну это войны всё начинают якобы внезапно, начало которых в строжайшей тайне соблюдается. А утаить ли что было от зоркоглазой да и ушастой детворы? Наша разведка, что называется, действовала на самом высоком уровне. Уже накануне «из достоверных источников» нам было доподлинно известно: завтра с утра в Анурьевке или на Стрелке «будут качать» (мёд). И, конечно же, наш ребячий «десант»   уже с утра чуть ли не в одно время с пчеловодами был на месте «боевых действий». В заборные щели, где мы притаились, нам хорошо видно, как старший пчеловод мой дед Алексей Яковлевич со своим помощником Евгением Веретенниковым (при строительстве Волжской ГЭС, выполняя неотложное задание, вместе с трактором под лёд ушёл - дай Бог ему Царствие Небесное: мирволил он к нам, пацанам!) достают рамки из ульев. Сподручные бабёнки (тоже в белых масках) снуют с рамками туда-сюда: полные – в пасечную избушку, где вовсю гремит медогонка, а оттуда - с пустыми. А мы на окрайке пасеки в кустах затаились, «заняли исходную позицию». От налетающих на нас пчёл отмахиваемся.

   Дед мой хоть и строг был, но не мог устоять перед страждущей ребячьей засадой и давал команду: накормите этих-то, в кустах, а то слюной изойдутся. И вот на дощатом пасечном столе для нас одна из женщин-«прислужниц» дедовых выставляла нам вот уж воистину сказочное угощение – две-три всклень наполненные духмянным медком глиняные чашки размером не по более ли шапки, а околь них – горки белого, тоже душистого хлебушка, испечённого в домашней печи моей двоюродной тётушкой Варварой Павловной Подлипновой. Каравай в целую четверть высотой, а надавишь – сожмётся в лепёшку, отпустишь – подымается, как на дрожжах. А он и есть на дрожжах, только не на покупных, а на своих. Хмелевых!

   Едим-ублажаемся, что называется, от пуза, досыта, а дед (не иначе, как горьким опытом наученный!) из поля зрения не выпускает нас:

   - Накажите мальцам, чтоб на хлеб больше налегали, а то с «голого»-то мёду у них с животами и с головой плохо будет.

    А дед, что суров, то суров был (вот ей-богу, не запомнил его улыбающимся) и теперь нас из своего поля зрения не выпускал: «Накажите им, чтоб больше на хлеб налегали, а то с «голого» мёду плохо будет!»,- повелевал он своей помощнице (как-никак, а капралом и с медалью с Германской – Первой мировой вернулся!).

   А на следующий, а то и на третий день (с целью «конспирации» на третий-то!) качали мёд на Анурьевской пасеке. Четыре километра от села - расстояние ли для легконогой ребятни? Там главенствовал фронтовик дядя Федя Зотов – добрейшей души человек. Весь в мать пошёл – бабушку Анну, главную начетницу нашу, святой жизни насельницу нашего села Аскулы, Богородское тож..

   И в Анурьевке было всё так же, как и на Стрелке (накормили досыта, чуть ли не до отвала!). И даже совет был, только уже от дяди Феди, всё тот же: на хлеб, на хлеб налегайте, а не один мёд ешьте!

   И совет, вернее: наказ этот отнюдь не безоснователен был. Отец мой (ефрейтор, награждённый двумя медалями «За отвагу») рассказывал: когда они в сорок первом в Брянских лесах из окружения выходили, то «нагрянули» тоже на колхозную пасеку, где немчура уже мёд принялась качать. Ну они, завидя наших, удрали. А нас, говорит, дедушка-пасечник чуть ли не плача просит: «Сынки, ничего немцам не оставляйте, всё с собой забирайте!». Ну мы который день уже голодные были, травами да грибками питались, сразу на мёд-то и навалились. Я, говорит, как сын пчеловода, своему родному взводу втолковываю: не наваливайтесь! Котелки наполняйте, а которые рамки полные, в вещмешок их. Целую неделю потом этим медком понемногу питались.. А кто с голодухи-то навалился на него, их уже километра через три стало животом крутить. Погибли по жадности и глупости своей…

   И в самом селе немало пасек стояло. И сборы мёда большие были. Дело в том, что чуть ли не половину каждого огорода занимал подсолнечник – отличнейший медонос (не говоря уже о постатях тыкв, зело-зело «уважаемых» пчёлами-то!). Что, мои односельчане тогдашние так любили полузгать подсолнечные семечки? На продажу они шли – в Самару и в тот же Жигулёвск (вон сколько жигулёвцев-то, сказывают, зубами мучаются, а то и совсем обеззубели, их щёлкаючи тогда!). На что было покупать в той же Самаре, в том же Жигулёвске одёвочку-обувочку и тот же сахарок – на трудоднёвые палочки?!

   То-то радостно-стрессовый день это был на селе – медовый Спас-то! Мало кто по улицам пешком ходил – всё больше бегали, от пчёл спасаясь. Ныне мало кто мне поверит: после качки мёда этим же днём, кого пчёлы донимали, от пчеловодов воздаяние получали в виде кружки или хотя бы стакана медку. А воздаяние-то соседям ещё вот за что было. Тогда больше половины огорода подсолнухи занимали, где пчёлки и паслись. Вообще-то пчела – насекомое смирное, но, как говорится, до поры, до времени. Неосторожно на своём огороде обошёлся с ней, она и ужалить может. Взрослые-то опасались их, а вот ребятне порой перепадало. Так что милостыню медовую все принимали как бы с чувством выполненного долга в виде пчелиных укусов.   

   От правнука, внука и сына, а также и племяша аскульских пчеловодов советец молодым пасечникам: не больно-то горячитесь, поумереннее ограбляйте пчёлок-то, дабы не оголодали они за зиму-то. Себе же хуже сделаете, как тот хозяин, который бескормицей своего верного работничка-коня заморил. Овёсец-то в шинок, кабатчику сносил, а по весне от бескормицы его коняге соху-то не вмоготу стало тащить. Ну недаром же в наше время говорится: «Жадность фраера сгубила».

Умолчать ли мне об одном из самых красивейших урочищ Самарской Луки? Сколь помню, Анурьевка всегда была излюбленным местом самарских туристов. До конца шестидесятых, пока участок когда-то стратегического значения шоссейной дороги Москва – Куйбышев и далее на Урал и в Сибирь между Сосновым Солонцом и Рождествено окончательно не испортился, куйбышевские туристы, а вкупе с ними и ягодники были у нас частыми гостями. И ныне они не забывают самые красивые места Русской Швейцарии, но уже не так часто: тридцать пять километров и сто пятьдесят, как говорится, «две большие разницы».

    На всю жизнь самые светлые воспоминания об Анурьевке остались у моей матушки. Первые лета супружества провела она там. Дело в том, что в начале двадцатого века это благословенное место заселили мой дед Алексей Яковлевич Мухортов и три его шурина Иван, Игнат и Яков Костины. На правительственную ссуду приобрели необходимую сельхозтехнику, построили добротные дома. Большие! А какие ещё и строить, если, например, у моего деда Алексея остались в живых и женились пять сыновей. Да ещё и любимица бабани Дарьи дочка Катенька? Сыновья со снохами крестьянствовали, а отцы находили время пчеловодствовать и бортничать. Да и как было не водить пчёл в таком благословенном месте? Повсюду липа да клён, а цветов море разливанное. Когда, бывало, входишь в Анурьевскую горловину около озера Разлив, голова начинала кружиться от медвяного настоя этих трав. Конечно же, зимами занимались и охотой, благо лес вблизи от домов.

    Раскулачивание, видимо, с учётом того, что деды наши обходились без батраков, их не затронуло. Но, учитывая их пчеловодческий опыт, колхозная власть всех четверых назначила колхозными пчеловодами. На обеих колхозных пасеках – и в Анурьевке, и в тоже вельми медоносном урочище Стрелка.

   И мне довелось короткое время летами проживать там. После того, как «закрыли» упоминавшийся выше участок шоссейной дороги, где после войны отец работал ремонтёром, по настоянию (горячему, чуть не до истерик) матушки он отказался переезжать на Александровское Поле в казённый дом и перешёл работать лесником с местом летнего проживания в Анурьевке. Не знаю, с чем это сравнить весенне-летние утра на леснической усадьбе в десяти метрах от леса. Да, и на селе об эту пору птичьи концерты, но там это были воистину гала-концерты.

   И вот это место после ликвидации колхоза захирело. Когда-то знатную на всю область пасеку, куда мы ребяческой ватагой на качку мёда успешно-успешно наведывались, порушили. Единственная достопримечательность ныне – это Анурьевский колодец с воистину благодатной водой, которой даже из Жигулевска наезжают заправлять бидоны. И даже травы сугубо медоносные стали, говорят, от безнадобности хиреть. Как и когда-то буйные заросли хмелевые.   

Надеюсь и верю, это благодатнейшее урочище возродится. Ведомое-знаемое людям ещё до того, как Самарскую Луку заселили выходцы, вернее – беженцы из Подмосковья. Сужу об этом по по булгарскому названию его от женского имени Нурия (такое носила незабвенная тётя Нурия, гостеприимнейшая матушка ныне покойного моего любимого друга Асхата Бадретдиновича Асхатова – редактора тольяттинской городской газеты). Наверное, этим красивым именем Нуреевка нарёк это место любящий муженёк-булгарин. А начальную буковку А к нему творчески приспособили для русского благозвучия смекалистые предки-земляки мои.

Невеселое-невесёлое событие первоспасовское: об эту пору ласточки отлетают. «Ласточки весну начинают, осень накликают».

   15 августа – Степан-сеновал. Косят отаву. После ильинских дождичков она пошла.

