Начну со стихотворения:

Листья отжившие пали,

Лес продувает насквозь.

Скоро пушистые шали

Лягут на плечи берёз.

Ноги зима им прикроет

Белою шубой своей,

Слёзы утрёт, успокоит

Мачехи доброй добрей.

    Ну, слава, Тебе Господи, декабрь не заставил себя долго ждать.   «Декабрь мостит, декабрь гвоздит, декабрь приколачивает». Куда крепче гвоздя морозом-то приколачивает! Это я по себе знаю, вернее, по собственному языку. По злостному наущению «старшего товарища», будучи несмышлёнышем, лизнул однажды дверную ручку (по виду-то она сахарная-пресахарная, а сладенького-то мальцу, ой, как хотца!), то язычок-то мне, будто гвоздём, прибили или припаяли – не оторвать было! Целых полмесяца, наверно, мучился…

   У древних римлян декабрь был десятым месяцем и назывался децембер (от латинского слова децем – десять). А по русско-народному он - студень. В старину шутковали: студень, да не тот, что на столе (ну то бишь холодец) стоит, а который на носу да на щеках сидит.

   «Декабрь глаз снегами тешит, да ухо морозом рвёт». А самые любые хлеборобскому сердцу поговорки вот какие (думаю, и горожанскому тоже?): «Снег на полях – зерно в закромах» и «Снег глубок – и хлеб хорош». Вот как об этом у моего самого любимого поэта советской эпохи из многодетной крестьянской семьи Александра свет-Трифоновича Твардовского:

Многоснежная зима,

Снег валит за снегом следом,

Снег, как сказывали деды,

Все заполнил закрома.

Стародавняя примета

По зиме равняет лето;

Неизменный обиход,

Вековой расчёт природный:

Мало снегу – год голодный,

Вдоволь снегу – сытый год.

И от имени науки

Вторят ныне дедам внуки:

Снег заполнил закрома –

Хлеб в избытке и корма.

   Но и об этом не умолчал фронтовик и подполковник запаса:

Лишь в примете чрезвычайной

Не примкнуть бы к старине,

Что отменно урожайный

Выпадает год к войне.

    В декабре морозы крепчают, пик их почему-то приходится, как правило, на праздники, почему и называются они введенскими, никольскими и спиридоньевскими.

   «Декабрь год кончает, зиму начинает».

   Астрономическое начало зимы - 21(22) декабря с декабрьского солнцестояния – до 20(21) марта – мартовского равноденствия. Три месяца.

   Метеорологически зима начинается со дня перехода среднесуточной температуры воздуха через ноль градусов – это с 4 ноября по 4 апреля - пять месяцев.

   По народному численнику зима начинается с первых заморозков на почве – с 4 октября, а заканчивается капелями в марте.

   Фенологи наступление зимы считают с замерзания водоёмов и установления прочного снегового покрова – с 27 ноября, а конец зимы относят к появлению проталин и прилёту грачей – к 12 – 18 марта.

    Зима состоит из трёх сезонов:

   Первозимье с 27 ноября по 22 декабря – 25 дней.

   Коренная зима – с 22 декабря по 15 февраля – 55 дней.

   Перелом зимы - с 15 февраля по 18 марта – 31 день.

   Нашими предками замечено: между зимой и летом имеется прямая связь.

«Зима лето строит. По зиме ложится лето».

«Зимнее тепло – летний холод».

«Холодная зима – жаркое лето».

«Если зимою сухо и холодно – летом сухо и жарко».

«Зима снежная – лето дождливое».

«Зимой вьюги – летом ненастье».

   И ещё замечено: зима и лето вперемежку (не вперемешку!) влияют друг на друга. А именно: семь годов – зима по лету и семь годов – лето по зиме, а три года само по себе. Вот уж воистину: старушка надвое сказала…

    Поля и лесные поляны теперь, что нелинованная белая страница ученической тетради по рисованию. С утра, после ночного снегопада она чистая-чистая, а уже к обеду вся в «буковках» да «закорючках». Любил я и люблю, гуляя на лыжах по лесным опушкам, «читать» эти «буковки» и «закорючечки».

   Вон заячьи следочки. Петляет, петляет, стервец этакий! Но, ба: из-за куста (знать, долго караулила!) размашистые лисиные следы вырисованы. И тут две строчки на снегу – одна на другую наползают. Погоня! Следы в чащобу уходят, но я догадываюсь, чем закончился этот кросс… Могу показаться кровожадным, но симпатии мои не на стороне зайца. Оно, конечно, и лиса ещё тот «друг человека»! Но кур у меня нет. А за поеденную в прошлом году капусту и за варварски израненные кусты и молодые деревца в саду я бы этого стервеца сам паче лисы того-сего!..

    Возвратившись как-то с огорода, супруга моя с этакой горожанской восторженностью сообщила: «А я только что зайца видела! На соседнем огороде. Увидел меня – и уставился. Пшикнула на него, только тогда убежал». Волки, лисы в старину зимой частенько наведывались, но что бы – зайцы?! А ныне они по садам в селениях Самарской Луки, что называется, пешком ходят. Никакой управы на них нет. Наверное, выезжают в самаролукские леса охотиться на них, но не настолько он лопоух, чтоб на мушку охотника попасться. А силки на них ставить разучились, да и некому. А дед мой незабвенный Алексей Яковлевич, он, будучи по основной работе своей колхозным пчеловодом, в то же время и охотой занимался профессионально – по охотничьему билету. Заячьи, лисиные и волчьи шкуры сдавал в леспромхоз и, видимо, получал за них неплохие денежки. Сужу об этом хотя бы по такому. Бабаня Дарья чаёк себе заваривала (это в первые послевоенные годы!) индийский – из металлических баночек, подобные которым я увидел спустя более полувека, уже в нынешние времена. Баночки эти были очень красивые и удобные для хозяйственных нужд, так что матушка, бывало, подговаривала меня выпрашивать их у бабани якобы поиграться.

   Бывало, на дворе снегопад или вьюга, света вольного не видать, а он, вот уж воистину охота пуще неволи, пустой мешок для звериных тушек за спину, берданку на плечо и на самодельные лыжи (короткие, но широкие-широкие, ни в каком снегу не тонут) встаёт. При этом (сугубо и даже трегубо отмечу это!) обязательно ватные (теплые-теплые, в них тебе никакой мороз не страшен!) штаны наденет. И айда-пошёл по своим приметным местам обход делать.

   Вот хоть и брал он с собой ружьё-то, но охота у него, главным образом, бескровная была: на силки да на капканы. С пустым мешком никогда не возвращался. Два-три зайчишки (нередко ну ни такие ли матёрые!), силком из стальной проволоки изловленные, а то и волк или лисица, в капкан угодившие, – по-моему, ни разу он без таких трофеев не возвращался. При этом про волка или про лису добродушно подшучивал немного переиначенной поговоркой: бежали, мол, по шерсть, а оказались сами стриженые. Ну то бишь сломя голову бежали по заячьему следу в надежде и ни в таком ли страстном желании изловить его и слопать – ан сами лукавством охотника «в ощип попали», в хитро-хитро дедом капкан поставленный. А ежели небрежно или неумело поставить его, и волк, а особенно лисица (сколь хитра, столь и осторожна) стороной обегут его, капкан-то, и при этом ещё и охотника-недотёпу, по словам деда, на смех, поди, поднимают. Да и сам дед над такими горе-охотниками подсмеивался. Ну это, когда попутно замечал каким-нибудь неумехой силок или капкан бестолково установленный. «Чтобы в такой силок или капкан зверю угодить, его надо перед этим вусмерть брагой напоить, тогда он с пьяных глаз, может, и попадётся», - говаривал он, горделиво оглядывая участников праздничного застолья.

   Вот ещё один хороший промысел потеряли…

   1 декабря - Платон и Роман. Про них в месяцеслове сказано: «Платон и Роман зиму кажут». Ну то бишь каков этот день, такова и зима.

«Гляди зиму с Платона и Романа, чтоб похвалить её на Масленицу».

   Это – на перспективу. А вот приметы ближнего дня:

«Месяц в кругу – к морозу».

«Ворона ходит по дороге – к теплу».   

   Поговорки декабрьские:

«Декабрь – шапка зимы».

«В декабре солнце светит, да не греет». Увы…

«В декабре мороз нарастает, зато день прибывает». Оптимисты же были всё-таки наши предки! Умели радоваться жизни, хоть проблескам светлого и милого сердцу многострадального русича…

   Но ни в коем случае расслабляться народный месяцеслов не велит: «Декабрь глаз снегами тешит, да морозом, как скобелем, тешет». Увы, не тешит!

   А это вот поговорка бытийно-хозяйственная: «Декабрь спросит, что лето припасло».

   Но бывает декабрь и тёплый, когда оттепели одна за другой и снегу нет. Помните у Пушкина: «В тот год осенняя погода стояла долго на дворе … снег выпал только в январе»? Такое в старину бывало раз в десять лет, а ныне и чаще случается…

   «Декабрь мосты мостит без топора, без гвоздей, без досок и брёвен». Как тут не позавидовать такому мастеру?

   Приметы декабрьские как бы стратегического характера:

«Если в декабре большой иней, бугры снега, глубоко промёрзшая земля, то это к урожаю».

«Декабрь снежный и морозный обещает урожайную жатву».

   3 декабря – Прокл.

   Вся нечисть и нежить, что летом в лесах, на полях и в реках и водоёмах время коротала и всяческие козни людям строила, от скуки забавляясь или злобой исходясь, об эту пору как бы без работы, без занятиюшка оставалась. Ну водяные да русалки, те к воде, известное дело, привыкшие, вместе с рыбами, говорят, на дно залегли.

    А вот лешим куда деваться и чем заниматься? Ну приедет мужик за дровами – это тебе не грибница-бабёночка, над ним не больно-то потешишься. И почему бы тогда лешему на эту холодную (а в лесу ещё и безлюдную) пору не подселиться к хозяину на гумно или в овин, а то и в избу не наведаться с предложением подуплотниться и пососедствовать с домовым (они ведь, черти-то, на все руки мастера – работе с людьми, выражаясь по-советски, их учить не надо)?

   У какого-то батюшки прочитал, мол, крестьянская вера в домовых, леших – досужий домысел тёмных крестьян. Выходит, существа параллельного мира (демоны) общаются с людьми только мистически, путём внушения? БезОбразно? А как же тогда объяснить НЛО, вполне очевидные землянам «явления» «пришельцев», полтергейст? Это ли не замена для современного «грамотея»-интеллектуала прежних обличий нечистой силы в виде леших, домовых и т. п.? Что-что, а учить умению потусторонних сил, контактирующих с человеком вот уже восьмую тысячу лет, «работе с людьми» - наивность в квадрате.

   Селянин того времени нутром предугадывал присутствие нечистой силы, а посему, согласно месяцеслову, окуривал своё жилище запахом свечей и ладана. Крестные знамения творили, святою водою стены окропляли и церковными благовониями чертей-демонов усмиряли, а то и прочь изгоняли-выкуривали из дома и со двора бесовское отродье.

    Но были среди селян и такие, которые на Прокла «проклинали» бесовскую силу с помощью колдунов и ворожей. Ну это всё равно, что пожар керосином тушить, в лучшем случае – бандюков бандюками усмирять и на путь истинный их ставить.

   Вон ведь какие страсти-то про них рассказывались ведуньями-знахарками:

     «Чтобы избежать сглаза, женщине и девушке нужно, погладив себя рукой по заду, потом погладить той же рукой по лицу, приговаривая: «Как ты у меня неглазливая, так и я бы была несглазливая!».

   «С нечистой силой надо соблюдать большую предосторожность и очень опасно, например, спать с разинутым ртом или зевать, стоя на молитве. Несоблюдение такого правила ведёт подчас к очень неприятным последствиям».

   «Прибегает нечистый и к другим уловкам, чтобы вызывать заболевания: то под видом лошади отдавит в ночном ногу заспавшемуся парню, то опустит в бочку вина особую, запойную, каплю вина, обладающую удивительным свойством: выпивший её или допьётся до смерти, или начнёт пить запоем, и только в удивительных случаях, по особой милости Божией, эта капля не приносит вреда и пропадает даром – бутылка с водкой лопается».

«В некоторых же случаях нечистый прямо поселяется на жительство в человеке: от этой именно причины, по мнению многих вологодских, новгородских, орловских мужиков, происходит падучая болезнь, сумасшествие, кликушество и некоторые другие болезни».

   Эти случаи суеверия русских крестьян приведены из книги Г. Попова «Народно-бытовая медицина», написанной по материалам земских медработников, и изданной в Санкт-Петербурге в 1898 году при меценатстве князя Тенишева.

А где теперь эти лешие да домовые? А всё там же, где люди. Если раньше более 90 процентов населения в селах да слободах проживало, основное «место работы» нечистой силы было на селе и в пригородах. А ныне в городах. Тем более, что такие средства у них в руках оказались – средства массовой информации. О чём им раньше даже и не мечталось.                               

   Намедни один хороший знакомый из Соснового Солонца, что называется, конфиденциально поинтересовался: у тебя-де домовой с кикиморой пошаливают?   Нет? И надо мной, говорит, нет. А знаешь, почему?   Они, домовые да лешие, по мне, знаешь, куда от нас подались? В Москву! На телевидение! Видал вчера (А, ты только новости смотришь!), каких по «ящику»-то показывали – все заросшие, а орали-то, орали-то как! Будто им шилом в задницы тыкали или хвосты отвинчивали, что они аж приседали и корчились, как от боли. В городе-то ладно, а попадись такие молодой бабёнке в лесу (шимпанзе и шимпазе!) – враз коленки будут мокрые!

    А вот современная история о сельской колдунье, опубликованная в центральной газете «Мир новостей»:

Жители села Победино, земляки Варвары Г. уверены, что она своим колдовством отправила на тот свет троих мужчин. Помимо этого женщина якобы наводила порчу на тех жителей села, с которыми у неё складывались плохие отношения, в результате жертвы колдовства заболевали, от них уходили мужья, начинали болеть дети, погибали домашние животные.

   Первые подозрения в сношениях Варвары с нечистой силой возниули ещё в школе: подросток, который её обижал и преследовал, неожиданно совершил суицид. Затем уже будучи взрослой, она оказалась замешана ещё в одной жуткой истории: покончил с собой житель села, с которым у неё были романтические отношения. После бурного романа мужчина, говорят, отказался на ней жениться. В итоге несостоявшийся супруг впал в депрессию и повесился.

   Третьей жертвой стал муж Варвары. По свидетельству соседей, мужчина стал наркоманом, супруга прилюдно желала ему смерти. На днях его нашли повесившимся на дереве.

   По словам жителя села Олега Внукова, на поминках пошли разговоры о том, что Варвара ведьма, и необходимо сжечь её дом, чтобы она ушла из села. Буквально через несколько дней дом сгорел. Местонахождение Варвары скрывается полицией, чтобы не допустить самосуд со стороны местных жителей.

Газета «Мир новостей» обратилась за комментарием к тем, кто совсем не чурается славы мага или колдуна. Так, например, Александр Юранов, который называет себя аналитиком-конфликтологом, заметил, что «потенциально у каждого из нас есть сверхъестественные способности (точнее сказать: потенциально каждый может получить их от нечистой силы – было бы желание – А. М.-С.), но используют их далеко не все» (но число их за последнее время растёт и растёт – А. М.-С.).

   Юранов уверен, что современное колдовство, которое, конечно, далеко от представлений Средневековья, это не выдумки». И приводит примеры.

     Каковы масштабы деятельности нынешних колдунов, можно судить по сообщению ГУ МВД по Москве. Арестовали «лжеэкстрасенсов, которые, представляясь сотрудниками некоего госинститута целительства и парапсихологии, околпачили доверчивых москвичей пока что только на 10 миллионов. С помощью рекламы на телеканалах. Все эти целители с Кавказа.

   4 декабря - Введение.

    Для церкви это двунадесятый праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы. Народ же сохранил в названии этого дня только первое слово - введение, соотнося его не столько с Богородицей, сколько с понятием начала - введения, вступления в свои права зимы.