   Любила, однако, отавушку-то наша Маланьюшка-Мухортиха - отцова кобыла, которую ему выделило Сосново-Солонецкое лесничество Жигулёвского леспромхоза. Вот как в пяти- и шестидесятые годы прошлого столетия о лесниках озабочивались: у всех четверых у них в Аскулах лошадки-то здравствовали. Есть на чём было по своим участкам проехаться. Каждое деревце у них на примете было (как сын тогдашнего лесника я это доподлинно знаю!). Конному-то долго ли было свой участок многокилометровый объехать? Никакому браконьеру от него не утаиться.

   К этому времени весеннего рождения травушка, где нескошенной осталась, уже подвысохла. Жевать её, что галетное печенье. А отавушка в лошадиной пасти, как масленый блинок у едока! Бывало, повечеру, по окончании рабочего дня Маланьюшка (потом только от двоюродного деда, мужа родной сестры бабаниной Александра Сергеевича Самойлова, возвратившегося после раскулачивания из казахстанской ссылки, мы узнали, что она Мухортиха-то, ну то бишь гнедая красавица с жёлтыми подпалинами, но переименовывать не стали), - ест-ест её, бывало, – оторваться не может. А трудяжка была! Всем взяла: и резва, как скакун, и в оглоблях с возом сена усердна…                    

    Жара на улице неимоверная. Сосед-дачник, купивший земельный участок и поставивший блочный домик на нём, зашёл как-то пополудни ко мне в избу, подивился: «У тебя как прохладно в доме-то, а у меня, как в парной».

   Секрет такой прохлады простой – подпол-подполье. Летом он холодит, а зимой не даёт промёрзнуть земле под полом (бабаня, помню, всегда там тыквы и куриные яйца хранила). Я зачастую при этом вспоминаю ещё царских времён анекдот солдатский:

   Старушка спрашивает: «Солдатик, тебе, поди, холодно зимой в шинельке-то?» - «Что ты, что ты, бабуся: она же суконная!». Через полгода снова интересуется у того же солдатика, старая: поди, жарко, мол, летом в шинельке-то? – и получает ответ: она же, бабуленька, без подкладки!

   Советец от прадедушки Толи. Коль строишь дом на селе или на даче, не забудь про подпол. Он тебе и хранилищем будет, и «регулятором температуры».

   Этот месяц ещё и грибной, ежели, конечно, дождички перепадают. Тут тебе и подосиновики, и подберёзовики. А посчастливится, на особой, ведомой только тебе приметочке, и белых несколько штучек найдёшь. (Зело завлекательны они будут на сковородке!). Тут тебе и маслята (дай Бог бывшим сосново-солонецким лесничим Владимиру Шашкову и Михаилу Найденко - устроителям сосновых боров в окрестностях села Аскулы Царствие Небесное!). Они, маслятки-то, и на сковородке, и солёные-маринованные на закуску и на обычный стол хороши, а сушеные впрок - в зимних пирогах зазывно вкусны! В связи с этим вот что: почему бы Жигулёвскому лесничеству не увековечить их имена если не наименованием, то хотя бы памятными досками на столбиках этих благодетелей? На Стрелке – Владимира Шашкова, на склоне Аскульского оврага – Михаила Найденко. Глядишь, грибники будут собирать маслятки в этих борах и добрым словом помянут их…

   Одно плохо - заезжие грибники-горожане варварски обращаются с ними, грибницу порушая. Ну не обязательно же тебе корешок того же подосиновичка или подберёзовичка земелькой присыпать, ты хоть в земельке его оставь. Дня через три при благоприятной погоде на этом месте сынок его уже будет стоять, а то и два-три сынка-то…

   17 августа – Авдотья-сеногнойка.

   Так уж, говорят, исстари повелось: дожди (да проливные!) об эту пору ну ни такими ли не желанными и вот уж воистину не зваными гостьми к хлеборобам приваливают. Селяне про такие «визиты» их, не иначе, как обречённо-философски посмеиваясь в бороду, так говаривали: «Дождь, он, как слепой. Ему говорят: иди туда, где просят, а он сослепу-то прётся, где косят. Ему говорят: иди туда, где тебя ждут, а он попёрся, где жнут».

   Именно шутили – беззлобно и не обидчиво. Потому как понимали: о-го-го, как трудненько угодить Господу Богу на нас, грешных! Вот, бывало, хлеборобы нашенские с большой тревогой косились на тучки, что пузатые дождём, вдоль Волги грозно проплывали. А бабёнки, ну которых в это время засуха в огородах одолевала (вон листья даже у тыквы от сухостоя стали скукоживаться!) с большой-пребольшой надеждой на них взирали: а не хлынет ли проливной- проливной на их увядающие без влаги овощи. Да и тем же хлеборобам и в это же самое время под будущие озимые дождичек-то, о-го-го, как нужон.

   Не говорю уже про чаяния грибников, мечтающих о дождичках и весной, и летом, и осенью. Им что, непоседам? Резиновые сапоги напялил, в дождевичок облачился и айда-пошёл к своим грибным приметам.

    Вот и вторая половина августа покатила. Не пошла, а именно покатила, как машина без тормозов под откос. И в саду, и в огороде, и в лесу, и в поле всего полно, на дворе тепло и солнечно, а на душе тоскливо. Грустно-грустно наблюдать за лётными (полётными) «учениями» перелётных птиц. То одна стая, то другая над селом облёт делает, тренируясь перед дальней дорогой. А какая у них дисциплина в стае! Дедовщина, да и только. Чуть отстаёт от стаи салажонок - «дед» (никак ефрейтор, а то и капрал?) подлетит к нему, что-то скажет (уж не у сосновенских ли мужиков крепким выражениям научился?!), тот сразу же в строй!

   Что милы, то милы стариковскому сердцу наши птахи-патриоты, остающиеся с нами бедовать в непогоду поздней осени и зимы - воробушки, синички и вороны! Уважаю последних: воистину санитары сельских подворий. Что ни выбрось - рыбью голову, протухшую селёдку, любые объедки и испорченные продукты - всё к утру подберут эти неприхотливые и непривередливые птахи.

   19 августа - Яблочный Спас.

   До второго Спаса не вкушают никаких плодов, кроме огурцов, ну ещё помидорок, у кого поспели. А «на второй Спас и нищий яблочко съест». Со второго Спаса разговляются яблочками. В месяцеслове: «Пришёл срок срывать спелые яблоки». Увы, не больно-то мы, детвора, руководствовались народным месяцесловом... Но ведь и животами-то как мучились, уплетая неспелые яблоки! А оскомина какая была! Как вспомнишь, и сейчас рот сводит...

   У кого есть сила, время и возможностъ, подзапаситесь ими - не пожалеете. Они, лесные-то, учёные люди сказывают, не в пример пользительнее садовых-то. И без отравы ядохимикатной.

     Современной молодёжи трудновато понять, какая это радость была в и не в такую уж далёкую старину полакомиться яблочком в наших местах. Купить в Самаре – кусалось. Они там сами, как правило, на привозных жили (дач тогда в Самаре мало-мало было).

   Ныне вон идешь по лесу, и под каждой яблоней желтым желто от опавших яблок. Сказать бы нашим матерям и бабушкам про такое, ни за что бы не поверили. В их время в окружности семи-восьми километров от села ни одного яблочка не пропадало. Вот престарелая аскульская уроженка тётя Таня Феклистова незадолго до кончины своей (она чуть-чуть до столетия не дотянула) вспоминала, как они с моей матушкой Анной Никифоровной из Ширяевского леса на расстоянии семи километров шестиведерные мешки с яблоками «чалили»-таскали. Я и от покойницы матушки об этом неоднократно слышал, но всё равно как-то не верится: шесть ведер яблок на расстоянии семи вёрст на горбу нести! И это после рабочего дня ну или в выходной (то было в военную пору).

   Эти яблоки мочили в кадушках или сушили на зиму. И сами их почём зря уплетали в пирогах и во взварах. Но больше-то всего в Самару возили и там их на Воскресенском, Троицком рынках и на Болгарке продавали. Это же надо: целыми кадушками их за день самаряне раскупали. Знать, хотелось фруктов-то! А дач тогда в Самаре было очень-очень мало. Это уже после Хрущёва государство стало в массовом порядке дачные участки выделять – в так называемые застойные брежневские времена, А ведь критиковали тогда «твердокаменные» номенклатурщики («закулисно», конечно) Брежнева-то за такое «частнособственническое насаждение»!

   Что тороваты, то тороваты об эту пору лес и поле. Ежевика пока ещё кисловатая. Уж больно сладостна она, когда перезрелая! По цвету на голубое небо похожей делается. А вкусная – в рот положишь, под языком, как растаяла. Ну такой самому лакомиться да гостей потчевать. А на сушку и на варенье надо собирать теперешнюю: темно-темносинюю и твердую.

Село наше, как и многие другие в Самарской Луке, было многолюдное. Перед Первой мировой оно до семисот дворов насчитывало. Дом к дому чуть ли не впритык стояли (сын отделился, где ему дом ставить, если не рядом с отцовым?). Так что огороды, приусадебные участки были маленькие – десять, от силы пятнадцать соток. Около дома сажали только овощи, а картошку, а до неё репу, - в поле (ужли вы, читая в детстве сказку, поначали, что дед посеял репку в поле около лесочка, чтоб медведя объегорить?).

   В таком разе до садов ли было моим землякам? Я помню вот только сад купца Чукина да заброшенный попов, с которого у меня под окном вот уже более шестидесяти лет куст красной смородины алеет, посаженный мною, ещё отроком. А чукинский сад, хозяин которого после раскулачивания сгинул где-то, ни слуху, ни духу о нём, разделился аж на трёх хозяев.

   Две яблоньки этого сада достались моему крёстному дяде Стёпе. Забыть ли это: как жена его незабвенная тётя Дуся разносит, бывало, по соседям яблоки из своего сада?

«Со второго Спаса засевай озими».

   Увы, это уже встреча осени. Осенины.

   Ныне только и слышишь горестные признания представителей сильного пола: перенёс операцию на аденоме простаты. И по лицу видно: не шибко радостное это событие для него. А раньше-то как обходились наши предки при таком весьма и весьма досадном заболевании? Народными средствами – из аптеки Самого Господа Бога!

   Предки наши давно смекнули: в лечении и профилактике этого недуга не заменима груша. Вот уж воистину не шибко огорчительное лекарствие. Недельку-другую побаловал себя этими вкуснющими плодами – глядишь, кое-какое действо совершать приходится совсем необременительно. Для интереса поспрошайте южан, страдают ли там аденомой простаты в таком массовом порядке мужчины пожилого возраста. Те, что постоянно лакомятся этими плодами. Только вот что: лечебными свойствами обладает только та груша, что имеет запах. Причём самые высокие целебные свойства у дикой груши. Из неё советуют готовить компот. Лучше всего, наставляет народный целитель, заваривать плоды с вечера в термосе и на следующий день пить этого взвара по четверти стакана 4 - 5 раз в день.

   Далее: очень полезен чай из молодых листиков и плодоножек вишни, белой смородины, земляники, малины, ежевики, винограда, листьев берёзы, цвета липы. Всё в равных соотношениях заваривать как чай. Пить ежедневно. Целители былых времён советовали в такой чай добавлять столовую ложку молока. Думаю, и две не повредят.

   Полезны в этом деле и чаи с листьями лещины. Пить по ложке-две несколько раз в день. Умолчать ли про лопух (репейник)? Столовую ложку измельчённого корня варить 10 минут в полулитре воды, процедить и пить по винной рюмке четыре раза в день. Перед едой!

   Не всё-то прадедушке Толе с мотыгой да лейкой в огороде горбатиться. И не всё-то молодым дачницам глаголью над грядками торчать, а то и нарочито выставляться к смущению, а то и к соблазну молодого соседа. Пришла пора августовская – пора щедрого воздаяния за майские, июньские и июльские труды.

   Это ли не отрада – привезти вечерком домой или посылать в город своим родным и близким дары сада и огорода? А ещё отраднее созерцать, как твои детки или внуки прямо с грядки угощаются «молочно-медвяной спелости» огурчиками (а как азартно хрустят они в молодых зубах!) или сочно-ароматными помидорками.

   А ещё радость - встречать на своей усадьбе друзей-гостей из города. Тут уж от переизбытка чувств я на стихи перейду. Вот как об этом у моего любимого поэта Олега Шестинского:

Я друзьям раскрываю ворота

И целую их перед крыльцом,

Есть торжественно-ясное что-то

В этом русском обряде простом.

Не аскет я с лицом побируши

И со взглядом светлее зари,

Говорю:

   - Вот душа моя, друже,

Что душе твоей нужно – бери!

   20 августа - Марины – Пимены.

   «Пимены-Марины – не ищи в лесу малины». Почему бы это? А потому что, «девки в лес пойдут, дочиста оберут».

       Эта весть мгновенно облетала село: лесная малина поспела!   Именно лесная, а не та, что на окрайках, та, которая, что красная девица в терему, в лесных чащобах потаёнствует (Садовую-то многие из нас только в зрелом возрасте, когда она на дачах произрастать стала, попробовали).   «Всё заброшу, всё покину, а смотаюсь по малину!» - в годы моего отрочества говаривали аскульские бабёнки (Отчаянные-отчаянные, никакого зверья не боялись! В том числе в человекоподобном образе, в виде «вольнолюбивых» строителей Жигулёвской ГЭС, ну то бишь зеков-беглецов)). И понять их, бабёнок-то, можно: тогда с лекарствами туго было, а малинка, она (хоть варенье, хоть сушёная) при простуде – чуть ли не панацея. Бывало, из носа чуть ли не ручей-ручеёк, и весь ты в ознобе – бабаниного малинового взвара хлобыстнул, и на печь. Мокрющий-мокрющий, часа через два штаны и рубашку сменил – и хоть снова на улицу. Но не тут-то было! Наказ бабанин неукоснителен: продолжай потеть, хворь-простуду из бесшабашного тела своего изгоняя! Наутро, как огурчик свеженький будет. Накорми его утречком по сытнее, кровиночку свою, и с чистой совестью в школу отправляй, вечор-то от улочно-снежных забав совсем было занемогшего.

   21 августа – Мирон-ветрогон. Да не помыслите о святителе Мироне непотребно насчёт его ветрености, сиречь легкомысленности! Ветреность здесь вот какая имелась в виду нашими предками: «Сильный ветер на Мирона предвещает продолжительную непогоду, вплоть до бабьего лета (14 сентября)». Не приведи, Господи! Не попусти Илье пророку застить небушко тучами со дня памяти святителя Мирона!

   Не знаю уж, почему, но в этот день (а давайте проверим, так ли будет на сей раз):

На апостола Матвея

Дуют ветры-суховеи.

Дуют с юга и востока –

Сохнет в озере осока.

   Об эту пору принимаются за яровые. А посему такой советец из месяцеслова селяночкам – труженицам серпа зубрёного был:

На апостола Матвея

Жни пшеничку поживее.

А то, если погодя –

Не спасёшься от дождя

    Запало в память. Обычно-то я рано встаю. Уж больно прельстительны сельские утра, даже в пасмурную погоду, даже в дождь! А это вчера засиделся допоздна, и знай себе посыпотствую. И вдруг в оконную раму, что как раз напротив кровати, – тук-тук-тук! Да гулко так. Кто это, думаю, будит меня? Никак соседка Елена чашечку блинцов, только что со сковородки, принесла – зело вкусны они у неё получаются! А может, Евдокию, другую соседку мою, сподвигло пирожками меня порадовать? Что сказать про такое яство-лакомство? Один пирожок ещё не успел доесть, а рука непроизвольно в чашку за другим тянется…

    На ходу пуговицы застёгивая, спешно-спешно (кому это понравится на всё село засоней прослыть и насмешкам соседок подвергаться?!) на крыльцо выскакиваю – никого нет. Как никого-то?! А это что за гостья? Нахохлилась на заборе и укоризненно-укоризненно (вглядеться, так и, пожалуй, сердито даже) на засоню своими бесстыжими, как у всех ворон, зенками уставилась

    Тут дедушке Толе рассердиться бы вдрызг и в пух и прах нехорошими словами её обложить (уж больно контраст резкий получился: в уме – блинцы с пирожками, а на глазах – ворона-нахалка!). Но его совесть зазрила: сам привадил! Съестные остатки после ужина своего им по утряни выставляя. Оно можно бы и сразу после ужина это делать, да этакий жулябия ежишка объявился – всё мигом под чистую прибирает. А почто его баловать-то? Пусть мышей промышляет! Их вон, эва, сколько в огороде и во дворе (В избу они, как солдаты на зимние квартиры, только по осени возвращаются). А лежебоке коту Тиберию, что ко мне на усадьбу как бы на каникулы прибыл, ему исконному горожанину до них ли?

    Нет слов, нахальная птица ворона. Но не воровка. Нет, ежели, что съестное на дворе без присмотра оставил, она, конечно же, «по-хозяйски» приберет: нечего-де доброму добру пропадать. Я другое воровство имею в виду – сорочье! Вот те уж, как заводские несуны, ни с чем не расстаются. Всё, что блестит, ихнее.

    Вышел я как-то поутряни на двор умываться. Урыльник-рукомойник у меня прямо у крыльца. Умылся, а бритву из избы забыл взять. Пошёл за ней, а часики, с блестящим циферблатом, на крылечке оставил. Выхожу с бритвенным прибором в руках, а от крыльца сорока отлетает и мои часы в клюве держит. Ну я ни будь дурак, тапком в неё! Попасть не попал, но часики-то она, видимо, от испуга выпустила всё же.

    А вот что рассказала про этих воровок моя знакомая. Долго-долго у них садоводы-дачники грешили на посторонних по поводу пропажи у них мотков и моточков проволоки медной и алюминиевой, а так же других предметов, пока один из членов их дачного кооператива не сообщил во всеуслышание: «У кого что за последнее время пропало, идите на край дачного массива и там в яме найдёте своё!»

    И в самом деле: перед глазами ошарашенных дачников предстала большущая куча блестящих предметов: мотки медной и алюминиевой проволоки, ложки, вилки. Чего только там не было! А около сидели на кустах и летали сороки – недовольно-пренедовольно верещали и весьма-весьма недружелюбно посматривали на «кладоискателей».

    Один из дачников, так же вот осуждающе глядя на воровок, как и они на него, угрюмо пошутил: «Не иначе, как главарь ихний в прежней инкарнации или пиратствовал, или конторой Втормета заведовал!»

    Ну недаром же у Герцена одна из повестей так и называется: «Сорока воровка».

    А вот ещё случай. Внучка Настенька уселась на стульчик красную смородину собирать. Вы посмотрели бы, что эти самые сороки стали вытворять и как неистовствовать: так и реют, так и реют, как вражеские штурмовики, над бедной отроковицей. Она, видите ли, на их достояние посягнула. Черную – нет, они ей пренебрегают, а вот на красную западают. Так и пришлось дедушке Толе вмешиваться в этот конфликт интересов. Меня-то они побаиваются. Попробовали бы не побаиваться-то! Меня вон даже благоверная моя, когда я этак сурово-сурово брови принахмурю, так она того-этого… Зря что ли в Армии, будучи старшим сержантом срочной службы, я стрелковым взводом на авиабазе командовал?! Хотя, по правде сказать, не то, что взводом, а полком, а то и дивизией, пожалуй, полегче командовать, чем русской женщиной. Да ежели ей ещё две дочери да сноха впридачу-впристяжку, Тут, пожалуй, и фельдмаршал чуру запросит!