   На Введение устраивались пробные выезды на санях по первому снежку. Право начать зимние гуляния предоставлялось молодожёнам. До самой смертушки моя бабаня незабвенная Матрёна Емельяновна с большим-пребольшим удовольствием вспоминала, как её, молодую, красивую да нарядно одетую, в цветастом полушалочке возил на Введенье по первопутку в расписных санях на Игреньке мой тогда молодой да разухабисто-тороватый дед Никифор. А застоявшийся в «междупорье» (ни зима, ни лето) в стойле жеребец Игренька (рыжий красавец с белой-белой гривой и с таким же хвостом – ну как на такого не обратить внимание?!), кажется, больше молодых радовался такому выезду-то: ну-ка, это тебе не с возом сена из заволжских лугов корячиться! Лошади, они, есть которые, по тщеславнее артистов бывают...

   В этот же день на Руси проходили ярмарки - они так и назывались - введенские. Возы, вспоминала бабаня, заполняли не только Базарную площадь в нашем селе Аскулы – тогдашнем волостном центре, на которой и сельские сходы проводились, но и обе близлежащие улицы. Чего только не было на этих возах! Тут и рыба всех видов из Осиновки, Винновки, Ермакова и Бахилова, и уголь (для кузниц), и дёготь, и скипидар из Зольного и Солнечной Поляны, и валенки, и другая обувь.

   Народный месяцеслов отмечает введенские морозы. «Наложило Введенье на воду толстое леденье».

   Хорошая примета на сей день есть: «Если на Введенье ляжет глубокая зима - готовь глубокие закрома: будет богатый урожай хлебов». Дай-то Бог!

   «Введение пришло – зиму привело». Но в практичном уме крестьянина и вот эти поговорки сидели, предупреждая его, чтоб не слишком доверялся этому введенскому посулу:

   «Введенские морозы зимы не ставят». А то и вот даже как бывает: «Введенье ломает леденье». А потому, бывало, редкий самаролукский крестьянин наймётся в дальний извоз ранее Введения, хотя бы и установился хороший санный путь. «Это ненадёжно, подождём маленько», - отвечал он нанимавшему его самарскому или сызранскому купцу. И нередко потом хвалил себя за свою предусмотрительность. Введенье действительно в тот раз «ломало леденье».

   5 декабря – Прокоп.

   В этот день обычно повечеру всем селом выходили выставлять вешки вдоль дорог. «Прокоп дорожку прокопает, а Екатерина (7 декабря) укатает».   

    Сама Екатерина приходится на седьмое декабря. А вот пятого ей предшествовал Прокоп. Ну тот самый, про которого моими стародавними земляками вот так вот не шибко-то «политкорректно» и толерантно молвилось:

Ох, мать вашу в лоб –

На дворе опять Прокоп.

Неча семечки щелкать –

Пошли вешки расставлять!

    Застал я ещё это сельское «мероприятие», не такое, конечно, «широкомасштабное», как в старину. В нем в моё-то время участвовали, как правило, только мы – детвора. Под приглядом, конечно же, бабушек (матушкам нашим, с раннего утра и до позднего вечера, всё на работе да на работе «пропадающим», до того ли было?!). Под их попечением мы обозначали колышками (длинными, чуть ли не двухметровыми: сугробы-то в снежные зимы в иных местах человеческого роста достигали!), заранее, ещё по осени заготовленными (зело предусмотрительные у нас бабушки-то были!) улочные дорожки ну и тропинки к домам. А в старину, сказывали, это уже не какое-то там местного значения мероприятиешко было, а «миропредприятие», то бишь мирское, общесельское. Кольями обозначали все дороги – и улочно-проулочные (каждые сто саженей между домами с огородами проулок!), и к амбарам, на гумно, к пожарке, к чукинским лабазам и, конечно же, к церкви.

   «Прокоп – первого снег окоп» (окапывание). Иной раз за ночь после Введения так снежка привалит, что поутру приходилось первым делом селянину брать в руки деревянную лопату и приниматься тропинки около дома и на двор прокапывать. А тут и сотский или десятник объявился: давай и улицу расчищай. Ну, началось! Зимы в старину снежные были, так что, почитай, каждое утро снегоуборкой-то приходилось заниматься.

   Ныне вон не только в неперспективных, а в некоторых и даже перспективных (терменочек-то с мороза или «под мухой» иной раз и не выговоришь!), - и даже в перспективных селениях улицы в снегу – еле пробраться. А в старину не только улицы, но и проулки все расчищались. Ночью буран прошёл, все дороги снегом позавалило, староста через сотских и десятников наказ даёт: все - на снегоочистку! Так что в зимнее время такие вот как бы субботники советского времени – эти «праздники» коллективного (тогда мирского) труда проводились чуть ли не каждоутренне, а то и по вечерам их устраивали. Ну по вечерам-то они гораздо веселее проходили. Повторюсь, даже старцы под ропот своих «надзирателей» якобы «свежим воздухом подышать» выходили.

   7 декабря – Екатерина-санница.

   К этому дню обычно устанавливался снежный покров. И обновляя снежный путь, всем селом устраивали мирские катания на санях. Ох, и весёлая это была забавушка – летит добрый конь, запряжённый в расписные сани, и только снежный вихрь за ними да девичий смех на всю округу! А бубенцы-то, бубенцы-то как звенят, всё село в этом перезвоне утопает, как и в разудалых частушках озорниц-певуний, вольготно устроившихся в возке.

   А ежели не в возке девица и недосуг тятяньке катать её или в извоз подался, то стоит она около дома одна или с подружками, семечки лузгают и по сторонам как бы невзначай поглядывают. Тут и подкатывает на расписных добрый молодец:

   - Садись, Устинья, глазки сини!

   И понеслись они вдоль дороги наперегонки с другими санями, да всё намётом, намётом! Ох, и здорово морозным ветерком дыхание перехватывает, а сердечко девичье так и заливается, радостью переполненное.

Купи, тятенька, конька,

Резвенькие ножки.

Буду девушек катать

По большой дорожке.

   А забыть ли те первые Катерины, когда тебя, молодую жёнушку, недавно, как из-под венца, в белой-белой шубёночке, в белых-белых чёсоночках, в пуховой шалёночке на похвальбу всем раскатывал по сельским улицам твой молодой муженёк?

Сани новы загремели.

Конь мухортенький (гнедой с белыми подпалинами на животе) заржал.

Меня милый, ох, бесстыдник,

На людях поцеловал.

Садись, милая в возок,

Покататься нам не грех.

Пусть посмотрят добры люди:

Моя жёнка лучше всех!

На святую Катерину

К чёрту всякую кручину.

Садись, милая, в возок,

Прокачу тебя разок.

Прокачу и раз, и два,

Чтоб кружилась голова,

Чтобы ты, моя услада,

И горда была, и рада!

   Да, частенько вспоминали, бывало, мои бабушки (дедушки-то наши, как правило, к тому времени уже на тот свет один за другим перебрались), сидя воскресным днём после обеденки в молельном доме, дни своей младости и екатерининские гулянья, в частности. Как их, молодых да красивых, в бело-кипенных шубёночках, в цветастых полушалочках мужья екатерининским вечерком лихо, на показ всему селу катали. Весёлые да хвастливые: вон какая в санях-то со мной сударушка сидит-воссиживает, вся от счастья-радости так и светится!

   Господи, вот хоть бы на минуточку, вот хоть бы невидимкой присесть мне на тот расписной возок рядом с дедушкой, с любимой матушкой и с всегда баловавшей меня - баловницей тётушкой!

Хоть бы птичкою слетать мне

В дивный край родной,

Там, где мама молодая

И отец живой!

   Как же скучно всё-таки стали мы жить на селе (да и в городе тоже)! Сколько радостных празднеств, сколько добрых традиций утеряно. И вместо всего этого пришло проклятое зелье. Льём, льём его в себя - будто в худое ведро… А развлечения (вернее: развлекаловка!) – это скоморошничеством по телеку упиваться

   На Екатеринин день, и на Андрея Первозванного   (13 декабря), как сообщает в своём Месяцеслове Владимир свет-Иванович Даль «гадают», а на Ненилу и Параскеву ещё и «молятся о женихах». Гадают и молятся! Это что описка у великого знатока русского обихода? Нет, и в том, и в другом случае нагольная правда! И тем, и другим (для верности!) занимались наши бабушки и прабабушки. Как та сметливо-предусмотрительная старушечка, что разом поставила свечечки и Георгию Победоносцу, и поражаемому им сатане-змию. А на попрёк дьячка ответствовала: «И, батюшка, не знаешь ещё, куда попадёшь на том свете-то!».

    Иной раз вон прадедушка Толя и что-нибудь игривое в свой обзор засуропит – что с того? Ну не только же рожь-пшеничку сеяли, сено косили да снопы вязали наши дедушки-бабушки, отцы да матери, дядья да тетки, соседи да ровесники-ровесницы. Они полнокровной-полнокровной жизнью жили да радовались. И пошутить любили, шуткой жизнь свою скрашивая и – смягчая. Пошутил, всё равно, что выматерился, – на душе, глядишь, полегчало. Горе горькое на сердце гирей висело, а после шутки или мата сразу полегчало. Даже вон у попов, сказывали!

   С чего-то же взялась эта шутка. Батюшка плотничает, большущим молотком гвозди забивает. Детвора рядом сидит и внимательно-внимательно наблюдают. С по-поповски сердечной улыбушкой батюшка интересуется у них: мол, учитесь, как гвоздочки забивать? Нет, чистосердечно, как на исповеди, отвечают те: хотим-де услышать молитовку от ушиба!

   Это что же, прадедушка Толя в одну шеренгу с либерастами встал, ратуя за мат со сцены или с экрана? Нет, нет и нет! У нормального человека мат «изрыгается» самопроизвольно, как вот нежданка у малыша после гороха, так что оглядываться приходится. Да ведь ещё нередко материмся-то про себя или сквозь зубы, а то и вообще «завуалированно» типа «так твою мать». А те, кто матерились «для связки слов», тех матерщинниками весьма и весьма неодобрительно называли.

   Всего каких-то лет двадцать тому назад самое обидное оскорбление было, за которое на обидчика с кулаками бросались, - это назвать молодого человека пидерастом. Помню, с какой брезгливостью мы вспоминали общего знакомого, который, к великому нашему удивлению, угодил в тюрьму на восемь лет за пидерастию. А ныне в век толерантности и расцвета прав человека убийцы стали именоваться килерами, а пидерасты лицами нетрадиционной сексуальной ориентации, и попробуй попрекни их этим! Вот как с этим не иначе, как грязным делом, на Западе:

   Немецкое общество, чуть ли не с ликованием сообщает российский публицист Леонид Млечин, «стало значительно свободнее и терпимее. Лидер одной из основных партий – свободных демократов - Гвидо Вестервелле не скрывает своей нетрадиционной сексуальной ориентации. На полувековой юбилей Ангелы Меркель он явился со своим любовником. Присутствие этой влюблённой пары мужчин абсолютно никого не смутило. И даже не удивило. А чего там! Каждвя политическая партия имеет людей, которые представляют интересы гомосексуалистов. Столичных жителей не волнуют сексуальные предпочтения мэра Берлина Клауса Воверайта. Года два назад один правый политик пытался шантажировать (!) мэра Гамбурга Оле фон Бойса, угроза поведать гамбуржцам, что хозяин города – гомосексуалист. И что же? Мэр-гомосексуалист по-прежнему руководит городом, а пытавшийся его шантажировать неудачник выброшен из политики.

    Не к этому ли и мы идём?

   Святая Екатерина почитается на Руси покровительницей брака и заневестившихся девиц. Вечер под Екатерину - заповедное время ворожбы и гаданий-загадываний. И всё это вершилось отнюдь не прилюдно. В тайне! Да в глубокой!

Пресвятая Катерина,

Хочу дочку, хочу сына.

Не при всех - исподтишка

Нагадай мне женишка,

Петьку с Ванькой не желаю -

Нагадай мне Николая!

   Вот оно ведь как бывало! Лежит, скажем, этот самый Николай на полатях, в носу ковыряючи, а его, бедолаженьку, в это время уже «выгадали-приворожили» (вот уж воистину: «Без меня меня женили!»)

   Смех смехом, а сколько таких случаев было только в нашем селе: вечор ложился спать, и в мыслях не было, а утром спозаранку к отцу приступает: «Тятенька, я на Маньке (такой-то) жениться хочу. В субботу свататься пойдём, а в Мясоед свадьбу сыграем».

А куда деваться-то, коль сыночку, видите ли, «сон был»?! Ох, и дурили в те поры парней - это ни в сказке сказать, ни пером описать…

   Ну это среди неграмотных и тёмных крестьян. А как среди грамотных – в городах и столицах? Вот выдержка из солидного издания:

   «Хуже того, не сданы на склад человеческих заблуждений даже такие наивные вещи, как сонники – толкователи снов. Только в прошлом (ХIХ) веке в России были изданы десятки толстенных книг, владельцы которых становились счастливыми обладателями призрачных ключей от заветных дверей в будущее. Чего стоили одни названия этих книг: «Сонник, сказующий матку-правду», «Миллион снов, выбранных из сочинений знаменитых египетских и индийских мудрецов и астрономов». А самым известным был «Древний и новый всегдашний гадательный оракул, найденный после смерти у одного стошестилетнего старца Мартына Задеки, по которому узнавал он судьбу каждого через круги счастия и несчастия человеческого, с присовокуплением волшебного зеркала или толкователя снов» (Помните, его ещё Пушкин упоминал? - А. М.-С.).

   Вот несколько наугад взятых записей оттуда. Увидеть во сне покойника – к дождю. Приснятся цветы – к печали или свиданию (Вот уж воистину: «бабушка надвое сказала!). Яйца – к неприятности, а мыши – к богатству. Сало продавать или покупать – в любви повезёт (коли так, то хохлы наверно в любви купаются!). Очки надевать – к перемене на работе (так что по осторожнее с очками-то, а ну как – «по сокращению»?). Ослов много увидишь (настоящих, конечно!) - счастья жди (только не ленись ждать-то!). Щётка одёжная приснится – грусть и тоска. А целовать ночного сторожа (не того, конечно, который вечером под окошком «сторожит»!) – интриги на работе…».

   А самое забавное вот что: разные сонники одно и тоже сновидение сплошь и рядом толкуют по- своему.

   8 декабря – Климент. «С Климента зима клин клином вышибает, слезу у мужика из глаз морозом гонит». Ого-го, какая суровая приметочка-то!

   В ноябрьском обзоре я ознакомил земляков, как было поставлено банно-помывочное дело за бугром и на Руси (ну как бы историческая справка на основе книги). А сейчас поведу речь поподробнее о русской бане – современной. Как это дело поставлено ныне.

Вот, например, из опыта заядлых банщиков. Непременное банное правило: не ходите в парную после обильной еды. Но не следует ходить в баню и натощак (так же, как например, натощак отправляться по грибы и купаться в реке или море). Хитроумные финны, например, перед сауной подкрепляются овощами и фруктами.

   И ещё одна «хитрость» от прадедушки Толи: перед тем, как париться, слегка ополоснитесь. Именно слегка – ни в коем случае не мойтесь с мылом. Оно без времени снимет верхний защитный слой кожи, и банный жар вызовет неприятные ощущения. Кожа станет сухой, как бы натянется, пот будет её раздражать, и после бани вы будете ощущать неприятный зуд. И ни в коем случае не мочите голову, берегите её от перегрева. Мы, например, с дедом Петяней Гудалиным, а затем и с дядей Мишей Подлипновым, ходя в баню «наперёд», то есть в самый жар парились в шапках и рукавичках (варежки быстро промокают и от жара не спасают). Есть, которые в колпаке парятся. Как говорится, на здоровье! Только колпак не шапка – тонкий. А посему слегка смачивать его надо. Опять же, есть которые голову смачивают. Дурость это! Так и до «солнечного удара» недалеко. Ежели головушка без «обувочки», то на полке она должна быть сухая. Сугубо сухая!

   Самая хорошая для бани вода снеговая или дождевая. В жесткой воде мыло плохо мылится, на висках остаётся серовато-беловатый налёт. Это оседают известковые вещества, которыми изобилует такая вода. Да и волосы становятся ломкими. И не только у женщин длинно-власых.

   Смышлённые горожане и слобожане – пользователи своих (частных) бань прихитрились такую жёсткую водицу умягчать содой или нашатырным спиртом. Неразорительно чайную ложку того или другого на таз употребить. В этом разе вода не только смягчается, но и очищается!