    Но самая-то пакость от них, от сорок, они, как и грачи, кстати сказать, на огородах вот ещё как бесчинствовать стали – овощными ростками, огуречными, тыквенными, арбузными и дынными приноровились лакомиться. И даже помидорную рассаду таскают. Ну это, я думаю, уже из озорства.

   23 августа – Лаврентий. «На Лаврентия смотри в полдень воду: коли тиха, не волнуется, лодки спокойно стоят, осень будет тихая и зима, без метелей».

   Стародавняя мудрость народная: «Осень и зима хорошо живут, коли на Лаврентия вода тиха и дождик».

На Лаврентия хотца, не хотца,

А иди до колодца.

На воде погадаешь –

Про осень и зиму узнаешь.

   Такое вот гадание наша Церковь не возбраняла. Здесь всё от Бога. Никакой бесовщины!

   Повторюсь: идёт Успенский пост.

   Оно, конечно, чтобы это барину и не попоститься? Глядишь, к дворовым девкам поменьше приставать будет (Соседу перестанет жалобиться: редькой, видите ли, от них больно шибко воняет, да ещё на ночь и гороху напорется, – ну как не посочувствовать такому?!). Опять же и старикам и старушкам попоститься ещё как показано, чтоб на старости лет меж собой поменьше грызлись да снох и невесток своими придирками да наставлениями не гнобили. Упаси Бог перенести эти слова на моих ровесников и ровесниц: попробуй «погнобь» теперешних снох да невесток, да и тех же сыновей и зятьёв – себе дороже станет! А насчёт поста, так он у нас, пенсионеров, почитай, круглогодовой. Неделями как бы на подневольных диетах сидим, а мясцо-то иные только в рекламе по телевизору зрят.

   Ну а попам да монахам тут, как говорится, сам Бог велел в посте и трезвении постоянно пребывать в чаянии небесных благ и из-за боязни загробных мук. А вот молодым селянам (и горожанам тоже!) день-деньской на тридцатиградусной жаре в поле и на лугу вкалывающим, поститься вряд ли уже каким-то там адским пеклом застращаешь. Русичей, а вкупе с ними и всех коренных россиян, за последние столетия столько   всяческих невзгод претерпевших, адом-то вообще затруднительно и мудрено запугать!

   «Мироны-ветрогоны пыль по дороге гонят, по красном лете стонут».

   А это вот нынешним дедам и бабушкам в подспорье для «тестирования» своих внуков-внучек, как в своё время делали их деды и бабушки:

   «Без рук, без ног, а ворота отворяет».

   «Расходится детина – удержу нет, а уляжется – не видать не слыхать».

   «Никто меня не видит, а всякий слышит».

   «Свищет, гонит, в след себе кланяться заставляет».

   Со второй половины августа, всё усиливаясь и усиливаясь, идёт пожелтение деревьев. Первыми, конечно же, желтеют листья у берёзы. Вот уж воистину дерево–украшение: весной самое первое «в массовом порядке» зеленеет, а осенью опять же «в массовом порядке» золотым багрянцем наши леса самой первой украшает.

   И в поле, и в лесу, и в саду, и в огороде изобилие ягод и овощей. А на сердце нет-нет да и налетит облачко грусти. Особенно, когда в лесу пожелтевшую листву узришь – предвестницу слякотной осени. Одна утеха тогда будет – «тихая охота: рыбалка да по грибы.

    В междугородний автобус под вечер воскресного дня входит мужчина с полной корзиной грибов. Незадачливые собратья-грибники встречают его завистливыми взглядами. А тут еще и кондукторша подливает масла в огонь. Вот-де какой мужчина - умница. Все пустые едут, а он вон сколько набрал, да каких хороших! Недолго думая, удачливый грибник протягивает кондукторше записную книжку и авторучку:

    - Вы не могли бы записать эти ваши слова вот сюда?

    - Зачем это? – изумляется та. Пассажиры тоже насторожились.

    - Да вы понимаете, - смущенно улыбается грибник, – если я передам ваши слова жене устно, она ни за что не поверит о моей умственности-то…

    В ответ на эти слова взрыв хохота был таким, что автобус аж встряхнуло.

    Опоражнивая корзинку с грибами-то в большую кастрюлю на отмочку, рассказал эту забавную историю супруге – фыркнула! Не всем нам по ноздре слово правды-то…

   Грустная поговорка этой поры («старостильная», конечно же): «В августе до обеда лето, а после обеда – осень». А ещё: «Август – месяц холодных рассветов, обильных рос». Выйдешь поутряни на двор на босу ногу – будто в колодец опустился.

   «Много ягод – к холодной зиме. По всей видимости, так оно и будет»

   Ещё приметы августовско-летние:

   «Стрижи летают низко и с криком – к дождю и ветру».

   «Утки и гуси сильно полощутся в воде – на дождь, притихли – на грозу».  

   Животные начинают готовиться к зиме. Птицы собираются в стаи, многие при этом линяют – то и дело их отсохшие перья попадаются. Самый ранний отлёт у соловьёв, стрижей, куликов и иволги. А ласточки уже на Спас убрались. Как говорится, подобру-поздорову. И «домоседы» и «патриоты» синички тоже начинают кучковаться, стайками порхают в этот беспокойный период (видимо, и на них предотлётная горячка «эмигрантов» действует), хотя, вообще-то, эти красавицы и красавчики, что называется, «единоличники», не то, что воробушки. Летом-то всё в лесу да в лесу, а теперь к жилью начинают прибиваться. Авось да тут посытнее будет. Только не больно-то шибко около пенсионерского жилья поживишься…

   Об эту пору, почитай, около каждого дома на селе стоят легковые автомашины. То дорогие родственнички к старикам и старухам наведываются. Не знай, не знай, но во всяком случае во время посадки овощей и их прополки такого столпотворения не наблюдалось. То-то радость старым плодами своего труда их одаривать! Берите, забирайте, дорогие любимые и родимые, всё, «что на вас глядит»: и помидорчики, и огурчики, и лучок, и чесночок. Всё своё, не покупное!

   Вот как об этом у поэта:

Приходят к матери два сына,

Розовощёкие отцы.

Один - в лукошко рвёт малину,

Другой – в ведёрко огурцы.

- Рви, молодцы! Мои-то руки

Никак до дела не дойдут…

А рядом вежливые внуки

Гостинцы бабушкины мнут.

Июльский вечер на исходе,

Спешат к автобусу сынки.

Она улыбкой их проводит

И снохам выделит кульки.

И машет сухонькою ручкой,

И шепчет вслед: «Спаси, Христос…».

А ей бы кто-нибудь с получки,

Хоть булку б свежую принёс…

   Увы, и так, хоть и редко, но бывает…

   О, любящее и бескорыстное материнское сердце – с чем сравнить тебя? Не с чем! Даже с небом по высоте любви, даже с морем по глубине бескорыстия…

   И вы думаете, мать в обиде на своих беспамятных сыновей? Да вы что! Она рада до смерти, что порадовала сыновей и внуков, что так вот здорово потрафила им. Это ведь со стороны всё видать. А материнский глаз – слепой, он любовью ослеплён!

   Глядит она им вслед, рукой махая, и думает (и целые сутки думать будет, а то и больше!), какая она умница-то, как она ловко да сноровисто управилась с подарками-то! То-то рады будут да мать вспоминать, когда разгружаться придётся да невесткам всё это вручать.

Вот она неизбывная черта селянская (ныне она и дачникам передаётся!): всё покупное – это стоящее, а своё, домашнее – это как бы дармовое. И этим издавна пользуются. В том числе и государство. Иначе чем объяснить такое агромадные (именно: агро!) ножницы в ценах между сельхоз- и промпродукцией?!

   «На Лаврентия в полудни смотрят воду: коли тиха, то осень будет тихая, а зима без вьюг. Это горожанину «до лампочки»: вьюжная зима будет – не вьюжная. А для наших с вами предков этот вопрос был бытийного характера – как говорится, животрепещущий. По сено ехать в Ширяевские или заволжские луга вьюжным или тихим днём – «две большие разницы». А ехать-то позарез надо будет: скотинушку-то Божьим словом не накормишь! А молодые мужики зимой, почитай, всех самаролукских сёл извозом занимались, самарских да сызранских купчишек обслуживали, развозили их товары по городам и весям губернии. Из одной такой поездки мой родной дядя Яков – старший брат матушкин вернулся «весь в жару» - как слёг, так и не встал больше, оставив молодую жену тётю Оксю с годовалой дочкой Настенькой…

   Не скажу про заволжских крестьян, а наши, самаролукские, бедовали из-за малоземелья. Я пишу вот это и у меня старческие ручишки сжимаются от гнева на тогдашние порядки. Вы только вдумайтесь в такой факт: только одна единственная десятина после реформы 1861 года в наших, самаролукских местах, на человеческую душу приходилась по паям, причём только на мужскую душу-то! А если у кого одни дочери – каково такому? Одна заботушка – побыстрее замуж их сплавить… Да, можно было землицы у барина Орлова-Давыдова прикупить. Но всем ли это было по карману? Выйти из сельской общины – тут ведром водки (в 12-литровом было четыре трёхлитровых четверти – такова тогдашняя мера спиртных, главным образом, водочных напитков была) – тут и двумя-тремя ведрами для мира, ну, повернее сказать, для «сеньорен-конвента» - совета старейшин села не отделаешься. Отделывались только очень богатенькие, чтоб в городе купцами стать. А для всех только после Столыпинской реформы это стало возможно – вот когда была первая волна отлива малоземельных крестьян из села, зело пополнивших ряды славного рабочего класса в Самаре и других городах губернии, вот когда начали безлюдеть самаролукские сёла!