   Ещё одна хитрость: жирные волосы мыть с горчицей. Полторы-две ложки её на помывку уходит. Ну это тоже – у горожан. А вот изыскливые селяне смекнули для этой цели крапивку употреблять. Положат её в таз, кипятком обдадут, и пока парятся да телеса мытьём-помывкой ублажают, она стоит себе в тазу и настаивается: чуть ли не час дожидается, как и до головы дело дойдёт. Одно предупрежденьице: в этом разе от мыла воздержитесь, иначе всю крапивную настоечку с волос смоете.

   Бывает, после помывки мылом головушка как бы свербит, «горит»-зудит. В таком разе её смачивали кислым молоком. Это давний русский способ. Молочко слегка подогревали и после смачивания втирали его в голову. После этого повяжите головку чем-то или тот же колпачок на неё наденьте на пол-часика, а потом ополосните её тёплой водице. Кто это делает хотя бы раз в месяц, то-то гордится своей шевелюрой! Чтобы волосы приобрели естественный блеск, и причёска исправно держалась, парни, побывавшие в Самаре, а то и в первопристольной по делам, наловчились их слегка протирать (чем бы, вы думали?) Жигулёвским пивком!

    А потом похвалялись (ну ни похвальбушки ли?):

Наши девки свои патлы

Моют кислым молоком.

Наши кудри блещут лучше:

Натираем их пивком!

   Думаю, стоит прислушаться к словам тренера хоккеистов Анатолия Тарасова:

   «Зачастую повторяют старую поговорку: «После бани продай грязное бельё, но выпей (имеют в виду что-либо спиртное). Многие не мыслят банную процедуру без холодного пива: дескать, хорошо утоляет жажду, - а я добавлю: простуживает горло. Иногда можно услышать: я простудился в бане. Абсурд! В бане, когда всё делается, как положено, невозможно простудиться. Напротив, здесь вылечиваюся от простуды. Простуживаются же в бане от холодного питья, особенно пива. А вы не пробовали после бани крепкий чай с топлёным молоком? Божественный напиток! (Я обычно приношу с собой его в термосе). В ходе банной процедуры не грех глотнуть не очень холодного кваса, клюквенного морса или лимонада. Понемножку. Между заходами в парную. Баня же и водка – вещи несовместимые».

   Думаю, многим пришлись слова знатного тренера о пивке. Следует ли его полностью отвергать? Сошлюсь на мнение директора института питания медицинской академии советского времени А. А. Покровского:

   «Пиво – приятный освежающий напиток. Умеренное употребление его (один-два стакана и не ежедневно) тонизирует, слегка возбуждает нервную систему и не представляет опасности для здоровья. Встречаются, однако, любители, которые опорожняют батареи бутвлок пива. Это, безусловно, вредно… Большое количество жидкости перегружает сердечно-сосудистую систему, способствует образованию «пивного» сердца, функции которого резко снижаются. Развивается ожирение сердечной мышцы. Человек с таким сердцем вял, апатичен, лишен способности к длительным напряжениям и быстрым движениям».

   Вот рассказ одного моего односельчанина по месту рождения:

    - Приехал ко мне дед. Ну посидели-покалякали, родным и близким «косточки поперемывали (не без того!), а дай-ка, думаю, в нашу городскую баньку его свожу, а потом и «разрешим себе» на радостях-то.

   Ну, казалось бы, не приволье ли в городской бане-то? Воды – залейся, пару – не ленись кран открывать. А, вижу, не показалось ему. Смутно, говорит, у вас тут: на полке не протолкнуться, и пар – не парок, а как туман какой-то. Сырой. Телу, почитай, и потеть некуда в такой сыроте. То ли дело в наших сельских баньках-то! На полке ты, как царь-батюшка на троне. Один! Хошь лёжа выпаривайся, хошь сидя веником почём зря хлещись. Если вдвоём-втроём, так они пока на лавках сидят, своей очереди пожагриться на полке-то дожидаются. На каменку ковшиком плеснул – пар-то уже через минуту по всей бане рассеялся, и светло в ней, как в светлице. И пар-то сухой, до костей пробирает. И терпимый для человека, даже если чуть ли не стоградусный, а в сыром и при шестидесяти изнемогаешь. А вся причина: и стены, и потолок, да и пол – деревянные. Они излишнюю влагу в себя вбирают и в себе её держат. Потому в ней всегда тепло, когда они отдавать её начнут. Вот уж воистину кругооборот тепла получается.        

   В саунах, самолично единожды убедился, и стосорокаградусный даже сравнительно (сравнительно!) легко переносится. Опять же почему? Та сауна, в которой мне пожагриться довелось, тоже, как и наши сельские баньки, насквозь деревянная была, как то у финнов принято. А вот каменные да с кафельным покрытием нынешние бани частные – в них, как и в городских общественных, от излишней сырости душновато. Сухой пар (повторюсь: до костей пробирающий!) в них не получается. На оштукатуренных или плиточных стенах он конденсируется и превращается в воду. В такой даже ароматы травяные или цветочные долго не держатся. Не дураки были наши предки! Не то, что академиев, они даже медтехикумов не кончали, а банное дело зело знали.

   В наше торопыжистое время как? Даже селяне, в годах которые, веником похлестался, мочалкой потёрся, водицей охолонулся - и хорош. Иное дело наши предки, ну состоятельные, справные которые. Они и работать до седьмого пота горазды были, а ежели время выпало и позволяет, то и понежить себя не дураки. Ну для нас, теперешних, пар, он и есть пар, абы тело горячил. Это всё равно, что хмельное для некоторых: лишь бы в голову ударяло.

   А чтоб на полке-то всласть понежиться, пар-то «гурманы» банного дела вот уж воистину «готовят», как вот стряпухи яства. Нехитрое дело - слезучи с полка, кружечку пивка или кваску опорожнить. А вот есть догадливые: они, следуя дедовым-прадедовым заветам, пивко-то перед парением в таз с водой добавляют (совсем немножко – не более стакана того или другого). Но зато как наподдадут такой водицей на каменку-то – на полке-то духовитый хлебный запах в жадные ноздри впархивает. А ежели хочешь, чтоб пасечный аромат тебя окутывал, в поливочной водице всего-то чайную ложечку медку размешай. Опять же, и настой молодых берёзовых листьев в таком растворе хорош. У сметливого человека ничего не пропадает. Вяжешь веник, оставшиеся листочки не в компост, а собрал и в пудвичочек – и на парное дело употреби.

   Для аромата всё годится (и даже молодая крапивка!): и липовый цвет, и перечная мята (это я уже не от себя говорю таким вот слогом: мята придаёт банному пару ингаляционные свойства – вон оно как!).

   Это вот тоже не отсебятина - банно-парные букеты со слов «думчих» и «дошлых», ну то бишь смекалисто-вдумчивых и наблюдательных парильщиков:

   Смесь ромашки, душицы и чабреца – это «Аромат степи».

Смесь можжевельника, липы и берёзы – «Букет леса».

   Какие изыски! Вот воистину составители их - уважающе-ублажающие себя человеки!

      Ну а это вот, сказывали, не только аскульские, но и сосново-солонецкие «банефилы» (может, и другие самаролукцы?) «изобрели»: в таз с водой для подачи на каменку берёзовый сок добавляли. По себе скажу: аромат нежнейший! Теряешься даже: толи париться, толи обонянием этого обаяния заниматься. Знаю одного: он в таз с водой ложечку горчицы добавляет (сухой горчицы-то – не перепутайте, а то потом прадедушку Толю корить будете!). Причём горчичку-то заблаговременно слегка поджарить. Сам не испытывал, а знакомый похваляется: подышишь горчичным духом – никакой грипп тебе не страшен!

    А это вот советец от хоккеиста Анатолия Фирсова: «Отрезал небольшой кусок арбуза и выжал сок в таз с горячей водой, воды должно быть немного. Махнул в печь эту арбузную настойку – и как будто не в бане, а где-нибудь на приволжской бахче.

   А вот как разнствуют каменная и деревянная бани.

   Ныне вон приспособились свободные каменные помещения под бани использовать (ох, до чего сообразительный нынче народ пошёл!). И вот зайдёшь в этакий каменный мешок, и уже через минуту хочется выскочить на волю, на свежий воздух. Душно. Нет достаточной вентиляции. Нет естественного обмена воздуха. И жарко. Тело быстро покрывается потом, не дышит. Теплообмен организма с окружающей средой затруднён. Испарение пота замедливается, отсюда – перегрев. Дышать приходится воздухом, насыщенным парами пота. А ведь зачем в баню-то идут и на полок париться лезут? Чтобы пропотеть, улучшить кровообращение. Усилить обмен веществ. Ну и, наконец, встряхнуться. А если в парной воздух неподвижен, пот не испаряется, а стекает на пол. И на какой ляд такая баня?!   А в деревянной дерево дышит, к тому же источает приятный аромат и, главное, отменно прогреваясь, словно дополнительная печь, выдаёт «на-гора» новые порции тепла.

   Помню, послали меня в зимнюю стужу проверить, как протопилась наша банька. Возвратился, докладываю: «Жарища – дышать нечем!» - «А стены щупал?» - огрели меня вопросом. При повторной проверке выяснилось, холодноватые они. Стало быть, в каменку дровец надо подбросить. «Подбросил?» - «Подбросил», - говорю. Что тут было отцу сказать мальцу? Только это вот: «Молодец». С тех пор я не только на жар протапливающейся баньки смотрю, а как стены, да и пол прогрелись.

   Конечно, каменные баньки, они, пожаро-безопаснее деревянных-то. Так ведь растютяю и окурок пожароугрозлив. Вон у нас про одного рассказывали: и не шибко перебрал, говорят, а не воспламенись ли-ка у него штаны на самом интересном месте. Ну это хорошо, вовремя спохватился и огонь вглубь штанов не допустил, а то молодой жёнушке горькие слёзыньки пришлось бы с горя-горького проливать…

   Какими дровами топить? Конечно же, лучше всего берёзовыми. Они и больше жару дают, не искрятся, не «стреляют». Красное пламя в этом разе постепенно, как бы по-хозяйски облизывает булыжники каменки. Топят и хвойными. Только вот, чтобы избежать копоти и дыма и как следствие этого запаха гари в банном жаре, знающие люди советуют в конце топки подбросить несколько осиновых поленцев. Длинные красно-синие языки пламени старательно «оближут» камни и уничтожат всю сажу и гарь.

    Новейшие исследования подтвердили догадку И. Р. Тарханова о том, что под влиянием банной процедуры количество эритроцитов и гемоглобина увеличивается после банной процедуры. И не только эритроцитов и гемоглобина, но и лейкоцитов – белых кровеносных шариков, пожирателей микробов.

   Поговорки банные:

«Торговая баня всех моет, а сама в грязи». Какое верное наблюдение селянина, побывавшего в городской бане!

«Табак да кабак, баба да баня – одна забава». Кто бы спорил с этим жизнелюбцем?! Но закончу я вот этим отрывком из романа Вячеслава Шишкова о Емельяне Пугачёве:

    « После парения и помывки купец уговаривает Пугачёва выпить после бани:

   - Сказано: год не пей, а после баньки укради, да выпей.

   - Ахти добро. Только, чуешь, на деле-то не впотребляю я хмельного».

      Как выяснилось, Пугачёв не охоч был до хмельного. И то сказать: какой ты вождь и полководец в пьяном виде, не иначе, как Бориска Ельцин, такое натворишь!..

     С 28 ноября идёт сорокадневный Рождественский пост – пора телесного трезвления (воздержания от всякого излишества) и духовного покаяния. В понедельник, среду и пятницу во время этого поста исключаются даже растительное масло и рыба. А после 19 декабря, праздника святителя Николая (Николы зимнего) рыба вкушается только по субботам и воскресеньям. Последние дни поста, начиная со второго января, особенно строгие. Некоторые даже переходят на сухоядение.

    Было в Аскулах несколько таких великопостниц. Увы, не очень-то жаловали у нас этих святош. Все они, как правило, были не шибко человеколюбивые, но заносчивые! Ну это те самые, что Господнего расположения к себе добиваются не добрыми делами, не любовью к ближнему своему (то есть соблюдением второй заповеди Господней, которая, по Его словам, важна, как и первая), а только исключительно постами да молитвами. Они настолько у нас чувствовали себя уже святыми, что на остальных смотрели не как на заблудших, а как на людей, с которыми даже общаться-то приходится с большой-пребольшой неохотой. При воспоминании об этом мне порой приходит в голову такая греховная мыслишка. Да, мне, многогрешному, Царствие Небесное, как говорится, не светит, но я бы посочувствовал людям, истинно христолюбивым и человеколюбивым, которым придётся находиться там вместе с такими вот себялюбивыми нелюдимами. Нагольными эгоистами, у которых все мысли и помыслы только о себе любимом…

   Ныне, как то нам по «ящику» «траслируют», все депутаты, начиная с Госдумы и кончая городскими и районныи, все чиновники, начиная с администрации Президента и кабмина и кончая городскими и районными администрациями (Почему не управами-то? Как на забугорщину-то западать мы горазды!), - зело-зело постятся-то, во всяком случае, в обед – в общественных столовых. В умиление и чуть ли не в восторг приходишь, во все глаза созерцаючи их, смиренно в церквах стоящих и истово поклоны кладущих!

   Сам я, начиная с трёх лет, как отца на фронт взяли, под окормлением бабани вдосталь напостился (двоюродные сестрички мои, из Самары к бабушке и тётушке наезжая, как уже потом признались, чуть ли не со слезами на глазах созерцали к концу поста аж посиневшего «великопостника». Ныне я не пощусь, на нездоровье ссылаясь, да и в райские кущи-то во след за святошами не стремлюсь, если он действительно такой, каким его святые отцы расписывают. Так уж получилось: с детства, с раннего детства привык я трудиться, и вот до восьмидесяти никак не угомонюсь (односельчане это подтвердят). Пребывать в вечном покое (бездельничать?!) – мне что-то не гожится. А вот, чтобы в самое пекло не угодить, я по мере сил и возможностей стараюсь вторую заповедь Христову исполнять-выполнять – любить (причём и предметно) ближних своих, посильно помогать им. И вот ведь как Господом Богом промыслительно устроено-то: в этом случае попадаешь под выполнение второй заповеди-то со стороны родных и близких своих! А это не счастье ли?

   9 декабря – Юрьев день. Юрий холодный.

   В Юрьев день ходили слушать воду в колодцах. «Коли тиха, не волнуется – зима предстоит тёплая; если послышатся звуки – значит, надо ожидать сильных вьюг и морозов»

   «Если на Егория холодного снежно, то на тёплого (весеннего – 6 мая) будет травно». Подай, Господи!

    520 лет назад Иван III вводит закон, по которому крестьянин может менять владельца лишь в осенний Юрьев день. А Борис Годунов и этот закон отменил. Так вот и началось оголтелое крепостное право. «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день»: терпи теперь иго хозяина-супостата до конца дней своих, пока из этой юдоли страданий не переселишься на тот свет. И по всей вероятности – в ад. На новые муки.

   Это был срок (неделя до Юрия и неделя после) перехода крестьянина от неугодного ему барина к другому – более угодному. Единственный раз в году.

   «Наряжалась баба на Юрьев день погуляти с боярского двора» (Знамо дело, не лахудрой же к новому барину заявляться!).

   И вот всему этому «либерал» Бориска Годунов в угоду барам положил конец. Ну после этого и пошло-поехало: бунты, восстания, смута и, наконец, польская интервенция. Но отстояли всё же тогда русичи своё Отечество. А восстания ещё массовее пошли (степана-разинское, пугачёвское), и как эпилог такой безмозглой политики – революция! Злободневность этой поговорки после реформы 1861 года потерялась, и стала она синонимом слов: «вот те на!» и «облом».

    А как к такому воистину бесчеловечному указу Бориса Годунова и дальнейшему закрепощению крестьянства отнеслась наша церковь, считавшая себя духовным пастырем и защитником народа? Не только не осудила, а поддержала (А вот в некоторых странах тогдашней Европы, кстати сказать, крепостное право под нажимом католической церкви стало отменяться уже в Х1У веке!). А чего удивляться-то этому? Самыми крупными землевладельцами на Руси и тогда, и позднее были монастыри. Вот один только пример. В 1653 году Троице-Сергиев монастырь (потом лаврой стал) был собственником вотчин с 16,8 тысячи крепостных дворов. Если учесть, что на каждый двор приходилось тогда не менее 12 – 15 человек, то получается, что на один только этот монастырь трудилось-вкалывало не менее 200 тысяч человек. Не шибко, видимо, бедствовали иноки ангельского чина, а, главным-то образом, конечно, иереи и архииереи. Было у них, чем попоститься-то!

   А как наши с вами предки – будущие самаролукцы отнеслись к отмене Юрьева дня? А очень просто: взяли да и «проголосовали ногами». Ну то бишь взяли да и сбежали от ненавистных московских бар. Причём, как свидетельствуют исторические источники, сбегали с риском для жизни, за неудавшийся побег их до смерти запарывали.

   Вот что пишет С. Князьков в своей книге «Из прошлого русской земли», изданной в 1906 году: «Ведение и поддержка порядка в (подмосковном) селе Измайлове ложилась тяжёлым бременем на крестьян этой вотчины. От многих тяжких работ под наблюдением жестоких приставов, донимавших крестьян боем, тюрьмой, колодками, а пуще всего разными поборами, крестьяне, как и всюду, находились «в унынии и бедствии», от которого старались спастись, как вообще тогда было в ходу у крестьян, бегством. В 1663 году в село Измайлово было переселено 464 семьи крестьян, в 1676, т.е. через 13 лет, налицо считалось только 183 семьи, остальные же разбежались, «а которые крестьяне в остатке, - гласит доклад по этому поводу, - и те готовы бежать мало не все».

   Это из царской-то вотчины да при царской охране! Кстати сказать, в нашем селе Аскулы довольно много было исконных насельников (не десятая ли часть населения?) по фамилии Царёвы, стало быть, беглецы из царской вотчины подмосковной (все царские вотчины тогда были неподалёку от Москвы). Думаю, вам не надо объяснять, чьими холопами были предки Князевых-Князьковых, Бариновых, Бояриновых, Губернаторовых?

   Бежали не только на Дон, Кубань и в Сибирь, но и в Самарскую Луку. Так что все мы, исконные самаролукцы, как есть беглецы от жестоких московских бар. Почему-то именно они, московские-то баре, были самыми жестокими на Святой Руси…

   Но недолго блаженствовали они на воле-то, наши самаролукские предки. Вот уж воистину «из огня да в полымя»!

   В 1666 году (спроста ли тут цифра 666?) царь Алексей Михайлович приказал (ну то бишь «в приказном порядке» отдал) самаролукскую вотчину «Усолье» «с вариницами и варнишними заводами со крестьяны и бобыли (безземельными крестьянами) и с рыбными ловлями и всякими угодьями» передать (Кому бы, вы думали, с соляными варницами-то и солеварными заводами? Какому-то «бизнесмену» тогдашнему вроде купца Строгонова?)   подмосковному Звенигородскому Саввино-Сторожевскому монастырю! Монастырские владения теперь стали охватывать чуть ли не всю Самарскую Луку, да ещё и с прилегающими к ней угодьями Левобережья.

   Если ранее наши земляки усольцы занимались, главным образом, добычей соли, то монастырь наряду с этим стал всё больше внимания уделять земледелию, животноводству, рыболовству, охотничьему промыслу и бортничеству. Аппетиты у слуг Божиих, живущих, «аки птицы небесные», всё возрастали и возрастали. Работать на них стали не только крепостные усольской вотчины. По указанию царя «святые старцы» собирали в свою пользу рыбный и бортный оброки с окрестных мордовских и чувашских деревень, не входивших в состав монастырских владений. Ну надо же было им чем поститься-то!!!

   Что недобрую, то недобрую славу снискали правители этого монастыря у тогдашних наших земляков. Вот что выведенные из терпения   усольские казаки писали в жалобе царю на «соборного старца» Маренцова: «Он своим насилием и озорничеством, забыв страх Божий, жён от мужей у нас, сирот ваших, отлучил блудным насильством. Да он же, старец, у многих наших братьи (братьев), для блудного воровства, девиц у отцов отняв и растля блудом, выдаёт замуж насильством… отнимает лошадей, емлет взятки, посулы и поминки беспрестанно и многих бьёт и мучает напрасно. И от него злого озорничества и разорения мы с жёнами и детьми погибаем».

   То привилегированная часть усолького населения - казаки жаловались! Ещё большим издевательствам подвергались крепостные. Как свидетельствует изустное предание, не дождавшись защиты от царя, усольцы подкараулили Маренцова в лесу на горах и убили его.

   В 1701 году усольская вотчина была передана Монастырскому приказу (тогдашнему министерству). Хотя «старцы» и остались хозяевами вотчины, но уже не полновластными. Доходами пришлось делиться с казной. И что же? Чтобы компенсировать утерянную долю дохода, «святые отцы» усилили эксплуатацию крестьян и работных людей. Некоторое облегчение они получили через девять лет, когда усольские монастырские владения по указу Петра Великого стали собственностью любимца и сподвижника его Александра Меншикова. Но самое страшное было впереди. После падения царского любимца и сподвижника в годы царствования Анны Иоанновны Усольская вотчина попадает в хищные лапы её печально знаменитого фаворита -графа Бирона. Этот выходец из прибалтийских немцев и его друзья грабили Россию, как завоёванную неприятельскую территорию. Из поколения в поколение передавались в Усолье предания о тех страшных временах, когда за половину или четверть копейки бироновские опричники ставили крепостных «на правёж» - били палками, сажали в холодную клеть, босыми и раздетыми выводили на мороз и обливали водой, заковывали в цепи и держали в подвале до тех пор, пока семья должника или кто-нибудь из односельчан не вносили причитающуюся                               с должника недоимку…

   Такова вот вкратце горемычная история наших предков, для освещения (упаси Бог, не для освящения!) которой я воспользовался книгой М. А. Емельянова «Самарская Лука и Жигули» 1955 года издания. Которую я, будучи девятиклассником, сразу же после выхода в свет приобрёл в главном самарском книжном магазине на гонорар из «Волжского комсомольца» - тогдашней областной молодёжной газеты, юнкором которой я стал семиклассником.

   Егорий Храбрый (христианский великомученик Георгий Победоносец) поповскими стараниями заменил нашим предкам языческого (третьего по значимости после Сварога и Перуна!) бога Велеса, покровителя животного мира. А пройдусь-ка я (нелицеприятно-нелицеприятно!) по подопечным Егория.

     Да, и волки, и лисы – хищники. Но случайно ли те же волки как бы попали под опеку покровителя домашних животных Егория Храброго? Помню, как задерет, бывало, волк в поле зазевавшуюся овечку, а то и теленочка - колоброда и растютяя и в пищу себе употребит, бабаня моя, истинная христианка, обреченно и вместе с тем в этаком констатирующем тоне промолвит: «У волка в зубах – Егорий дал» (Ну это, как в старые времена, сказывают, в Турции было: повесят кого-то по ошибке, потом оправдываются, мол, дело сделано - и ничего уж тут не исправишь).

     Академиев моя бабаня незабвенная Матрена Емельяновна не кончала, зоологию по учебникам не изучала, но своим крестьянско-пытливым умом, видимо, всё же понимала: и волк, и лиса - хищники-то они - хищники, но и санитары леса вместе с тем. Только тех, кто «плохо бежит», излавливать-то им удается в лесу. Ну а на крестьянском дворе они берут, «кто плохо лежит», ну то бишь без должного оберега хозяйского находится. Да и в поле какую скотинку задерет? Беспутную овечку, что от стада легкомысленно поотбилась. Или бродливую телушку. Вы что думаете, из нее бы путная корова получилась? Она бы, и будучи «матроной», так же бы вот вела себя. Это я по своему селу знаю. Бывало, все путные коровёнки из стада повечеру в родной двор поспешают – подоиться да в хлеву благопристойно в коровью полудрему впасть, «серку жуя» всю ночь, ну то бишь скушанную днем травку отрыгивая и пережевывая ее. А эта бесшабашница всё где-то гуляет-прохлаждается, понуждая хозяйку или детишек дотемна разыскивать её.

   Так что, надо думать, Егорий Храбрый знал всё-таки, кого своим лесным подопечным «под зуб пустить»!

   Умолчать ли мне, исконному крестьянину (никакие МГУ, никакие «гнило-интеллигентские» ростки не смогли вытравить эту исконность-то!) о домашних «протеже» Георгия Храброго?

     Побывавшие в Самаре, которые у купцов в кучерах да в извощиках служили и всю «лошадиную науку превзошли», так поучали шибко ретивую аскульскую молодёжь: «Дурошлёп, не кнутом корми животное, а евонным кушаньем! Ну-ка тебя так похлещи, ты, что на это говорить будешь? А?.. Так что попроси кого поучить тебя самого уму-разуму, пока что не кнутом. А то в Самаре у купца так обращаться с лошадкой станешь, то и сам кнута получишь. Они там люди сурьёзные!»

     Умственные отцы так своих дочерей наставляли: смотри, как он с лошадью обращается, так и с тобой будет! И сбывалось! Кто безжалостно лошадку изнурял, тот и супруге продыху не даёт. Кто безудержно её кнутом исхлёстывал, у того и жена, чуть что, пятый угол ищет.

    А умные дочки тогда отцов не только слушались и пословными были, но и по вразумительным и вразумляющим речам отцовским заметы в своём пока ещё некрепком умишке делали! Не то, что нынешние, которым хоть кол на голове теши. Все хиханьки да хаханьки…

    По сено зимой в луга в основном молодежь ездила – сыновья да зятья. А старики, смотря по возрасту, кто по хозяйству во дворе управляется, кто лапти плетёт. А как приехали из лугов – всё по боку и на улицу к возам! Зыркнет, бывало, – и вся картина перед ним, как наяву. Мигом узрел, и как воз сеном умётан, а главное – что с лошадью. Вон не только на спине, а и аж на крупу куржавина от потной пены. Знать, не щадил бедняжечку, почём зря кнутом гнал-понукал, к молодой жене, поди, поспешаючи. А что с ней станется? Вон, шалава этакая, вёдра с водой в упечь несла – весь пол улила. Не дело на уме, а, видать, про мил-дружка думушка... Охо-хо-хо! Ну а вдуматься-то: грех на такую сноху жаловаться. Знать, отцовские-то наставления крепко в себя впитывала. И пословная, и работящая, и не тараторка. Мир да любовь им! А с сыном разговор особый будет – насчет лошади-то…

   Бывало, матушка с отцом в Самару отлучатся «торгашествовать», привередливым (скажете, нет?) самарянам на прилавки Воскресенского и Троицкого рынков, а ещё и на Болгарке торовато выставляя солёную капустку (ядрёную-ядреную, в зубах-то хрустит - за две сажени слыхать!), мочёные яблоки (Нет слов, кислые, аж рот на бок сводит, а куда деваться-то: садовых-то тогда у самарян не было. Да и то сказать: водка вон какая горькая – иной раз и шибко морщимся, но употребляем-с!), опять же солёные грибочки (на них, сказывали, самаряне зело западали, и я этому верю: самолично наблюдал такое!), чтоб какую-никакую денежку у скуповатых самарян (будешь скуповатым-то, коль 99 процентов тогдашнего населения на свои кровные жили!) выманить на «шильцо-мыльцо» да на сахарок, не говоря уже об обувочке-одёвочке, - возвратишься этим днём из школы, а на дворе «концерт художественной самодеятельности»! Коровье с подтёлком «м-му-у» с овечьими «мэ-э» и с козлиными «мье-е» то ли гармонируют, то ли диссонируют – разбираться в этом некогда. С краюшкой хлебушка в руках (тоже кушать-то хотца!) забираешься на сушило и торовато сбрасываешь «этим жадинам» сенцо, чтоб таким вот нехитрым способом «заткнуть глотки» всем им. Сена набросал, теперь к колодцу за водой бежать (они ведь с утра-то и пить захотели!). А куры?! Вот на что уж, казалось бы, добродушные и толерантные существа, а и они хай подняли. И их ублажить надо…

   Вы думаете, я один пошёл на двор-то? Тогда плохо вы знаете домашних собак. За мной, конечно же, увязался Джек – некогда приблудная овчарка Джек, ставшая моим вернейшим другом. Видели бы вы, как он не может нарадоваться моему приходу из школы. Прыгнет лапами на грудь, лизнёт в щёку (с самого начала он понял, в губы возбранено!) и уставится своими добрыми-добрыми, нежными-нежными, что и самому в знак признательности его лизнуть захочется (Только не дай Бог, такие нежности матушка узрит: обоим нагоняй устроит!).

   Сам я сыздетства – собачатник. И каждый-каждая из моих питомцев-питомиц по сю пору гнездятся в сердечке моём. Ну дикие животные – они сами по себе. А вот с домашними ужли мы на том свете не встретимся и общаться не будем? Господи, ведь у них тоже есть душеньки, да такие добренькие. Им ведь тоже радостно будет встретиться нами и общаться. Я имею в виду одомашнившихся домашних-то, а не тех, что волчьими стаями по улицам рыщут.

    10 декабря – на эту дату приходится для многих русичей, в том числе и женского пола, весьма и весьма знаменательный праздник - чествование иконы Божией Матери, именуемой «Знамение».

    Вообще-то этот праздник установлен в 1170 году в воспоминание спасения Новгорода от врагов. Но с этой иконой на Руси связана ещё вот какая поучительная история. В позапрошлом веке жила в Рязани некая вдова, одержимая недугом пьянства. И вот когда расточила она все свои средства на хмельные дела, то взяла икону «Знамение» и принесла её в корчму, чтоб обменять на вино. Но в последний момент одумалась и поспешила восвояси. Поставила она образ Богоматери в божницу, а наутро не обнаружила его там. Что было делать? По наитию поспешила она опять в ту же корчму. Икона была там! С сокрушением в сердце и со слезами на глазах упала на колени пред образом Пречистой бедная вдова. Покаяние её не было отвергнуто: с того дня вдова уже более не вкушала вина - даже по великим праздникам, не говоря уже про субботы и воскресенья.

    Прослышав об этом чуде, рязанцы валом валили в ту корчму, чтобы поклониться образу Богородицы и Приснодевы. Вскоре икона была перенесена в церковь Симеона Столпника.

   Ныне икона Божией Матери «Знамение» (Кормчевная) находится в Свято-Иоанно-Богословском монастыре Рязанской епархии. И многие из тех, кто с верою обращаются к ней, отвращаются от повального пьянства, недуга нашего.

      Совсем недавно на дворе было слякотно и пасмурно, как на душе у бедолаги, окончательно и бесповоротно бросившего пить. Да, и денежки в кармане стали водиться. Да, и со здоровьем дело заметно поправилось, да, эти треклятые утренние страдания похмельные только во сне снятся. Но, горестно сетует один из таких бедолаг, отказываясь от спиртного, смиритесь с мыслью, что вам придётся коренным образом изменить всю свою жизнь, отвыкать от любимых привычек, сменить окружение, навсегда потерять многих своих друзей. Может быть, даже придётся искать и другое место работы. Ну какими глазами будут на вас смотреть сослуживцы-соработники, когда они соберутся на очередной «сабантуй», а вы в нетях пребывать будете. Не вызовет ли это у них подозрение, что вы их заложите. Ну а если вы и остались, то-то велика им радость будет видеть вас непьющим (а не запоминает ли он, о чём мы тут спроста разбалтываем?). Ну кому такой бука по нраву. Даже за семейным праздничным столом?! Да и самому тебе (это я по себе знаю!) так тягостно слушать пьяную болтовню. Пустую-препустую! Это тебе не наши «гнило-интеллигентские» разглагольствования на кухне в достославные (на теперешний взгляд!) советские времена, когда бутылки портвейна на троих аж до трёх ночи хватало…

   Ну, что ж, бывает пасмурно на душе, как осенней порою слякотной на дворе, без дружеского общения. Но зато как легко просыпаться утром – голова свежая-свежая и нигдешиньки у тебя ничего не болит: ни в почках, ни в печени, ни в животе. И нет у тебя на душе тягости от содеянного и сказанного по пьянке (а оно, по-пьянке-то сделанное и сказанное, нередко ещё до твоего прихода на работу «кому надо, доложено»… Да и вечером (а то и ночью!) ложишься спать в добром здравии и не боишься, что по пьянке окачуришься не прибранно уложенным в постель.

   Вот как об этом у нашего «коллеги» по здоровому образу жизни поэта Николая Доризо:

Я ограничил круг друзей

Предельно тесным кругом.

Что ж! Водку можно с каждым пить.

А чай – лишь с близким другом

   12 декабря – Парамон.