   После Октября семнадцатого года вся (вся!) самаролукская земля перешла в руки местных крестьян. А что было бы, если победили белые и в Самарскую Луку вернулись бы Орловы-Давыдовы? Вот вам цитатка из «Окаянных дней» Ивана Бунина:

    « Повар от Яра говорил мне: "А Орлов-Давыдов прислал своим мужикам телеграмму,-- я сам ее читал: жгите, говорит, дом, режьте скот, рубите леса, оставьте только одну березку,-- на розги,-- и елку, чтобы было на чем вас вешать".

    Не без удовольствия пересказывает потомственный барин Бунин (сын проигравшегося, а потому и разорившегося дворянчика!) угрозу своим крестьянам нашего вышвырнутого за бугор барина графа Орлова-Давыдова!

   «Много ягод – к холодной зиме. По всей видимости, так оно и будет. Это, так сказать, «стратегическая» примета, а вот «тактические», ну то бишь повседневно-августовские:

      Ещё приметы августовско-летние:

   «Стрижи летают низко и с криком – к дождю и ветру».

   «Утки и гуси сильно полощутся в воде – на дождь, притихли – на грозу».   

   27 августа – Михеев день. Обычно бывает ветрено. Начинаются холодные утренники.

   «На Михея дуют ветры-тиховеи – к ведреной осени».

   «Михеев день с бабьим летом перекликается».

   Не только селяне и дачники, но и лесные животные готовятся к зиме, обустраивают норы и дупла. Люблю (несколько раз доводилось) наблюдать за хлопотуньей-белочкой. Ну как есть заботливая селяночка или горожаночка-дачница – ни минуты покоя не знает!. Позапрошлой осенью было: собираю опятки. Гляжу, на валежном стволе осиновом рядки грибков разложены. Зыркнул вверх – она тоже свои бусинки на меня уставила: вот-де припёрся старый хрен – гость незваный. Ну ка, тогдашний дедушка (а ныне уже прадедушка) Толя убираться с этой приметки – тут, оказывается, до тебя её облюбовали. Ох, уж это старческое тщеславие! Не поскромничаю: возвратился в тот раз на эту полянку и щедро (без тряски рук!) штук пятнадцать, а то и все двадцать грибков наложил на этот ствол, Мол, знай наших! Ну то бишь аскульских грибников.

   Особенно приближение осени чувствуется по поведению птиц. Нервничают, гомонятся, в стаи собираются, не иначе, как перед отлётом в дальние страны, форумы да слёты устраивают (вот оно, оказывается, откуда комсомольско-пионерское словечко слеты-то!). А некоторые, как например, кулики, соловьи, стрижи и иволги, уже отлетают. Так и слышится мне от исконных насельников и патриотов нашенских воробушек и синичек (а особенно от ворон) летящее им, эмигрантам, вослед пожелание-напутствие: «Скатер-р-ртью дор-р-рога! Без вас нам спокойнее и вольготнее!»

    Летнею порою и в лесу, и в поле, и на сельских улицах, в огородах и садочках неугомонный (даже по ночам!) птичий гвалт. А вот к сентябрю всё тише и тише становится. Почитай, ежедневно и еженочно покидают нас насельники-«перелётчики». Знающие люди говорят, убираются они от нас не спеша и неохотно, летят с долгими остановками. Не то, что весной! Видать, не больно-то хочется расставаться им с родиной. А куда деваться-то не приспособившимся бедолагам? Не только смертельно холодно этим неженкам у нас, но и неуедно…

    И вот что замечается (даже и не орнитологами-птицеведами): осенний порядок отлёта параллельно обратный весеннему прилету. Теперь первыми летят яркие, пёстрые птахи (слишком видными и заметными становятся они в редеющей листве лесов!). Последними же трогаются те, что прилетели весной первыми: грачи, зяблики, утки, жаворонки, чайки

    А порядок в стае строгий, как у батьки Махно: «Самозванцев нам не надо – командиром буду я!» Впереди, направляющими летят самые сильные, самые выносливые. Долгое время считалось, что колонну возглавляют старцы: они-де дорогу уже знают. Нет! Молодёжь! Как более выносливая для преодоления сопротивления воздуха. Больше того: идёт ротация направляющих. Подустал – пристраивается в конец «колонны» (стреловидной). А у зябликов (вот кое-кому оперкот-то!) в направляющих – самки! Ну как точь в точь в начале гайдаровских реформ, когда многих мужичков наших, как пыльным мешком из угла огрели…

    Большинство летят на юг – во Францию, Италию, Испанию, на Средиземноморье, в Африку. Некоторые же (впервые узнал!) – на Восток, через Урал, через Сибирь – в Индию (и даже в Америку!).                               

   28 августа по церковному календарю – Успение. А в народе – Госпожинки (от молитвенного обращения «Госпожа Богородица»). Это очень почитаемый в народе праздник, особенно на селе. Для «нехристя» (нехристианина) это звучит непривычно и даже кощунственно: ведь успение – это кончина. Какой же это праздник? Увы, для истового христианина - это действительно самый большой день и даже праздник в его личной жизни, к которому он готовился многие годы.

   В детстве меня дивило-удивляло: если у покойного деда Никифора был день ангела (день рождения), бабаня, а впоследствии и матушка рассылала меня по соседям с милостыней (кусок пирога, сочни-пирожки и обязательно – луковица), то на «число» (день успения-кончины) справляли канун – поминки. Такое вот в народе было большое различение в этих датах.

   Наиболее почитаемы Госпожинки, примечал я, были у нас в Аскулах, Богородское тож среди женщин, что, впрочем, вполне объяснимо. Пресвятая Богородица – Она и заступница, и покровительница, и утешительница, как и сама русская женщина – добрая и отзывчивая. Это же надо: они, даже потерявшие мужей на фронте, как наша соседка тётя Дуняша Кривова, пленных немцев, стоявших неподалёку от нашего дома, «жалели», ну то бишь по доброте душевной одаряли их подаяниями-милостынями (молоко, овощи). Они, видите ли, «не сами воевать-то пошли – послали их!». Кстати сказать, возвратившиеся с фронта аскульские фронтовики, узнав о такой благотворительности односельчанок, отнюдь не осуждали их за это. Такова уж, видать, натура у нашего народа, чем иные из наших «друзей» и беззастенчиво пользуются. Приходится утешаться словами из Писания: «Да не иссякнет рука дающего». Слава Богу, пока что не иссякает!

   А к тому же, как многими на селе тогда считалось, Она, как и Иисус Христос и уж, конечно, Микола Милостивый, была русская. На всю жизнь мне запомнилось, как осерчала, чего там: взъярилась на меня моя матушка за, на её взгляд, моё святотатство и запустила в меня медную банную колгушку (большую кружку). Ею она тогда поливала капусту из приносимых мною вёдер колодезной воды («Как нас с тобой Господь помиловал: в усмерть пришибить ведь могла!» - радовалась она своей промашке). А святотатство моё было в том, что я, похваляясь своей юношеской «эрудицией», сообщил ей, что Дева Мария – еврейка (иудейка, конечно). А вообще-то и не иудейка даже, а самаритянка, которых истовые иудеи откровенно презирали.

   Да, Пресвятая Богородица для наших селянок – самая близкая и родная. А посему, если к Господу Богу не каждая решалась так вот запросто обратиться, то к Пресвятой Богородице – этак по-домашнему, как к родной матушке. Хорошо помню, бабаня моя незабвенная Матрёна Емельяновна в своих вечерних и утренних молитвах перед Спасителем каялась в своих прегрешениях, просила отпущения грехов и милости, ну а со своими докуками да житейскими просьбами обращалась к Ней – Пресвятой Богородице. Чего уж там: по-стариковски признаюсь, и я примеру бабаниному следую. Иной раз ну ни такая ли бессонница старческая одолеет – ну ни к Спасителю же и тем более ни к Отцу Небесному с такой мелочью обращаться?! А Пресвятая Богородица вкупе с Ангелом хранителем всемилостиво снисходит к докуке бедолаги-старца…

Вот представь себя, мой дорогой землячок, на месте своей прапрапрапрабабушки. Жизнь воистину каторжная. С темна и до темна в поле, да и в доме и во дворе работы невпроворот. И постоянные придирки и злобство свекрови, свёкра, зятя и золовок-зловок. А заступиться некому: мужа служить в армию забрали, несмотря на то, что у неё сыночек грудничок на руках (если вы думаете, что в сельской общине справедливость процветала, то глубоко ошибаетесь: мужа-то служить незаконно у неё взяли). И что ей, сиротинушке, оставалась делать, к кому за помощью обращаться? Только к Ней - к Заступнице нашей, к Пресвятой Богородице. Вот монолог героини поэмы Николая Алексеевича Некрасова, знатока нелёгкой жизни сельской женщины:

Молиться в ночь морозную

Под звездным небом Божиим

Люблю я с той поры.

Беда настигнет – вспомните

И жёнам присоветуйте:

Усердней не помолишься

Нигде и никогда.

Чем больше я молилася,

Тем легче становилося,

Чем чаще я касалася

До белой, снежной скатерти

Горячей головой.

      У этого дня ещё одно наименование: Дожинки.

   Заканчиваются уборка жита и посев озимого клина. Окончание жатвы отмечалось всем миром: «складчина, братское пиво» (Даль).