   Приметы сего дня:

«Утро красное – быть декабрю ясным».

«На Парамона снег – быть метелям вплоть до Николина дня».                                

    Так и быть уж отвлекусь немного. Старожил наш дедушка Кузя Мирсков со слов уже своего деда, дай Бог им обоим Царствие Небесное, вот что рассказывал аскульским мужикам, воскресным днем на завалинке своего дома сидючи. Ехал как-то по нашим местам нашенский барин его сиятельство граф Орлов, вот ему кучер и говорит, а не остановиться ли, мол, нам в Сосновом Солонце подзакусить, так их сиятельство аж руками на него замахали: «Что ты, что ты! Гони-ка ты вороных-то по живее, чтоб по шибче к аскульским стряпухам нас доставили!»                                                                                                                                    (Эту историю, кстати сказать, дедушка Кузя только в сугубо мужских кампаниях рассказывал-то, помимо бабьих ушей, чтоб кое-кто из нынешних не больно-то зазнавались).

    Ну так вот: ни прослышь-ка ли про этот его сиятельства отзыв мужское население из окрестных сёл! И давай, и давай свах в наше село снаряжать! Парни-то (что взять с не смышлёнышей?!) которые, бывало, и супротивничали: вон, мол, в Осиновке да в Винновке и по красивше девки-то обретаются. А отцы, жизнью, ого-го, как умудренные, их так урезонивали: мол, с красавицей-то загрешишься потом, она чуть что, и капризы выставлять, да хвостом вилять, а со стряпухой, сынок, как сыр в масле кататься будешь.                                                                                                                        

    Так вот из Аскул – из тогдашнего волостного центра по всей Самарской Луке мастерство стряпушное распространение и получило. Ну есть, которые и не согласны с этим, так ведь на каждый роток не накинешь платок, А бабы, они ведь на всякие новшества падкие. Вот побывала одна нашенская у знакомых в Самаре и пример оттуда привезла. Пельмени-то-де надо лепить не большущие, как вот перженцы (пирожки), а маленькие – чтоб в один укус. Большой-то жуёшь-жуёшь, а этот, как маслёнок, в рот шмыг – и нет его. Этот пример-то она в родном селе подала на зимнюю Матрёну (22 ноября), а уже на Васильев вечер – в канун Новогодья по старому стилю во всех окрестных селениях   пельмеши уже нового формата вкушали! Вот как сноровисто передовой опыт-то в кулинарии передается и распространяется! Никаких тебе решений и постановлений вышестоящих органов… Ну это всё к слову пришлось.

    13 декабря – Андрей Первозванный.

   На Андрея Первозванного вторично «наслушивают воду: тихая вода – хорошая зима, шумная – морозы, бури, метели». Результат сверяют с тем, что показал Юрьев день.

   Апостол Андрей сугубо почитаем на Руси. По преданию, он с миссионерской целью посетил Русскую Землю. Новгородцы, гостеприимно встретив апостола, попарили его в баньке. Вот как об этом рассказал он в Риме:

«Удивительное я видел в Славянской земле на пути своём сюда. Видел бани деревянные, а разожгут их докрасна, и разденутся и будут наги, и обольются квасом кожевенным, и поднимут на себя прутья молодые и бьют себя сами, и до того себя добьют, что едва слезут, еле живые. И тогда обольются водою студёною, и сильно так оживут…».

   А потом присовокупил для ради правды своим рты разинувшим от изумления слушателям:

    «И творят это всякий день, никем же не мучимые, но сами себя мучат», - не иначе, как пошутил апостол.

   Этому самому апостолу, который первым пошёл за Христом, девушки молятся о даровании хороших женихов. Но: о, славянская полуязыческая душа! Днём около икон стоят, а повечеру нелёгкая их в баню или к знахаркам гадать несёт! А это, как говорится, чревато! Нежелательными последствиями.

    Гадания на Екатерину и Андрея Первозванного – это своего рода репетиция перед большими гаданиями на Святки. То-то работёнки прибыло и прибудет ворожеям и знахаркам! И осуждать красных девиц за это язык не поворачивается. Куда деваться-то, «коль уж замуж невтерпёж»?! А замуж-то невтерпёж вот, главным-то образом, ещё почему: на шее у отца невтерпёж сидеть-висеть становится. Это ведь ныне: ну не вышла замуж - не пропаду. Надо будет, и ребёночка прокормлю, и в люди выведу (такие примеры на каждом шагу!). Больше того: инициаторами развода ныне нередко женщины становятся, которым «нахлебника» надоело кормить.

   А до Столыпинской реформы в Самарской Луке, например, да пишут, и чуть ли не повсеместно землю выделяли по жребию «на душу», а «душой» считалось только лицо мужского пола, начиная с тринадцати, а где и с четырнадцати лет. А при графе Орлове-Давыдове у нас такой пай составлял всего одну десятину. При желании, конечно, можно было «прикупить» (взять в аренду) сколько-то землицы. Но под силу ли это отцу, у которого одни дочери?! Вот оно откуда тогдашнее девичье невтерпёж-то самаролукское…

   А вообще-то вот она, оказывается, какая и задумка, и исповедь девичья:

Оттого и ручки ломят,

Что работой дома томят.

Им не житом заниматься,

А с милёнком обниматься.

Но тятянька строгой больно,

Не даёт пожить мне вольно.

Вот бы выйти за такого.

Чтобы слушал моё слово.

Попадётся супостат,

В ход пущу тогда ухват.

А с тятянькой, знай, молчишь,

Будто в подполе вон мышь.

Провинюся – не речами,

Учит он меня вожжами.

   А теперешние отцы всё больше на дидактику налегают, словесно-вербальной педагогикой занимаются. Вот и сидят внуков-байстрюков (безотцовщину) нянчат…

   14 декабря – Наум–грамотник.

    По старому стилю это первое декабря. Начало зимы и начало учебного года в церковно-приходских школах да и на дому, как то учили фонфизинского Митрофанушку.

Самая распространённая поговорка этого дня: «Пророк Наум наведёт на ум». Перед уроками дьячок зачитывал поучения этого пророка. Представляю, как благоговейно будущие «грызуны» гранита наук внимали вдохновенным словам пророка:

   «Господь есть Бог ревнитель и мститель; мститель Господь и страшен в гневе; мстит Господь врагам Своим, и не пощадит противников Своих.

   Господь долготерпелив и велик могуществом, и не оставляет без наказания (смекай, отрок, кого в этом случае подразумевает дьячок,сие глаголающий! – А.М.-С.); в вихре и буре шествие Господа, облако – пыль от ног Его.

   Горы трясутся пред Ним и холмы тают, и земля колеблется пред лицем Его и вселенная и все живущие в ней.

   Пред негодованием Его кто устоит? И кто стерпит пламя гнева Его? Гнев Его разливается, как огонь; скалы распадаются пред Ним».

   Но зато какой елей проливал седьмой стих первой главы «Книги пророка Наума»:

   «Благ Господь – убежище в день скорби – и знает надеющихся на него».

   Такова вот была «идеологическая предоснова» будущего педагогического процесса. А сам он в этот изначальный день начинался с профилактической порки для пачего благорасположения к познанию наук и умягчения детско-отроческих нравов. Ну чтоб цифирки и буковки в его головке ладком укладывались, и на шалости шибко не поманывало. Это был как бы аванс, и на этот раз порка была больше символическая. А вот уж потом эта педагогическая процедура для нарушителей дисциплины и порядка носила весьма и весьма предметный характер.

   Причём, если уж на то пошло, этим занимались по субботам не только в школе, но и городских и    слободских домах, судя по автобиографической повести Максима Горького «Детство», где он чуть ли не документально описал быт и нравы слобожан.

   Ныне вот и на нас обрушился поток толерантной педагогики Стихийно, конечно! Само собой разумеется, без чьей-то направляющей руки! Описывать нынешние порядки в школах – у меня от возмущения руки не попадают на клавиши ноутбука.

   Да, наказывали нас, учителя начальных классов   и в угол ставили. Во втором классе и сам я (увы, не единожды!) стоял в углу-то, однажды даже на горохе. Да, шалили мы на уроках, но чтобы дерзить учителю?! Чтоб откровенно и нагло издеваться над ним?! Упаси Бог! Да, наказывали. И что – загнобили нас этим? Повторюсь: все мои земляки-одногодки после школы вышли в люди, проявили себя не только трудолюбивыми, но и активными, инициативными работниками на своих поприщах. Парни, за исключением двух «плоскостопиков», исправно отслужили в Армии. Сугубо замечу: ни один из моих земляков не попал в дисбат.

   А что ныне? Супруга моего хорошего знакомого учительница начальных классов горестно-горестно посетовала: «Скорее бы на пенсию – сил и терпения больше не остаётся с такими учениками работать!». И кто вырастает в такой обстановке, когда учащийся хорошо-хорошо знает о своей безнаказанности?

   В Финляндии лишили родительских прав мамашу за то, что погрозилась (только погрозилась!) отшлёпать своего ребёнка.

   Известный журналист Соколов-Митрич рассказывает в «Известиях», как, едучи в метро, отказал своей шестилетней дочке в какой-то покупке. И вот эта малолетняя промзель по выходе из вагона истерически заорала: «Дядя, не приставай ко мне и отпусти меняя!» Ну, конечно же, дядю окружила возмущённая толпа. Вон-де до чего дошло: к малолеткам педофилы даже в метро стали приставать. Позвали милиционера, тот и отвёл дядю в участок. И только после того, как вызванная в участок мать подтвердила, что он отец этой негодяйки, его отпустили. Вот так вот отказывать ныне своим деткам в их просьбах.

   Страшно представить: а за какое-то жесткое наказание дома такая «продвинутая» стерва из чувства мести может оговорить и по-серьёзному: мол, домогался и т. п. – за милую душу упекут ведь за решётку, никакая жена уже не выручит.

   Господи, сколько всяческой грязи, сколько всяческой нечести понавалило к нам с Запада – вот ещё одна наползает – ювенальная педагогика.

    А вот как с этим в США – этом светоче прав человека (заметка из центральной газеты «Мир новостей»:

    В Техасе, например, согласно законодательному акту, применяются такие «убедительные меры воздействия». Разрешается бить нерадивых учеников палками (не плетями, как в царсокй России!), щипать и давать им пощечины.

По данным министерства образования США, в 2013 – 2014 годах к 160 тыс. американских школьников в государственных школах были применены телесные наказания. Как правило, это были удары палкой или специальной деревянной лопаткой. На сегодняшний день почти в 27 тыс. школ в 19 штатах США узаконено рукоприкладство учителей. Подобным образом наказывают за фейерверки, запущенные на территории школы, использование на уроках сотовых телефонов и невыполнение домашних заданий. Известны случаи, когда школьники после подобных экзекуций обращались за помощью к врачам.

    В 1977 году, когда по всему миру активно отменялись школьные экзекуции, Верховный суд США признал их конституционными.

   А вот как в Европе. По данным социологического опроса, проведённого в Англии в 2012 году, за жёсткие меры воспитания учащихся выступают 49% взрослых британцев, которые сами прошли хорошую школу «порки и палки». Причина подобных настроений в Великобритании понятна. Она связана с массовым нарушением дисциплины школьниками и их нежеланием учиться. По официальным данным, до 40% учителей школ Великобритании испытывают на себе оскорбительное отношение со стороны учеников. Примечательно, что в 1980-х годах телесные наказания были отменены только в государственных школах страны. В частных учебных заведениях они оставались до начала ХХI века.

   А вот как с этим было в царской России.

   Сохранился перечень нарушений, которые допускали гимназисты России. Штрафной журнал выделяет два вида их: розги и карцер. Розги применялись в случае: присвоения чужих вещей, лености или слабых успехов в науках, отлучки из классов, курения, пьянства и драки в классе и на улице, обмана отца, нескромного поведения в классе, свиста на уроках.

   Карцер грозил за менее тяжёлые проступки: леность в учёбе во время праздника, грубость или дерзость учителю, наличие в кармане табака или трубки, неприличное или дерзкое обращение с учениками младших классов, злоба против товарища, поздние самовольные прогулки, пропуск посещения церкви во время обедни, рисунок неприличной картинки на книге, несоблюдение формы в одежде. Мера наказания определялась учителем по его личному усмотрению  

   Да, наказывать за серьёзные провинности детей всё-таки надо. Но и самим себя вести надо пристойно. Поведаю о давнем случае в нашем селе.

   - Ты бы не матерился при сынишке-то, - усовещали молодого отца и родители, и добронравные и благочестивые старушки-соседки.

- Он еще ничего не понимает, - отговаривался тот.

Да ну и в самом деле: чего взять с крохи, в лексиконе которого «ма», «па» и «дай»? Да вот за последнее время еще какая-то абракадабра из младенческих уст чуть что излетать стала: «Оп аш у ать». Да строго так выговаривает-то!

И еще долго-долго разгадывали бы и родители, и ближайшие родственнички непонятное лепетание ребятёночка, пока эту «заумь» не расшифровал им один дошлый странник, который откуда-то аж из-под Сызрани на перекладных и пехом в Самару добирался и у них кваску попить остановился:

- Православные! – чуть ли не возопиял он, с ужасом глядя на дитятю. – Да он у вас уже матюгается во всю! – и, как говорится, не сходя с места, «перевел» им это словосочетание насчет сексуальных отношений с «вашей» матерью.

Смеху-то, смеху-то было после того! Почитай, целый день, как вспомнят, и чуть ли не по полу катаются – как говорится, до упаду ухохатывались. А под вечер с сеном из Ширяевских лугов дед явился. Насупленно-насупленно всю эту «филологию» выслушал и золоты слова высказал:

   - Тут не смеяться, а ревмя реветь надо! Особенно тебе, бабка. Ты вот как чуть что, в церковь бежишь грехи замаливать. А дитятю внука проглядела. Добрые люди, как узнают, что у нас чуть ли не младенец вовсю матерится, скажут: бес в него вселился. И прославимся на всю Самарскую Луку!

У бабушки после таких крупных речей супружеских смех-то в горле, как немазаный блин, застрял. И молодого отца, как подменили. Иной раз страсть как захочется ему матюгнуться, так он в сени, а то и во двор стал выходить. И с сынаначенькой соответствующую работу провел: мол, «па», «ма» и «дай» - хорошо (и по головке погладил!), а «оп аш у ать» - бяка (и по губешкам шлепнул).

И надо же: по-отечески строгое внушение подействовало на младенчика. Смышленный он оказался в уразумении слова «бяка» в сопровождении шлепка по губёшкам-то! А дед этим же часом своих домашних так наставил: «Кто при дите еще материться будет – вон вожжи в сенях висят! Пока что без дела…»  

   Несколько слов о грамотности наших предков и родителей конца девятнадцатого и первой четверти двадцатого века.

   Дед мой Никифор, бабаня Матрёна сказывала, грамотен был (из многодетной семьи!). Да и неграмотного вряд ли бы выбрали старостой села. И другой дед (по отцу) Алексей тоже церковно-приходскую школу окончил (и тоже из многодетной семьи). Я застал ещё: придёт, бывало, с колхозной пасеки или с охоты под вечер, пообедает или поужинает (когда как) и, к великому неудовольствию бабани Дарьи, Евангелие вслух начинает читать, меня на колени или рядышком на табуретку усадив. При этом по строчкам старославянского текста рукой водил, таким образом (вольно или невольно?) меня этому языку научая.

   Сверстники мои, кому за семьдесят, наверное, не забыли ли ещё признания своих родителей: вместо «Я два класса кончила» или «только один» они говаривали: «Я обе зимы училась» или: «Я только одну зиму в школу ходила». Мои родители оба «по две зимы учились». При НЭПе, как и при царе, сельская детвора только в «снежное» время года училась. До поздней осени молотьба в риге, а уже с Красной горки – огородно-полевые работы. До учёбы ли тут? А посему и учебная программа на этом строилась.

   Отец бегло-бегло и газеты читал, и «Краткий курс ВКП (б)» к политзанятиям, что по осени для партийцев начинались. Матушка без этого как-то обходилась. Зато письма писать мастерица и охотница была. В армии я от неё по два письма в неделю получал.

   Об уровне того образования два таких вот факта. Ходивший в школу тоже только две зимы, дядя Петя Столяров более тридцати лет в нашем колхозе бухгалтером проработал. Безсменно! На время отсутствия дяди Пети по болезни присланная из района специалистка за этот месяц такое «наворотила», дяде Пете, сказывали, целый месяц «разгребать» пришлось.

   А это вот ещё более поразительный             пример. В бытность моей работы в Чапаевской межрайонной газете в хрущёвские времена по журналистскому сигналу в один из колхозов этой зоны приехали ревизоры из Куйбышева (районным по значимости его не доверили это дело!) проверять работу одного колхоза (тот ещё махинатор был председатель этого хозяйства!). И вот, несмотря на свидетельские показания колхозников, областные ревизоры (с высшим образованием!) «ничего не нашли». Я, говорит, на бухгалтера-то тайком глянул – вижу: откровенно подсмеивается над нами!». А из беседы с этим «жуком» я ещё до этого узнал: «две зимы он в школу–то ходил»!

   Так что грамоте (письму и чтению), а особенно математике в тогдашней школе хорошо учили.

   А вот как это дело было поставлено в Китае

   Воспитание начиналось с момента рождения. В семье китаец приучался к культу предков и нормам сяо. Он привыкал к строгому соблюдению церемониала, и не только в семье, но и на людях. Кто из родителей имел возможность, тот обучал детей грамоте. Дети изучали и классические конфуцианские сочинения. Многие положения, учения в виде изречений распространялись повсеместно в устной форме. Поэтому они были доступны и неграмотным. В них заключался смысл Великого закона. Перед тем, кто овладел грамотой, открывались большие возможности. Образованные граждане … ценились очень высоко… Эта категория граждан-интеллектуалов находились на самой высокой ступени, там, где в европейских странах были духовенство и дворянство. Это очень существенное и очень положительное отличие Китая от других стран.

   Состема подготовки образованных чиновников была эффективной. Любое продвижение по службе проходило на конкурсной основе, на виду у всех. Поэтому важные для всего общества места не были заняты сыночками знатных и влиятельных родителей, а на этих местах оказывались всегда наиболее способные и наиболее подходящие по деловым качествам. На высоком посту мог оказаться вчерашний бедняк, который, будучи от природы умным и способным, мог получить образование. О келейности не могло быть и речи. Карьеру могли сделать только самые способные, остальные отсеивались в процессе экзаменов.                                       

   17 декабря – Варвара.

   «На Варвару зима дорогу заварварит (заварит)» - Даль. В данном случае имеется в виду не вар-кипяток, а широко употреблявшийся в крестьянском хозяйстве вар – состав из варёной смолы с примесями воска и серы. Им щели и швы заваривали. Как то делала, на крестьянский глаз, Варвара с дорогами, покрывая их льдом и смёрзшимся снегом.

   А это уж вот по большей части к разгульной детворе относилось: «Трещит Варюха – береги нос и ухо!». Ну та самая, про которую: «Ох, уж эта детвора – не загонишь в избу со двора, не заманишь калачом – только плёткой и бичом!». Ну нынешней детворе день-деньской перед ноутбуком сидеть зимняя Варвара, к сожалению, не страшна. Только вот незадача: такие «варваро-небояки» в армейские бойцы зачастую не годятся. А прослать такого воскресным днём в шибко морозную пору в магазин за хлебушком и молочишком - «это целая проблема». Ну да изыскливые и многомудрые самаролучаночки, чтоб в данном случае «стимулировать жизненную активность» своих мужей-«морозобояк»,- они, сказывают, к перечню покупок присовокупляют: «Заодно уж и бутылочку, а не поленишься, и две пивка себе прикупишь, чтоб телевизор зорче смотреть было!» Рассказывают (верно – нет ли?): как заслышит самаролукско-самарский насельничек такое «присовокупление», как по тревоге, срывается с дивана-то. И не было, говорят, случая, чтоб он поленился другую бутылочку пивка-то прихватить (что и говорить: «своя ноша не тянет!»).

   Как встретятся две русские сельчанки на стороне, и сразу же между ними такой вот разговор затевается:

    - Пьёт муж-то? – и так как она уже заранее знает ответ, то в голосе её сочувствие и жалость слышатся.

    - Пьёт, - скорбно отвечает та. – А твой?

   - И мой - тоже,- с такой же скорбной миной на лице отвечает первая.

    Ну и, конечно, разговор у них, как мутный ручей осенний, льётся, льётся и льётся. До тех пор, как на чей-нибудь автобус посадку не объявят.

    А на этот раз всё по-другому получилось. На традиционный бабий вопрос сидевшая рядом с моей матушкой на жигулёвском вокзале попутчица так ответила:

    - Нет. Водку не пьёт – чифирит только.

    - Это как?

    - Чай пьёт.

    - Ба! – матушка аж руками всплеснула. - Вот бы моего приучить к этому – самовар бы со стола не сходил!

    Тогда попутчица пояснила:

    - Он по пачке зараз заваривает. Да не какой-нибудь грузинский – ему высшего сорта индийский подавай! И так три раза на день. А в выходные и праздники – так и все четыре. А он, чаек-то нынче рупь пачка! Вот и посчитай, во что мне его «чаёвничанье»-то обходится!

    Покойница матушка хоть всего два класса окончила, но в арифметике по денежной части сильна была. А посему сразу же смикитила:

    - Это, стало быть, под сотню в месяц подкатывается?

    - С лишним, - скорбно ответила попутчица.

    - Нет уж, нет уж! Чем так «чаёвничать, пусть уж лучше водку глохтят! – резюмировала моя матушка (но от моего отца этот разговор она почему-то утаила…).  

   Ох, и любила же моя покойница-матушка песни – и петь, а пуще того слушать. Ну, конечно, по большей части-то народные, а главное – напевные. И мотив бы такой был, чтоб с другим не спутать, чтоб по первым же двум словечкам песню-то узнать можно было. Не то, что нынешние, почти все на одну колодку сделанные, как вон сапоги солдатские. Если по растютяйству, бывало, метку не поставил на них – в сушилке заищешься их, пока все остальные свои не разберут. Ну и не какие-нибудь оратории да кантаты. Заведут, бывало, такую, она аж взмолится, сердечная: «Выключите Христа ради радиво-то – головушка разболелась, спасу нет! Это надо: будто скалкой или вальком по башке-то стучат…»

   Эх, маманя, маманя, не приведи Бог за примерное поведение на том свете тебе попасть в родное село на выходные, когда приезжие дачники от беснований тяжелого рока с раннего утра до полуночи балдеют! Тут тебе не скалкой, а кувалдой по башке-то бухают, хоть из села беги…

   Как сейчас помню, сама, бывало, в упечи стряпает и радио на всю избу включит – утренний концерт по заявкам слушает. Слушает, слушает и выскажется: «С раннего ранья, чем свет ни заря – и так песнячить?! Не-ет, все равно это не на трезвую голову они этак-то!». Сколько раз покойник-родитель мой пытался вразумить ее: «Это же   з а п и с а н о! Заранее! А теперь вот передают». - «Нарисовано! - огрызалась матушка. – А то я не разбираюсь, когда записано, а когда нет! Вон если Русланову записали, то неужто не слышишь, как пластинка-то шипит?!». Отец безнадежно махал рукой и что-то бормотал себе под нос, вроде того, что, мол, кое-кому на голове хоть кол теши…

Особенно радостные времена для матушки наступили, когда они с отцом телевизор «огоревали». Как наяву вижу: подойдет, бывало, к экрану близко-близко и подолгу пытливо-пытливо всматривается в лица поющих или пляшущих, Посмотрит-посмотрит и в недоумении головой покачает: «Вроде бы незаметно, что выпимши, но и не может того быть, чтоб так орать да вытопывать на трезвую голову в такую рань». И, наконец, главный аргумент выдавала: «Если бы горлышки свои не промочили они с утра-то, все равно захрипели бы. А это чисто-чисто поют!»

Так и ушла в мир иной, твердо убежденная, что артисты, не все, конечно, а которые ранним утром по радио и телевизору выступают (и те, что поют, и те, что пляшут), - они перед тем, как добрых людей потешать, принимают по лампадочке (По попустительству, а может, даже и с разрешения тамошнего начальства). Певцы для прочищения горла, а плясуны-танцоры – для бойкости ног. Бабенки, те, конечно, красненького, а мужики – водочки по рюмочке-другой. А чего срамного-то в этом, если по делу? Вон сосед Сережа Г – н, чтоб   овцу заколоть, полстакана самогона принимал. А то, говорит, у меня рука на нее не поднимается. А чтоб телку-полуторницу порешить, он целый стакан выдул: жалко ни в силу ему её было. Ну-ка, целых полтора года ее рОстил!). «А вот этот пузан, - со смехом указывала она на знаменитого тогда баса, что во время выступления частенько на пупок свой любовно взирал, - он целый стакан, поди, опрокинул – не поперхнулся. Вон ведь как разошелся – аж стекла в рамах звенят!».

    Разлюбезной матушки моей незабвенной Анны Никифоровны вот уже три с лишним десятка лет нет в живых. И вот какое дело. На старости лет и сам я нет-нет, да и всмотрюсь в лица   не дуром орущих и топающих на сцене. Ужли, думаю, на трезвую голову так заходятся, что иной раз их как заклинивает: один и тот же куплет раз по тридцать повторяют?! Но ведь и оркестр вслед за ними то же самое долдонит. Ужли, думаю, и оркестранты тоже – того-с?..

   19 декабря – Никола зимний.

   «Два Николы: один с травой, другой с морозом».

   «Никола зимний лошадь во двор загонит, Никола вешний лошадь откормит».

   «Подошёл бы Николин день, будет и зима».

   «Первые морозы – никольские»,

   «Хвали зиму после Николина дня».

   Нет слов, холодна зимушка-зима и на хлеб, и на корм скоту она приборчива, но поднадоедала к этой поре осенняя расхлябица и беспутица (ни на телеге, ни на санях). А посему, замечаете, какое одобрение звучит в приведённых приметах и поговорках?

   Миколу на Руси празднуют дважды. Вешний и зимний, который приходится на 19 декабря. Если вешний Микола больше почитался (посевная как никак, не до празднеств), то зимний вот уж воистину отмечался! Тут даже попы были бессильны унять любовь селянскую к тёзке Микулы Селяниновича (страда-то позади!). А ведь зимний-то приходится на Рождественский пост! Вот как в народном месяцеслове значится это празднество: Никольщина (вернее бы сказать: Микульщина!).

   Известный этнограф С. В. Максимов писал:

   «Под именем Никольщины следует разуметь неопределённый числом дней праздничных период времени, предшествующий   и следующий за зимним Николой. Это празднество всегда справляют вскладчину, так одному не в силах принимать всех соседей. В отличие от прочих этот праздник стариковский, большаков семей и представителей деревенских и сельских родов… Неладно бывает тому, кто отказывается от складчины и уклоняется от празднования: такого хозяина изводят насмешками в течение круглого года».

     Да, чтили Миколу-то не только церковными богослужениями! Вот как об этом у Владимира свет-Иваныча:

   «В Николин день во всяком доме пиво». Тогда этот любимый селянский напиток сами варили. Водки, вон, иной мужик стакан хрястнул – и развезло его. А это, знай себе, во застольной беседушке пивко похлёбывай с кумом, сватом, братом или с соседом да «умственные речи разговаривай».

   Однако «толерантность» соблюдали:

   «Для кума Никольщина бражку варит, для кумы пироги печёт».

   «На Никольщину зови друга, зови врага – оба будут друзья» (Увы, такой друг нередко только до чёрного дня. Но такова уж русская душа – широкая-широкая…).

   Что любили, то любили наши предки кое над кем пошутить, как шилом ниже поясницы кольнуть:

   «Знать мужика, что Никольщину справлял, коли на голове шапка не держится».

   Ох уж, эти треклятые шапки наши мужицкие! Бывало, после большого праздника   на селе чуть ли ни неделю разыскивать их приходилось, кто, где и как их оставил или потерял. Помните у великого (по-настоящему великого-то!) русского поэта Александра Твардовского про родного дедушку фронтовика Василия Тёркина:

Дед мой сеял рожь, пшеницу,

Обрабатывал надел.

Он не ездил за границу,

Связей также не имел.

Пить пивал. Порой без шапки

Приходил, в ночи шумел.

Но помимо, как от бабки,

Наказаний не имел.

   А закончу цитировать Даля я вот этой поговоркой (отдельной строкой её выделю!):

    «Никольскую брагу пьют, а за никольское похмелье бьют!» Вон оно как! А то ведь на Руси нередко так бывает: «Едут на Никольщину с пооглядкой (ну это к родне в то село, где на Николу престол), а наваляются под лавкой». Увы-увы нам, русичам, ни в чём меры порой не знающим!.. Собираясь в поездку на престол, перед тёщей-то чуть ли не крестное знамение творил, обещая: «Только одну, от силы две приму и за пироги возьмусь!» А какие умственные наставления и увещевания от матерей и тёщ со вниманием и покорностью выслушивали и в ответ на обеты-обещания отнюдь не скупились. А на поверку всё впустую вышло – в возлежание под лавкой, или в родное село привозили труп трупом.

   Умные люди, которые вывели (в люди!) эту поговорку, знали: опохмеляться только начни…

    У справного мужика главное: «Пей да меру знай и разум не теряй». А то и до такого вот можно допиться:

Мы болеем, мы страдаем.

Что не шлёте докторов?

Нас заздравья погубили:

«Будь здоров!» да «Будь здоров!»

   Как тут не вспомнить резонно-разумные слова самаролукского селянина, вот уж воистину осадившего своего сотрапезника с его «Будем здоровы!»: «Нет, кум, пить за своё здоровье – пустое дело!». А я бы к этой премудрости здравомыслящего земляка вот бы что присовокупил: такой тост – это всё равно, что пожелание грипознику в проруби искупаться!

   На Руси Никольщина, главным-то образом, - это праздник стариков. Но в нём отведено было место и молодёжи – весёлым вечёркам, хороводам в просторных избах, играм с поцелуями (скромными, а не «скоромными»!). Хоть и пост, а на Никольщину повеселиться даже батюшками, говорят, не шибко возбранялось.

   Вот как размечтался добрый молодец:

Как Иванушка забожился:

Подними, меня, Микола,

Ниже облака ходячего,

Ты ударь меня, Микола,

На пуховую перину,

Подави меня, Микола,

Пшеничным пирогом,

Утопи меня, Микола,

Во густой самой сметане,

Озноби меня, Микола,

На печи в углу под шубой.

   Руку на отсечение даю, если такое глумление про добра молодца не сочинила не очень-то «толерантная» красна девица!

    С Николы полным ходом пошли предсвадебные (по сравнению с никольскими довольно постные!) молодёжные вечёрки. На этот раз вельми и вельми целеполагательные-целенаправленные: начинались выглядки женихов и невест. «С Николы к невестам ворота полы» (открыты). С Николина дня в старину начиналось сватовство, служили молебны те, кто задумывал жениться сам или женить детей, с тем чтобы после Святок справить свадебку.

И вот тут-то первым человеком на селе становилась сваха. В этой «профессии» без умения и сноровки чёрное представить белым, а воробья выставить соколом - делать нечего. А посему умные люди советовали: «Выбирай не невесту, а сваху (умелая-то да басливая, тебе любую высватает!). Потому что «Никто против (то бишь лучше) свахи не соврёт».

   «Без нашей свахи и невеста не заневестится».

   «Одна только сваха за чужую душу божится».

   «Чужую сторону никто против (лучше) свахи не нахвалит». Наезжали (и не без успеха!) в наше село и из Осиновки, и из Соснового Солонца, и даже из Отважного (нынешнего Жигулёвска) эти промзели, про которых говаривали: «Сваха лукавая, что змея семиглавая!», «На свашенькиных речах хоть садись да катись» (иной раз, как в тартарары!). И то сказать:

   «Люди хвастают – не перелезешь; сваха схвастает – на коне не перескочишь».

   А вообще-то дело это довольно рисковое: «Свахе-свату первая чарка и первая палка» (в случае чего!). Это – когда «Один женился – свет увидел, другой женился – свет не взвидел, с головой пропал».

   А главное-то всё же вот что: «Хорошую невесту и на печи найдут». Не засидится (в девках).