   С   Успения начало молодого бабьего лета, которое продлится до 14 сентября.

   Ох и хлопотная пора для поселянок, а вкупе с ними и у некоторых (домолюбивых и хозяйственных, а не тех, которым бы только выпить да рукавом утереться) горожанок. Было бы у неё четыре руки – она бы всем им работу нашла! Предмет особой заботы – засолка огурцов. Ныне вон даже на селе на маринование их переключились (обратите внимание, какой негатив у этого слова: «Меня там, в конторе-то целый день мариновали!»). Огуречик солёный (особенно в липовой или дубовой кадушечке!) и маринованный – ну это все равно, что зеленая травка на майском лугу и слежавшееся и переплелое сено с сушила для скотинки. Как говорится в Одессе, «две большие разницы». И невдомёк было несмыслёхам: а много ли проку-то в них, вываренных, как баранья кость во щах? Не рассол получается, а жиденькая похлёбочка на вдовьем столе. И хренок, и чесночок, и другие приправы, вываренные в кипятке, все свои натуральные качества теряют.          

   Помню, бывало, об эту пору в огородах около колодца растапливались летние печки, и на них разогревалась вода до кипения в большущих (ведёрных) чугунах или в двухведёрных котлах. Ею обваривали раза по два тщательно вымытые перед этим кадушки, чтобы, упаси Бог, огурцы в них не затухли или не заплесневели. Случись такое – хозяйке на всю зиму позор. Про неё так и говаривали: «Это – у которой всей кадушкой огурцы протухли?».

   Ну и в самом деле: пришёл свёкор, пришёл родной батюшка или деверь, на стол выставлена бутылка горькой – и под нос ему плошку с тухлыми огурцами?! Упаси Бог такую жёнку иметь!..

   «Большая Пречистая (Малая Пречистая – это Рождество Богородицы) август месяц на два полена рубит» (делит пополам: по старому стилю это 15 августа). Начало молодого бабьего лета (с Успения по Семён день - 1 сентября по старому стилю).

   Но вот ведь какая недолга: «Молодое бабье лето начинается, а солнышко засыпается».

   По народному месяцеслову «Успенье – дожинки, окончание жатвы. Заканчивается уборка ярового, ведётся посев озимого хлеба (клина)». Настоятельный совет месяцеслова для наших с вами предков таков был (что тебе приказ главкома!): «Озимь сей за три дня до Успенья и три после Успенья».

«Если молодое бабье лето вёдреное - жди ненастья в старое». До 14 сентября в основном убравшись в огороде, ненастье-то в старое как-нибудь перетерпим, а, бабоньки? Тем более что в ненастье-то, поди, опяточки, грузди да волнушки пойти должны.

     Не скажу про иноземочек, а вот попробуй нашу муженёк не похвали или хотя бы не поблагодари за кушанье, ею на стол поданное. И ежели ты замешкался с этим, она всеобязательно поинтересуется: вкусно ли, мол. Я на случай забывчивости так приспособился: мол, ум отъел от твоей вкуснятины – вот и замешкался с благодарностями и восхвалениями. Проходит!

   В своих обзорах и былицах я многократно (и вельми-вельми витийственно!) восхвалял кушанья самаролукских стряпух. Особенно богородско-аскульских, при этом не забывая упомянуть благодарственно-хвалебные отзывы об их кулинарных изысках графьёв Орловых и Долгоруких (тогда Аскулы-Богородское было волостным центром. Но широкомасштабно факт остаётся фактом: как у царей-батюшек и современных вождей, так и в фешенебельных ресторанах главные повара – мужчины. Вон только у хохла Хруща в поварихах хохлушка состояла, которая благоутробляла его борщами, жареной картошкой со свиным салом да кулешами.

   Иду по родной улице, стариковским думам предаваючись…   Чую, на всю улицу кипящим молоком запахло. Войдя в избу, спрашиваю молодую соседку (с затаённым подвохом, конечно!), ты, мол, рис-то на плите в кипящее молоко засыпаешь. Конечно, говорит. Дурища! Ну это я мысленно изрёк, потому как давно уже приобык к толерантности по отношению к бабёнкам-то… Я таких растютяек, когда иду по улице, сразу вычисляю, аж за двадцать сажен выкипающее молоко обоняя, и при этом горестно-горестно головой покачивая.

   Это – когда наши бабушки и матушки   каши в глубоких глиняных плошках в русской печи   на вольном духу сотворяли, то да, они крупу прямо на молоке ставили. В покрытой плошке под, опять же, плотной глиняной крышкой оно совершенно не выпревало. А на плите когда, то вся кухня выкипающим молоком запаривается.  

А вот я по-стариковски благомысленно пшенцо-то, а особенно рис сначала в воде развариваю. Попробовал – разварилось, а водичка повыкипела, только тогда его молоком заливаю. Когда рис разваривается, многовато водицы-то испаряется. А мне-то что с этого? У меня вон целый колодец её прямо в огороде. А молочко-то прадедушке добродеющие соседи-дачники аж из Жигулёвска привозят…  

   Конец августа, пожалуй, самая хлопотливая пора для сельчанок и дачниц. Первая половина дня у них - на огороде, в саду или в лесу и в поле, а пополудни они на кухне хлопочут: консервируют, маринуют, варят, солят овощи, ягоды и фрукты. Какие сладостные ароматы источаются об эту пору из летних кухонь!..

   Ещё стоят жаркие деньки, но уже чувствуется приближение осени. Вот уже и первые утренники после свежих ночей с холодной-холодной (аж кирзовый сапог пронимает) росой. Со второй половины августа и до последней декады сентября идёт, всё усиливаясь и усиливаясь, пожелтение деревьев. В школьные годы мы, помню, вместо закладок в учебниках и тетрадях использовали засушенные листочки - как зелёные, так и золотисто-жёлтые. Глянешь, бывало, в зимнюю стужу за школьным окном на него и будто в родном лесу побываешь...

   Птицы собираются в стаи («Не иначе, как на партсобрания!» - крамольничал в семейном кругу мой покойный родитель Николай Алексеевич, вступивший в партию на передовой незадолго до Курской битвы).

   Но вот на кого «природы увяданье» не действует, так это на кузнечиков. По всем ночам резвятся и стрекочут. У них об эту пору массовый выплод. И такой вот радующий душу «концерт» (по-настоящему массовый) в селениях Сосново- Солонецкой волости (про другие не скажу) уже второй год подряд, как в старые добрые времена, до тех пор, пока посевы стали с самолётов «химикачить» отравой против вредителей. И вот после этого только через десять лет «поголовье» кузнечиков восстановилось (к великой радости садоводов и овощеводов и сугубой горести для тли, которой за это время расплодилось видимо-невидимо).

   29 августа – третий Спас. Ореховый. «Грызть орехи – в зубах и дёснах огрехи». Не больно-то внимали мы этой мудрости народной в наши молодые лета. Нет того, чтобы на столе, на лавке или ещё где щербинку-ямочку найти и в ней ореховые скорлупки-то разбивать – мы их молодыми зубами хряпали, иной раз при этом аж искры из глаз сыпались! Вот и шамкаем теперь беззубыми ртами…

   Ну влияние погоды и климата на наше здоровье преуменьшать - себе дороже, а вот сами-то как ведём себя для его стабильности и поправления. Ну хотя бы вот, как спим? Вот данные из серьёзного источника (не от какой-нибудь знахарки, а паче того ещё и ведьмы), какая поза для сна лучше.

На боку:

Минусов – отрицательных последствий нет. Плюсы:

Способствует выведению токсинов из мозга.

Наиболее оптимальна для позвоночника.

Меньше всего затрудняет дыхание во время сна.

При этом важно, подушка должна быть такой высоты, чтобы голова и шейный отдел позвоночника располагались горизонтально.

   Полезно также класть небольшую подушку между бёдрами или коленями (моя отсебятина: заметили, наверно, как перед засыпанием руки как бы сами собой укладываются между коленями?) и под поясницей, это ещё больше оптимизирует положение позвоночника.

На спине. Минусы:

Мешает выведению токсинов из мозга.

Затрудняет дыхание во время сна.

Способствует появлению храпа.

Не очень хороша для позвоночника..

Плюс у неё один: хуже её только поза на животе.

Может улучшить эту позу, если распололжить верхнюю часть тела под углом примерно в 30 градусов ((что, как правило, делается для серьёзно болящих – А. М.-С.).

   На животе. Плюсов нет. Одни минусы:

Не выводятся токсины, накапливающиеся в мозге.

Вредно для поясничного и шейного отделов позвоночника, так как они излишне разгибаются.

   Если не можете не спать на животе, то спите без подушки – это уменьшает нагрузку на шею.

     31 августа – Фрол (Флор).

   «На Фрола и Лавра лошадиный праздник (кропят лошадей и пр.)». Предупреждение по сему случаю: «На Фрола и Лавра на лошадях не работать, а то падёж будет» (Даль).

   «Какое суеверие!» - подумалось мне поначалу. А потом «допёр»: «А правильно ведь грозится Месяцеслов. Хоть на денёчек бедным лошадкам роздых будет!». Как крестьянский сын и «лошадник» (отцу как леснику положена была лошадь), не знаю преданнее и беззащитнее домашнего животного, чем лошадь. Вон попробуйте поневолить осла (а ещё, сказывают, верблюда) – упрётся, «как осёл», и ни с места. А лошадь – безотказна! И не приведи ей Бог жестокосердного хозяина! Помню, возвращались мы втроём с сенокоса из Анурьевки. На взлобке у Бобыльского оврага один наш односельчанин-колхозник (не буду называть его, тем более, что он потом нехорошо умер) истязает кнутом колхозную лошадёнку с огромным возом сена (не приподъёмно наклал, жадина, сена-то на выделенную ему на этот день колхозную лошадку). Он хлещет её кнутом, она аж приседает-корчится, а вытянуть воз не в силах. Отец аж с вилами чуть ли не накинулся на него, заорал на всю окрестность: «А ну прекрати издеваться! Неужели не видишь, не по силам ей?!