   Не умолчу и вот о чём. На Руси Николай чудотворец Милостивым именуется. Вот ни за что бы не поверили мне аскульские старушечки времён моей младости, расскажи я им, как этот «милостивец» - архиепископ Николай Мирликийский, оказывается, не отличался кротостью нрава. Рассказывают, как на Первом Вселенском Соборе, исчерпав все богословские доводы и резоны в споре с бесовствующим   Арием, он схватил богомерзкого еретика «за браду и сотворил заушание», ну то бишь врезал ему своей богоправной дланью, причём для вящего вразумления не поленился дать ему подзатрещину-то трижды. Но с мирянами этот боголюбивый пастырь был сама кротость и человеколюбие, почему и получил от них такое славное наименование – Милостивый. Таким он и пришёл на Русь – Божьим угодником и Миколой Милостивым. Да и знай они о том вот уж воистину подвиге (По Словарю Даля подвиг - славное деяние. А это чем не славное-то?), осудили бы святителя за его благочестивое рвение? Как потомок их, отвечаю: ни за что! Да, добросердечные искони были русичи, но с супостатами и недругами не больно-то либеральничали.

   После Пресвятой Богородицы Николай Мирликийский – самый любимый и самый почитаемый святой на Руси. Вот во время работы в районных газетах нашей области частенько доводилось бывать в крестьянских избах – даже в домах у парторгов из числа местных жителей икона этого святого стояла. А чего дивиться этому? Не так давно узнал: даже у главного идеолога КПСС Михаила Андреевича Суслова (кстати сказать, тольяттинско-жигулёвского депутата в Верховном Совете РСФСР!) в одной из комнат его квартиры стояли иконы: мать есть мать!

   Вот захоти, например, в нашем доме член ВКП (б) с начала 1943 года убрать иконы, дело поначалу с женой до драки бы дошло, а потом, пожалуй, и до развода, ежели не отступился бы.

   Лет сорок тому назад матушка моя незабвенная Анна Никифоровна как-то раз во время моего очередного наезда в родное село, этак горестно-горестно глядя на меня, посетовала: безбожник-де ты у меня – умру, и не помянешь. На что я, тогда член горкома партии, не задумываясь, пообещал ей: хоть, мол, и безбожник, а поминать милостыней и свечки в церкви ставить буду, как и многие мои старшие товарищи в память матерей делают. И вот уже без малого сорок лет держу своё слово. Как и многие мои друзья-товарищи. В неискупимом долгу мы перед матерями-то! Так хоть этим (частично-частично!) долг свой возвращать до конца дней своих будем…

    Одно наименование этого святого на Руси очень много значит: Микола Милостивый. Вот матушка моя своего юного дитятку-фанфарона едва насмерть не пришибла медной колгушкой банной, когда во время поливки капусты, похваляясь своей «учёностью», он сообщил ей, что Пресвятая Богородица, оказывается, - иудейка. А бабаня при всём её милосердии наверняка огрела бы меня скалкой, если бы я её «проинформировал», что Микола Милостивый не исконный русич, а, оказывается, всего-навсего – грек.

   Почему именно на Руси архиепископ Мирликийский стал Миколой Милостивым, я, думаю, доходчиво разъяснил в своём майском обзоре.

   22 декабря – Анна (зимняя).

   День зачатия святою Анною пресвятой Богородицы в старину отмечался как праздник беременных женщин. И в этот день даже самые суровые свекровки запрещали беременным невесткам приниматься за какую-либо работу. В то же время для благоразрешения плодом (младенцем) им полагалось строго поститься. Вот уж воистину: нет худа без добра, но и добра без худа! Голодать молодухе целый день не только за себя, но ведь и за младенца! Ему-то каково, и почто такое?! И сколько такой благодури сверхбогомольными старушечками напридумывано! Спросить бы такую многомудрую всезнайку: это, мол, ты из Ветхого Завета или из Нового взяла? Или, может, у отцов всех семи Вселенских Соборов вычитала?

   А как раздумаешься да поразмыслишь, то охота смеяться над этими ханжами и святошами пропадает! Вот какое дело-то.     Рождение ребёнка в то время (особенно первого) - это воистину был подвиг. Помните, как при родах умерла жена Андрея Болконского в романе «Война и мир». А уж за княгиней-то не уход ли был?! Да и у самого Толстого, у Лермонтова и у многих других великих людей того времени как матери скончались?! А уж тем более рожениц-селянок «на сохранение»   тогда, конечно же, не клали, никакой медицинской помощи им не оказывали. Одна надежда на Господа Бога да на праведную бабушку его - мать Пресвятой Богородицы Анну.

   С этого дня по календарю начинается настоящая зима - почин её коренной части. На зимнюю Анну самый короткий день и самая длинная ночь. Чем было заняться селянину в эти длинные-предлинные вечера? Вот что советовал нашим предкам великий старец Лев Толстой: «Христос сказал: не хлебом одним сыт будет человек, но словом, выходящим из уст Божиих... Всё лето готовили пищу телесную, зимой надо готовить пищу духовную. Времени много, вечера длинные, и семья вся в сборе. Можно и почитать, и послушать, и побеседовать... Из книг же книга - Священное писание... Бывает так, что купят Священное писание в хорошем переплёте, да положат его на полку (под святые образа. - А. М.- С.), да и не раскрывают. Не то надо, чтоб Евангелие цело на полке было, а то надо, чтоб оно всё цело в памяти и в душе было. Читать и понимать его надо».

   Признаюсь, не довелось мне слышать о таком вот вечернем чтении. Чтоб, скажем, дед мой Никифор или прадед Яков восседали под образами во главе стола, а все домашние, окружившие его, слушали послания святых апостолов. Чего не было, того не было. А вот дед по отцу Алексей Яковлевич, тот, придя с работы и поужинав, любил Евангелие-то почитывать. Ну а кум его, родной брат бабанин дедушка Яков – тот вообще был начетник сельский. Зело знал Писание-то! Так что не во всех сельских домах терялось Слово Божие.

   А было обычно вот как в длинные зимние вечера. Соберутся родственницы и соседки у кого-то из них в просторной горнице. У каждой в руках своё рукоделие. Кто за прялкой, кто с веретеном, кто чулки, варежки вяжет. А рядышком и мужички пристроятся: кто лапоточки плетёт, кто валенки подшивает. Ни тебе радио, ни тебе телевизора - в одиночестве высидишь ли несколько часов за монотонной работой, когда прялки - «трюх-трюх», веретено - «дзи-дзи», спицы - «кляцк- кляцк»?! А вот когда соборно (коллективно то бишь) разгораются тары-бары-растабары, времечко-то шибче идёт. Глядь, и спать пора.

   «На зачатие св. Анны волки стадятся».

   Да, об эту пору они в стаю сбегаются (видать, бандитской кодлой поспособнее разбойничать-то!) и лютовать начинают. Летом волк тебя заметил, или ты его узрил – он поскорее от тебя сматываться, ходу-ходу по кустам - и нет его. А вот зимой, упаси Бог, одинокому страннику в чистом поле им попасться! Тут одно спасение – на стог забраться или на дерево и светлого времени дожидаться. Что люты, то люты они в эту не уедную для них пору…

Волки действительно воют по ночам, но вне зависимости от того, есть на небе луна или нет. Волчий вой – призыв собираться в стаю перед охотой и во время её.

   Я вот, ежели, когда приспичит по темноте в родное село ночью по глухому просёлку добираться, вооружаюсь палкой, а в кармане зажигалку и кипу газет держу: волки огня пуще всего почему-то боятся. А насчёт палки вот что: дед мой Алексей Яковлевич – колхозный пчеловод, а по зимам по совместительству и лесхозовский охотник, так своих внуков наставлял: «Не приведи Бог, налетела на тебя волчья стая! Главное только - не трусь и постарайся одного из них, ну который подвернётся, палкой, что есть мочи, по башке хрястнуть, чтоб он насмерть свалился. А как свалится, они на него сразу накинутся и в клочья разорвут – такова уж у них волчья натура. Ну а ты, пока они его рвут на части, пускайся наутёк – подавай тебе Бог ноги».

   Авось кому в трудную минуту и пригодится этот советец моего деда. Не приведи Бог, конечно…

   Как-то в сельской беседе на крылечке моя добрая знакомая-односельчанка Валентина Максимовна (когда-то «сногсшибательной» красавицей Валечкой значилась!)   рассказала, как они «прикормили» стаю волков, будучи учениками Сосново-Солонецкой средней школы. Каждый вечер волчья стая в чаянии подачек (голодно им об эту пору) поджидала их на окраине Соснового Солонца около знаменитого дуба (ныне этого не менее как тысячелетнего старца уже нет – на корню на нашей памяти истлевал). И сопровождали их, ватагу школьников, аж до самой аскульской околицы (а ведь состояла эта ватага, главным образом, из отроковиц и юниц – отчаянные были у нас девчата!).

   Ну это – когда ватагой. А одному встречаться с ними страшновато. Помню, возвращался однажды на велосипеде с общешкольного комсомольского собрания из того же Соснового Солонца поздним-поздним вечером (не только на партсобраниях дискуссии-то затягивались: как говорится, достойная подрастала смена!). Уже перед околицей на взлобке, где в старину находились этапные строения для каторжников, следующих по Московскому тракту в Сибирь, при ярком свете луны вижу: дорогу перед самым взлобком мне пересекает стая этих зверюг. Не возвращаться же?! Так что на взлобок я вот уж воистину взлетел. Как Миг-19 на форсаже (я в авиации служил, командуя стрелковым взводом-то). И потом по безлюдной улице ночного села так работал педалями велосипеда, что, если бы это были районные соревнования, наверняка занял бы не второе, как то было в жизни, а первое место!

    Что ж, есть-то всем хотца. Так и видится мне эта вот картина не вегетарианская. Поздним вечером в мясоед сидят ужинают мои земляки-односельчане. Всей семьёй кто телятинку вкушает, кто баранинку, а кто и молодого козлёночка в молоке – завлекательнейшее кушанье это! (Почему хотя бы в мечтах не полакомиться таким?!). И вот представьте себе реакцию изверга и кровопийца волка, ненароком заглянувшего в не заставленное окно одного из аскульских домов: «Ага! Вот когда вы, любимые созданья Божьи, почём зря уплетаете и порете мясцо закланных и убиенных ни в чём не повинных перед вами животных, - и это, как бы так и надо! А попробуй бы я это сделать, какой бы шум поднялся, сколько бы возмущённых речей было бы высказано о моём зверстве! Потому что я, видите ли, не как вы – не «по образу и подобию»! О, лицемеры! Вот кого – не змея, питающегося, по слову Божию, «прахом», ну то бишь всяческими козявками, следовало бы заколать и поражать копьём-то нашему патрону и покровителю Егорию Храброму, а вас, о, плотоядные, покушающиеся на наше законное ёдово! Брали бы пример, о, мясоядные, с вегетарианца графа Льва Толстого, а вы, я смотрю, и не читаете его. Вон вчера из Самары привезли какие-то сказочки с картинками, а не его поучения и размышления. Воздастся и ещё как воздастся-то вашим аскульским правнучкам, которые, одиноко, по-пенсионерски дни свои коротая, в мясоед мясцо-то будут только во сне на своём столе созерцать. Накаркал, зверюга!

   23 декабря – в этот день наши предки чтили славяно-языческого подземного бога Карачуна (вернее будет сказать, Корочуна: с этого дня начиналось укорачивание ночи). Но: солнце на лето, а зима на мороз. А посему слугами его были медведи-шатуны, в которых оборачивались бураны, и стаи волков-метелей. А позднее наши предки стали считать его богом скотьего падежа. Хорошо помню студенющие ночи последней декады этого месяца. Бабаня, бывало, сверится с приметами – определит, ночь предстоит сугубо морозная. Значит, не только овечек, но и корову с телёнком надо загонять в тёплую конюшню, которая после того, как дед Никифор свёл на колхозный двор и мерина Игреньку (игреневого-игреневого окраса был этот красавец и трудяжка!) и кобылу Мухортиху (она по масти мухортая была), конюшня стала обиталищем кур – курятником, стало быть. Ну это я её так назвал, а вообще-то до самого слома она своё почётное имя носила. Конюшня!

   Бог этот в отличие от светлых богов славянских был столь грозен и неумолим, что по сю пору слово карачун является синонимом смерти.                                                            

   А каково теперь в лесу? Вот уж воистину лесные богатыри наших мест лоси-сохатые, облагодетельствовав своих подруг-лосих, теперь «разоружаются» - скидывают с голов своё тяжёлое оружие. Знатный охотник Сосново-Солонецкого лесничества мой дедяня Алёша чуть ли не с воодушевлением рассказывал одну историю, свидетелем которой оказался (что не любил, то не любил волков, а вот лосей уважал):

   - А вот за отрез на кофточку ты сохатого благодари, - назидательно помавая пальцем за праздничным столом, обратился он к своей любимой снохе, моей ныне покойной матушке. – Мне его выдали в лесхозе за волчью шкуру. Не сам я - мне этого волка лось пришиб. Иду я силки на зайцев и капканы на волков и лис проверяю. Гляжу – саженях в стах от меня сохатый липку обгладывает. И вдруг волчиха с волком на него налетают: один спереди, другая сзади. Волчат в логове, видать, оставили, а сами на промысел подались. На рогатого-то не осмелились бы, а этот без рогов. Понадеялись, легкая добыча будет. А он переднему-то копытом как звезданёт, раз да другой – у того и череп раскроился. И этим же моментом и другого в снег опрокинул. Та, волчиха, видать, вскочила - и дёру. Ну а мне трофей достался.                                              

   25 декабря – Спиридон.

   Крепчают морозы. Они так и называются – спиридоньевские. В народе в старину так говаривали: «Со Спиридона зима ходит в медвежьей шубе. По утрам сучится (раскатывается) по крышам изб, будит баб и заставляет ещё затемно печи растоплять». Хватит-де греться под тёплым одеялом у муженька под бочком. И мужику неча постелюшку пролёживать да с жёнушкой нежиться – светает уже, пора подниматься, на подворье идти, скотинушку поить-кормить. Вон коровушка-кормилица с входной двери глазынек не сводит, хозяина с навильниками душистого сенца ждёт.

   «Если на Спиридона с утра будет солнечно, лучисто – зима будет морозная, ясная; если же хмуро и на деревьях иней нависнет – тёплая и пасмурная».

    Ну ни отраднейшая ли поговорка этого дня: «Солнце на лето, зима на мороз». Да, да, «зима на мороз», но «солнце-то – на лето»! Наши деды-прадеды в этот день говаривали: «После солноворота, хоть на воробьиный скок, да прибудет денёк»! Да, со Спиридона начинаются самые лютые холода и метели. Но на душе у русича всё равно искорка радости возгорается: период спада (самое дно его) преодолён. Несмотря на стужу и вьюги, время-то к весне приближается.

    Глядишь, через месяц-другой надо будет и рассаду уж высевать. То-то радостная затея как для селяночки, так и для дачницы-горожанки! Высевает она её в ящик на подоконнике, а перед глазами прельстительная картина: как её детки или внуки почём зря уплетают вкуснющие (свои, не откуда-то привезённые и, не известно, на каком дерьме взращённые!) помидорки или другие овощи огородные. Иная молодая дачница (прямо скажем, не весьма обширного ума и опыта насельница) надеется: «А чего это мне канителиться с рассадой-то?! Придёт время – куплю на рынке её!». Хорошо, если у добрых и знаемых людей купишь-то. А ежели получится, как у прадедушки Толи в его сравнительно молодые лета? Получив в конце шестидесятых прошлого века дачу, мы с женой посадили там купленную на базаре помидорную рассаду. На первый взгляд, могутную-могутную. Все уже помидорами-то объедаются, а у нас она только цвести начинает. Знающие люди разъяснили: у неё срок созревания отсчитывается от дня высева. А наши саженцы, поздно-поздно, не в феврале, а где-то уже в апреле посеянные, весьма и весьма аммиачной селитрой удобряемые, вымахали, как та «большая Федора, да дура»!