   Поначалу хотели воз на треть разметать, потом решили все вчетвером упереться и помочь бедной трудяжке (и хозяина заставили упираться; мужичонка тщедушный, а сколько злобы-то в нём было!). Потом, как вытянули, все втроём подошли к ней, кто по спине, а я по лбу погладил. Видели бы вы, каким благодарным взглядом одарила она нас! Они же, лошади, как свиньи, всё-всё понимают.   

    А меня всё на армейские воспоминания тянет. Самой большой достопримеча­тельностью нашей части (школы) был мерин Аркашка, который до «пленения» служил в какой-то зондер-команде СС. Был он когда-то статен и прогонист, а теперь вот уже одряхлел. Но осанку не терял! И любили же мы этого престарелого добряка. Каж­дый старался чем-нибудь угостить его, хотя бы корочкой хлебца. И дав­но бы этой мирной животине быть на живодёрне, а он все продолжал нести службу. Дело в том, что глав­ным патроном «эсэсовца» Аркашки был сам «батя», который, рассказы­вали, самолично «контрибуцировал» его из Германии. И когда воинская часть переезжала, то первым эшелоном на новое место службы отправ­лялся ни кто иной, как наш Аркашка! Хотите верьте, хотите нет, но сверху к нам такая информация просочилась: когда наш «батя» по­являлся в штабе Московского окру­га ПВО, то не только мелкие штаб­ные шишки, но и сам командую­щий Александр Иванович Покрышкин, маршал авиации и триж­ды Герой, кажинный раз всенепре­менно интересоваться изволивали, как-де там у вас Аркашке служит­ся, не западает ли, мол, он на пе­реднюю правую, которую ему бе­лорусские партизаны ненароком повредили в Отечественную. Ну а самое главное — это, конечно, на­счет лишая. Свели ли, дескать, его, лишай-то, которым Аркашку неча­янно «наградили» призывники из Сумской (Горьковской, Куйбышев­ской или другой какой) области. Из какой именно — это зависело от того, от­куда родом были слушатели и сам рассказчик.

    А служба у Аркашки не пыль­ная была — три раза в сутки под­везти со склада продукты на кухню. В остальное время он день-день­ской, знай себе, мирно подремывал стоя. И надо же было случиться та­кому: самарский из нашей роты не­нароком вот так же, стоя, задремал на посту. Аркашкой прозвали!..

    После года учебы из Подмосковья меня направили в Си­бирь — аж в Красноярский край. Там на авиабазе тоже «служила» лошадь. И у нее тоже был высокий покровитель — сам начхоз майор Мищенко. Зазря утруждать свою любимицу он никому не позволял. И когда у него просили её, чтобы что-нибудь подвезти, он не­изменно отвечал просителю: «За­чем тебе лошадь? Возьми двух сол­дат!» За что и удостоился известно­сти на весь Канский гарнизон: «Майор «Два солдата — лошадь!»

   Вот у августа много в народе красиво-сладостно-пахучих названий есть. А для самаролукской детворы моего (колхозного времени) вот это бы лучше всего подошло – «мёдень». А для сентября - «арбузень» и «дынень.

    Вот и арбузы поспели. Этакими байбаками они на бахче полеживают и сластён-сладкоежек поджидают. Эта ягода (ничего себе ягодка-то – одной такой двоим можно упороться!) очень гожа для профилактики и лечения малокровия, атеросклероза (выводит лишний холестерин). Лучшее средство поставить на ноги, кто длительно и тяжело болел, особенно если оперировался под длительным наркозом. Очень хорошо очищает кишечник, дробит и дробит камни из почек. Знаю одного самаролукского старца, который, что называется, загибался от этих камней, а как навалился на арбузы – свет увидел!

   Ну про этот бесценный овощ всё-таки, наверно, распространяться – газетной полосы не хватит. Отмечу только: белая мякоть, которую мы беспутно – в помойное ведро бросаем, оказывается , бесценный по своему мочегонному действию сок, а в сочетании с соком одного – двух яблок очень полезен ещё и для сердца, так что воистину бессердечно это – её не употреблять. И ещё чуть ли не сенсация: арбузные корки в десять раз (подумать только!) богаче витаминами. И их ну не безрассудно ли выбрасывать в помойное ведро?

   Поверхностный зелёный слой арбуза хорошо пользует как мочегонное при нефрите, цистите, камнях жёлчного пузыря. Тонко срезанный зелёный слой при этом мельчат и высушивают. Хранят в бумажных или картонных пакетах. Употреблять по чайной ложке (без верха) три раза в день до еды, запивая медовой водицей

   А это вот красным девица, собирающимся на гулянку, на заметку: арбуз, как и дыню, следует есть отдельно от других продуктов, чтобы в желудке не образовались газы…

   Поспели и дыни. Благодать! Что радует глаз, то радует дынька-то, а следом за глазом и чрево! Исцеляет от малокровия, подагры, мочекаменной болезни, всех заболеваний сердечно-сосудистой системы, кишечника, печени.

   «Дыня делает волосы блестящими, глаза молодыми, губы свежими, желания сильными, мужчин желанными, а женщин прекрасными (паче водочки!)» - гласит народная мудрость. Дынные сушёные семечки – прекрасное средство от импотенции. Однако коварная дынка-то: «делает мужчин желанными» - и вместе с тем «свежая дыня снижает и усмиряет повышенную половую возбудимость». Хитроумные самаролучанки, как отправить якобы благоверного в дальнюю дорогу («А там ведь чем чёрт не шутит!»), закармливали его свежими дынками, так что ему там в казусных случаях приходилось дивиться своему целомудрию…  

   Дыни и арбузы на глинистых неудобьях засевали – гектарами! И вот какое дело: на этих неудобьях-то глинистых арбузы и дыни каждый год даже в засуху (без полива!) знатно-знатно вызревали. А при Хрущёве эти самые неудобья в ранг залежных земель произвели и пораспахали – и что?! Даже рожь на них еле сам-три давала. А сколько солярки-топлива на их распашку и обработку уходило! Конечно, председатели колхозов, которые из местных земледельцев были, знали цену этим «залежам» (если деды-прадеды их при таком малоземелье в Самарской Луке, когда на душу населения мужского пола выделялась жребием мирским всего-навсего десятина пахотной земли, не засевали их, то это о чём-то говорило?), - куда деваться: указание свыше надо выполнять было!

   Вот ведь, почитай, у всех на своих огородах и дыни, и арбузы были. Так нет – чужие, колхозные лучше. И не в пример слаще-то! Ну недаром же аскульские мужики в таких случаях шутковали: даже родную жену у чужих ворот обнимать-миловать – как говорится, «совсем другой коленкор»!

   Вот уж воистину с неодолимой силой влекли нас к себе колхозные бахчи. Тут у нас своя тактика была. Один-двое, а то и целая группка на одном конце бахчи шум поднимет – сторож туда, а мы в это время другой группой в противоположном конце по бахче рассыпаемся. Сторож с берданкой назад, так мы прытью-прытью ещё на одном конце (бахча-то большая) как тут и были. Опять же: кто сторож-то? Свой, местный. Будет он по своим прицельно стрелять? Ведь среди участников набега могут быть, если не племяши его или даже дети, так соседские детишки.

   А вот если   наняли сторожа из пришлых, тут береги свою «казённую часть»! Так и шибанёт тебе в неё зарядом соли или гороха. Ну горох-то – это ещё куда ни шло. Другари выковыряли горошину-то, соком первоцвета смазали – только ранка на память останется, как вон у прадедушки Толи на затылке. А вот соль-то едучая. Ночь как-то ещё проворочаешься, а утром, как родители из дома уйдут, сразу в бочку с водой опускаешься – вымачивать её. Ну соль-то, положим, уже к полудню вымочишь, а дырки в штанах?! Соль-то крупная, не «Экстрой» же и не йодированной сторож патроны-то заряжал и наши задницы ею торовато потчевал.

    Да, охраняли их, конечно. Но сноровка у сельских мальчуганов сызмальства была хоть куда. Ещё карапузами так и норовили на соседский огород за огурцами забраться. Правда, те огурчики дороговато обходились. «Тебе свои-то огурцы чем не гожи?» - сурово вопрошала матушка повечеру. И хрясть-хрясть тебя ремнём по голой заднице (почто штанную-то материю изводить?!).

   В первые послевоенные годы председателями колхоза пришлых ставили (ну, конечно же, «выбирали» их!). Те на бахчах строгости устраивали.   А местные председатели – и дядя Вася (Василий Трофимович) Дикушин, и дядя Саша (Александр Сергеевич) Маркин на наши нашествия на бахчи как бы закрывали глаза. Только чтоб не «варварствовали» на плантациях арбузных и дынных. Предупреждали через «доверенных лиц». Вот, например, как однажды это содеялось.

    Помню, супруга председателева тётя Нюра Дикушина (Эта на вид кроткая женщина, кстати сказать, в конце войны целым взводом пленных немцев на аскульских полях командовала! Конечно, по первости страшновато было: мужики-то молодые, о-го-го, как на неё, ладную тридцатилетнюю бабёночку зыркали!) – тётя Нюра (дай Бог Царствие Небесное этой благочестивой и добродеющей женщине!) попросила свою задушевную подруженьку, а   мою матушку, чтоб я своим «соратникам» передал председателево предупреждение: мол, не больно озоруйте на бахчах-то, не пинайте зазря арбузы и дынки-то, а то!.. – и указательным пальцем угрозливое помавание сделала!   
   Вот, скажут, прадедушка Толя на старости лет что расписывает – воровство! Да не воровство это было: мы же не на частные огороды лазили. На общественные! На колхозно-родительские. И это был как бы аванс на их трудодни. Ну хлеб в закрома Родины шёл, и продукты животноводства тоже государству сдавали (при Хрущёве этот глагол поменяли на «продавали»!). А овощи на стол колхозников шли. И большая ли разница в том, как именно они во чрева будущих тружеников колхоза попадали?

   Побеседуйте с бывшими колхозниками (мало уже их остаётся!) о колхозной жизни – ностальгируют в нынешней сумятице и неразберихе они по ней. Вот, пишут, во многих странах Восточной Европы (про Венгрию я, что называется, из первых рук знаю) кооперативы сохранились и успешно действуют (а в Израиле кибуцы вообще процветают!). А вот наши колхозы чуть ли не повсеместно поразвалились. А как хорошо начиналось-то! Об эом можно прочесть в моих «Былях и сказах…»

   Конечно, «хлеб – всему голова». Однако мои односельчане-колхозники да и жители всех окрестных сёл самаролукских и про бахчевые не забывали, хотя они в колхозный план «с верху» и не входили. Сажали бахчи как арбузные, так и дынные и как можно подальше от села – в Сурках, в Анурьевке, а то и на Тараторне, как правило, на суглинках, на которых жито плохо родится. Днями об эту пору арбузы и дынки собирали специальные звенья, с тем, чтобы уже вечером наша бессменная кладовщица колхозная Манёка (Мария) Гудалина торовато раздавала их из колхозного склада на трудодни. Как было славно в конце ужина ублажать себя ими после «многопотного» трудового дня нашим родителям.

   Надо сказать, такие вот набеги на бахчевые совершались по всей Руси Великой (Об этом не иначе, как с воодушевлением, любили вспоминать и в рабочих общежитиях, когда на стройке и в шахте трудился, и в казармах, когда в Армии служил). Так что, будучи командиром стрелкового взвода, во время учений в разведку посылать я выбирал селян. Причём обязательно «тестировал» их перед этим: лазил ли он в детстве на бахчи? Не шастал, а именно - лазил. По пластунски! И каждый раз не ошибался в своём выборе. Задания   такие, с детства пластуны которые, выполняли на отлично. То-то порадовался за мой взвод командир роды капитан Абдулин (одно «л»), когда такой разведчик исхитрился солдатскую пилотку у «противника» умыкнуть!

    Выхожу поутру на крыльцо, а на последней ступеньке меня презент ожидает - большущая пребольшущая полёвка, «аки телец при иудейских праотцах на алтарь возложенная для всесожжения». То великодушный дар вчера вечером прибывшего вместе с хозяйкой ко мне на побывку котяры Тиберия. И дар этот не мне, который ну изредка приласкает его, погладит, за ухом почешет - и всё, а хозяйке-начпроду его и благодетельнице. Этот хитрюга в субординации, ого-го, как разбирается!

   А красавец-то какой наш Тиберий! Кипенно белый и пушистый-препушистый. И то сказать: порода! Конечно, «дамский» ажиотаж вокруг Тиберия шибко-шибко не понравился местным котам. Но после двух-трёх душераздирающих и в прямом и в переносном смысле этого слова «дуэлей» аборигены стали благоразумно обходить мою усадьбу чуть ли не за полверсты.

   Такие вот у нас радости и горести пенсионерско-сельчанские: кота в дом пустить с ночных гульбищ, кур накормить (водятся ещё кое у кого эти трудолюбивые по части пропитания своего существа; а как радостны исконному уроженцу сельскому петушиные «песнопения!). Ну и, конечно, с утра до вечера бдения в огороде, даже в жару приходится горбатиться в форме буквы Г. Ничего, не жалуемся, даже иной раз похваляемся своим трудовым героизмом-то.

Конец августа. И близко-близко предстоящий конец школьных каникул. Какими невесёлыми становились об эту пору мои внуки. Даже язык не поворачивался у дедушки Толи обозвать их «губирнаторами». Бывало, даже ласково поинтересуешься у них: как, мол, дела господа «губирнаторы»? Как ужаленные, взовьются: «Не «губирнаторы» мы! Ещё какие «губирнаторы-то, возражаю им. Особенно ты, Илюша! Всё, как есть, на корню губите у дедушки на огороде своими игрищами – и лунки, и грядки. А инструмент за эти два дня (субботу и воскресенье) по всей усадьбе поразбросаете, дедушке после этого до самого нового наезда вашего его собирать приходится – это не «губирнаторство»?!

   Увы, выросли мои внуки-«губирнаторы». И некого теперь прадедушке Толе уму-разуму поучить, некого пожурить, некому в порыве старческого брюзжания попенять на отроческие проказы.

   Да, как говорится, были да сплыли мои помощнички дорогие (ворчать-то ворчал на них, старый хрен, а в душе-то чуть ли не ликовал по-старчески слезливо: рукастые и смекалистые внуки-то у меня!). Ну да хватит тебе ностальгировать да печаловаться дедушка-прадедушка: солнышко-то вон на закат пошло. Пора не только огурчики, а и капусту поливать приниматься. Водичку-то она, как самарские горчишники горьковских времён жигулёвское пивко, «уважает». Вон какая жара стояла, а не дал прадедушка Толя ей сгинуть. Не только по вечерам, а иной раз ещё и по утрам поливал (а чего жадобиться-то: колодец свой, а к тому же ещё и с насосом!). Вон уже и вилочки у неё завелись-завились. Есть которые чуть ли не с головку младшей внученьки Дарьюшки (в честь прапрапрабабушки Дарьи Михайловны нарекли её). Да ядрёные какие – пальцем не продавишь!

   Тщеславные, однако, мы, исконные селяне, да и дачники, глядя на нас! Не только по своему, а и по чужим огородам в сопровождении горделиво улыбающихся хозяев «в прохладе дня» любим пройтись. Нет, не сидели, сложа руки, самаролукские и общесамарские насельники. Всё-то у них (у нас!) уродилось, несмотря, как говорится, «на неблагоприятные погодные условия».   

   Самая напасть для селянина и дачника – сорняки. В любую погоду растут себе, произрастают. Есть время, не расслабляйся – рви, рви и рви их! Однако по поводу сорняков вот каким наблюденьицем и размышленьицем поделюсь. Зашёл как-то к соседке Елене Царёвой (предки её более трёхсот лет тому назад в Самарскую Луку из Подмосковной царской вотчины на волю удрапали – с риском для жизни, между прочим!). На огороде у неё завсегда ни травинки, а все овощи самые ранние. У нас они ещё «чин, ни почин», а она уже соседей ранними огурчиками и помидорками угощает!

   - Вот какая у меня напасть в этом году, - рассказывает она, показывая на грядки огурцов, как бы обрамлённые чернотой начисто прополотой земли. – В первой декаде августа они у меня уже пожелтели. А сейчас я только что пришла от подружки-дачницы Надюши, они у неё от недосуга все травой поросли, и не поверишь: ботва зелёная и огурцов – прорва!

   В связи с этим вспомнился случай моей допенсионной поры. Посадил я в тот год тыквы и запустил их: все травой заросли. Недосуг мне тогда с ними «вождаться» оказалось. Плюнул на них: пропадайте вы пропадом. А по осени траву-сорняки принялся косить: ба! Косой в большущую-пребольшущую тыквищу чуть не врезался! Разгляделся, а там их полным полно! И все, как молодые свинки толстопузые, лежат себе в тенёчке, полёживают. А у соседок в тот засушливый год, жаловались они, не тыквы, а дынки (по размеру) уродились.

   Вот ведь как в природе всё взаимосвязано: повсюду - друзья-соперники, да и только. Вы ведь замечали, наверное, как, например, укроп, лук, чеснок споро растут в окружении сорняков (борьба за выживание!). А на прополотой, особенно в засушливую погоду, «ни шатко, ни валко» произрастают (а чего-де напрягаться-то, расту себе и расту, как мне гожится!).

   Вспоминаю случай, рассказанный моим любимым писателем Владимиром Солоухиным (упокой, Господи, душу этого великого патриота Руси-матушки!). Разглядывая в опытном саду яблони на тщательно прополотой земле и на заложной, он поинтересовался у учёного-плодовода: отличаются ли, мол, они друг от дружки по плодам своим? Да, ответил тот. У тех, что на прополотом, яблоки крупнее, а у тех, что на залоге, помельче, но зато вкуснее и питательнее, да и хранятся лучше!

   Как говорится, выводы делайте сами. Замечу только: на писательских дачах в Переделкино и на бывших обкомовских дачах в Самаре все плодовые деревья и кустарники на залоге стоят-растут (не в сорняках, конечно).

   Вот как бы предупрежденьице-наставленьице от прадедушки Толи: упаси вас Бог цацкаться с сорняками (особенно с лебедой, осотом и чертополохом) осенью и ранней весной. Никакой пощады им! Оставил по осени одну метёлку, по весне – целая рота сорняков-новобранцев.

   А заодно уж вот это (на будущую вёсну советец): вот пошла мода огурцы в лунки сажать – одиночные, не в грядке, так они же очень хлипки на жару, быстро желтеют. Особенно у тех, кто раз в неделю на дачу заявляется.

   Что ни говори, а в грядке-то («соборно», «коллективно»!) им по способнее. Они в отличие от «индивиндуалисток» помидор, овощи общительные. Коллективисты. Как есть миряне-общинники или колхозники!