    А вот про это не знаю, что и сказать: «На Спиридона солноворота медведь в берлоге поворачивается на другой бок». Интересно, с чьих это слов «полагают»-то? Сказывали, что тот, кто пытался проверить этот слух, вот уже которую зиму из лесу не вертается. Уж не к молодой ли медведице спать-почивать под бочок завалился? Тощой, говорят, тот мужичонка любопытствующий был, а всё равно, поди, на обед медведице-то сгодился. Ну ни любопытные ли на Руси охотники? Всё-то им надо знать, до все-то им дело! И не страшились ведь, а ну как, переворачиваясь на другой бочок, косолапый-то соглядатая заметит?! И если у него нет ни рогатины, ни ружьишка, то такое любопытство может и вредным для здоровья оказаться. Не хочется даже и говорить, каким вредным-то… И на кого тогда останется молодая жена с пятернёй-шестернёй детишек? Ох, не даром, ох, не даром осторожные да опасливые западноевропейцы за нашу рисковость, а иной раз и за бесшабашность критиканствуют нас…

     В Аскулах, например, об этом доподлинно знала бабушка Пипуриха. А сама она слышала это от своей бабаньки, а уж та - от своего деда, которому об этом поведал пришлый нищеброд, который, по его правдивым словам, вместе со своим собратом по этому не шибко «пыльному» делу, ну попрошайничеству оба-два, укорачивая расстояние из Бахилова в Подгоры, пробирались в этот знаменательный день по Жигулёвским горам и там улицезрели это яркое событие в медвежьей жизни. Сам-то я, говорит, по прытче оказался, а напарник мой как есть в лапы ему угодил. Надо ли говорить, как негодовали старушки из окрестных сёл: это надо – медведь-то даже в пост мясным не побрезговал! С тех самых пор, говорят, как у аскульских насельников, так и у других самаролукцев пропало желание проверять достоверность народного поверья насчёт переворачивания медведя с боку на бок. Думаю, и нынешним самаролукцам без хорошего ружьишка по самаролукским буреломам без особой нужды не след шастать. Это я со слов своего деда Алексея, который по охотничьему билету Сосново-Солонецкого лесничества этим промыслом занимался: «Не смотрите, что с виду тюфяк – бегает он не скорее ли волка. И на дереве, как от волка, от него не спасёшься». А это уже от другого охотника совет из книги: упади и притворись мертвым. Медведь потрогает тебя и (ну если, конечно, не оголодал) в берлогу отправится, а тебе после такой обманной операции, как говорится, Бог ноги подавай. Только убедись при этом, советует многоумный охотник, что медведь-то не обманывает тебя и в самом деле в берлогу забрался. А то ежели снова догонит, то может и не поверить твоему новому обману-то!

Повторюсь (уж больно тема-то для самаролукца завлекательная!): «На Спиридона-солнцеворота медведь в берлоге поворачивается на другой бок», - не иначе, как со знанием дела, сообщает это в своём Месяцеслове Владимир свет-Иванович Даль. Ну он не сам, конечно, по медвежьим берлогам шастал – старики на трезвую голову всё это ему поведали, когда он по Руси-матушке материал собирал. А вот медведь-то в своей берложеньке про солнцеворот как и кем осведомляется? И вообще, оказывается, про погоду он многое лучше всяких метеорологов знает.

    Охотниками самаролукскими давно-давно замечено: если предстоит зима студёная, то медведь выбирает место для своей берлоги в низине, даже иной раз чуть ли не в болотце. А вот ежели предвидится мягкая, с оттепелями, то он всенепременно выберет себе укромное местечко повыше, на пригорочке и даже иной раз на юру. Почему? Да потому! А ну как побегут ему под брюхо или под бок струи растаявшего снега? А там, глядишь, и морозец приударит, и станет его подмоченная шкура обледенелой - до сна ли тут?

   Были, были, как аскульские старики прошлых веков нашим дедам рассказывали, и среди самаролукцев такие смельчаки, которым загоралось выведать у косолапого, откудова он узнаёт-выведывает насчёт зим-то? Оченно, видать, им знать это хотелось. Может, и узнавали, но тайну эту уносили с собой. Вот медведь, он, сказывают, хоть и вегетарианец, а надо же: знать, с голодухи-то и человечинкой не попрезговал. И это в Филипповки, не дожидаясь окончания Рождественского поста разговелся-то! Вот уж воистину: креста на нём нет!

   Зимой же у медведицы в берложной темноте и медвежатки на свет появляются. Очень маленькие. Размером с крыс, и не то что, в рубашечке – прямо в шубках. И у мышей детопроизводный процес зимой отнюдь не прерывается. Крошечные мышиные дитятки рождаются совсем голенькие-голенькие, но заботливые мамаши обустраивают им тёпленькое-тёпленькое гнёздышко даже под снегом на корнях деревьев, куда они на зиму перебираются. Из летних нор, как бы на дачу, наверх.

   Со Спиридона, по Далю, начинают закармливать кур гречихой, «из правого рукава, чтобы раньше занеслись». Насчёт правого рукава это, конечно, суеверие, а вообще-то совет этот дельный. Моя бабаня незабвенная Матрёна Емельяновна завсегда так делала. Только «не из правого рукава», а с молитовкой. Гречка-то в те поры (увы, как и ныне стало!) «кусалась», так она просцом (не пшенцом, оно тоже кусалось; а просо на трудодни выдавали) их баловала – за милую душу склёвывали.

   Глядишь, к концу мясоеда у нас уже и яишенка из свежих яичек на столе по воскресеньям появлялась. А к Масленице в подполе их целая корчажечка стояла.

   Так уж в старину было заведено: «Спиридоньев день, поднимайся вверх!» (приговаривают садовники, встряхивая яблони)» – Даль. От себя добавлю: если снега на них немного и ветки не шибко прогибаются, то с этим можно и повременить. Чтоб яблонькам (особенно молодым: у них кора-то ещё не задубелая) зябко не было и чтоб веточки, не дай Бог, не погибли от стуж. А вот если слишком много на них навалило, то от твоих мановений, эх, как радостно встрепенутся яблоневые веточки, освобождённые от снежного груза! Будто молодые грузчики на Хлебной площади в Самаре шестипудовые мешки с житом с плеч сбросили.

   На дворе холодно-холодно. Хозяин лошадку распрёг, в конюшню припутил, кормецом в яслях ублаготворил её, и только на порог родного дома ступил, а на столе уже самовар кипит! Чайку-то чашку-другую, а то и третью с морозца в уста-то свои возлил, то-то на душе тепло становится!

   О самоваре на сельском столе у меня в «Былях» отдельная главка есть.                                    

   Вот несколько зимних примет, в правоте некоторых из них автор месяцеслова сам неоднократно убеждался:

«Если эхо далеко уходит – морозам крепчать».

«Около месяца столбы – к морозу».

«Яркие звёзды – к стуже».

«Мало звёзд на небе – к ненастью».

«Дрова горят с треском – к морозу»

«Самовар зимою гудит – к морозу».

«Сильная тяга в печи – на мороз, слабая – на сырую погоду; красный огонь – к морозу, белый – к оттепели».

«Ветер гудит в трубе – к морозу».

«Если кошка лезет на печку греться – к холоду».

«Воробьи дружно собирают пух и перья около курятника, утепляют свои укрытия – через несколько дней наступят сильные морозы».

«Вороны и галки вьются в воздухе – перед снегопадом, садятся на снег – к оттепели, садятся на верхушки деревьев – к морозу, а если на нижние ветки – к ветру».

   Вот уж провидцы, так провидцы! Я воробьёв и ворон с галками имею в виду. За несколько дней вперёд погодку-то предугадывают. А мы с вами (цари природы!) в «ящик» пялимся в ожидании синоптических пророчеств метеооракулов, которые нередко предсказывают на уровне: «бабушка надвое сказала»!  

«Облака против ветра идут – к снегу».

«Дым из избы столбом – к морозу».

«Яркий закат – к стуже».

«Кошка царапает когтями дверь – к ветрам и снегу».

«Серёжки у луны – к пурге и морозу».

«Вокруг солнца туманный круг – к ветрам и метелям».

«С утра синицы распищались – ночью пороз ударит».

   Покаюсь на старости лет: радостно было слушать это пищанье-верещанье воскресным утром в надежде, что завтра «подфартит» в Сосновый Солонец чуть ли не за пять километров в школу не идти. А вечером, даст Бог, ещё одна приметочка укрепит эту надежду: «Кольца вокруг луны – к сильному морозу». Ну не с таким ли лёгким сердцем, бывало, ложишься почивать…

   Ныне вон даже мы, старики, урожденные селяне, стали подзабывать народные приметы-то. Всё больше на сообщения тощих девиц по «ящику» полагаемся, при этом кажинный раз горестно головами покачивая: «Бедненькие-бедненькие! Что же это за изверг, который вас на таком голодном пайке держит?!». А когда даже радио на селе отсутствовало, как было обойтись без такого знания? Вот уж воистину метеоцентрами были для нас наши бабушки!

   26 декабря – «Мученик Евстрат солнышку рад».

   Приближается Рождество Христово. Есть вот, которые всё напоследок откладывают. Но только не мои тогдашние земляки – здравомысленные поселяне. Они загодя начинали озабочиваться о гостинцах своим родным-близким на Рождество, а заодно уж и на Новый год, что через какую-то неделю после Рождества-то.

   Если на Казанскую любимых жёнушек, невест и родню одаривали возвращавшиеся в родное село молодые «отходники» – с отхожих промыслов, то к Рождеству в Самару отправлялись степенные и состоятельные отцы семейств. Что ж, в страду трудился, не покладая рук, себя в работе не щадил и домочадцам спуску не давал. А теперь вот почему бы и не порадовать их   подарочками? Да не только их, а и самого себя этим порадовать-то! Думаю, вы сами это со временем усекли: дарить любимому человеку приятнее, чем самому подарок от него получать.

   Ох, и бойко шла предрождественская торговля на самарских рынках, в магазинах и лавках. Всё нарасхват, всё нарасхват шло на воза самаролукских да, наверно, и левобережных мужиков. Вспомните-ка себя в пору товарного дефицита в Москве, день-деньской метавшегося по тамошним магазинищам за покупками для своих домочадцев… До самой смертыньки вспоминала моя матушка, как баловал их с сестричкой Катенькой родной тятенька, а мой дед Никифор. Ну и память у моей мамыньки, дивовался я в детско-отроческие годы свои! Это надо: она помнила, как только вчера случившееся, когда и что подарил ей родной тятенька. Когда – гусарки-полусапожки, когда шаль, когда платок или полушалок. Про платья и другую одежду не помню её речей, видимо, их они вместе с бабаней покупали. Вот, уже будучи прадедушкой, на собственном опыте в этом неоднократно убеждавшийся, возвещу молодым отцам и дедам: нет благодарнее получателя подарков, чем дочери и внучки!

      29 декабря – Аггей. «На пророка Аггея иней – тёплые Святки». Представляю, с каким вниманием присматривались мои земляки к тому, есть на этого библейского пророка иней на деревьях – нет ли! Особенно молодые мои земляки тогдашние. Это ведь пожилым Святки-то отмечать во «беседушке» за хлебосольным да пиво-бражным столом празднично-святочным – им «и ветер взад», ну то бишь в спину. Ну разве что, приняв чару зелена вина и закусив студнем или огурчиком («Ну что за мастерица у нас сноха: огурчики-то какие ядрёные!»), этак притворно горестно изречь: «Ай-яй, как вьюжит-то!». А молодёжи в снежки играть да на Мирской, или Базарной площади (где мирские сходы и ярмарки проводятся) в танцах да плясках «отрываться» в пургу да метель каково?!

«Если утром на Аггея большой мороз, то он простоит до Крещенья» (19 января).

«Аггей – на гумне цепом спину грей» (этот совет из месяцеслова тому, кто ещё молотьбу на гумне не закончил). Вариант этой поговорки: «Аггей - в лесу топором спину грей» (пока снег не по пояс, спеши дрова заготавливать, коль по голу не управился).      

   А в это время наши земляки призывники-рекруты проходили «карантин», приобыкали к новой жизни. По сравнению с прежней-то, на маманькином «пищевом довольствии» - она суровой-суровой представала. Это тебе не дома: «Наливай, маманя, щов, я привёл товарищов!» - тут, брат, жди, когда построят и в столовую поведут. Да ещё с песней. Тут даже из уст басовитых амбалов на голодный желудок-то ну ни такие ли жалобные «тенорины» изливались…

   Но никогда-никогда (и по себе, и по друзьям-товарищам знаю) молодые солдатики духом не падали (хотя маманькины разносолы частенько им вспоминались, а кое-кому и снились!)! Выручали юмор солдатский и шутки (иногда солёные-солёные!).

   Так и вижу своего земляка Юру Тарасова из Брусян, горестно-горестно «мечтающего» в казарме во время «свободного часа» (ох, и артист был!):

Побывать бы теперь дома,

Поглядеть бы на котят.

Уходил – были слепые,

А теперь, поди, глядят…

   Так и вижу распахнутые настежь аж до самых до ушей в молодецком хохоте любых моему сердцу земляков-самарцев, курсантов Всеармейской школы младших командиров войск ПВО страны. Видать, знали отцы-командиры, откуда в такое престижное учебное заведение добрых молодцев набирать – самарских!

   Жаль вот только, что нет никакой возможности передать сердечный-сердечный привет тогдашним девушкам Подмосковья – таким весёлым и отзывчивым. Вот уже бабушками, а то и прабабушками стали, а тоже, поди, нет-нет, да и вспомнят добрых молодцев в солдатской форме из Самарской губернии (тогда Куйбышевской области)…

   А на селе тем временем оставленные на время службы моими земляками самарские и самаролукские в том числе девушки вот какую обидную (несправедливо, наверно?) частушечку горестно распевали:

Снежки белы, снежки белы

Без тепла растаяли.

Всех хорошеньких забрали –

Шантрапу оставили.

Всех хорошеньких забрали,

А худых забраковали.

За «браковку» не пойдём,

Мы хороших подождём!

   Вот так-то! Не помню уж, кому из самарских прислала эту частушку его любимая в конверте – не только наша рота, а и соседняя - вторая её на листочки записывала. Вот уж воистину доброе слово сто сот стоит!

    А кого и как рекрутировали в старину? Вот слова из солдатской песни того времени:

Ты свети, свети, светел месяц,

Чтоб нам, старикам, ворам мироедам,

Чтобы видно было на кабак идти,

На кабак идти да думу думати:

У богатого взять – не отдати (не отдаст!).

Есть за реченькою, за рекою,

У вдовушки, у старушки

Один, одинакий сын Иванушка,

Нам того отдать да во солдаты.

Он хорош, пригож да уродился,

Он девушкам да полюбился,

Он всему миру да пригодился.

Вот кого надо будет отдати

   Рекрутов тогда набирали на селе миром. Казалось бы, куда уж справедливее? Но не будем обольщаться демократичностью этого самого мира. Фактически правил селом не староста и уж, конечно, не сам мир (общесельское собрание), а негласный совет стариков (досконально знавший тогдашние послереформенные порядки на селе автор романа «Гарденины» А. И. Эртель называет его синьорен-конвентом). Так что как до реформы по произволу барина, так и после реформы по воле этого самого синьорен-конвента сыновья богатеньких от службы отлынивали, а набирали только бедняков, за которых заступиться было некому. И нечем (в кабак-то надо на что ходить упоминаемым в песне «старикам, ворам-мироедам» - этому самому синьорен-конвенту)).

   А вот как служили в царской армии. Вспоминает известнейший публицист Владимир Гиляровский в своей книге «Мои скитания», принятый в полк вольноопределяющимся в 1871 году (думаю, интересно будет прочитать моим землякам, служившим в Советской армии):

   « Помещались мы (это юнкера – не простые солдаты – А. М.-С.) на нарах, все вповалку, каждый над своим ящиком в нарах, аршина полтора шириной. У некоторых были свои присланные из дома подушки, а другие спали на тюфяках, набитых соломой. Одеяла были только у тех, кто получал их тоже из дома, да и то исчезали, то снова появлялись. Шлёма (очень услужливый барабанщик – А. М.- С.) по нашей просьбе   иногда закладывал их и снова выкупал. Когда не было одеяла, мы покрывались, как все солдаты, у которых одеял почти не было, своими шинелями.

   - Солдатик, ты на чём спишь?

   - На шинели.

   - А укрылся чем?

   - Шинелью.

   - А в головах у тебя что?

   - Шинель.

   - Дай мне одну, я замёрз.

   - А у меня всего одна».

   Признайтесь, други: диковато вам, которые в Армии спали на койках, пусть двухъярусных, но на ватных матрацах, под одеялами, под еженедельно сменяемыми простынями, носили еженедельно по банным дням сменяемое нижнее бельё, - диковато такое читать? Цитирую далее:

   «Рота вставала рано. В пять часов утра раздавался голос дневального:

   - Шоштая рота, вставай!

   А Шлёма Финкельштейн наяривал на барабане утреннюю зорю. Сквозь густой пар казарменного воздуха мерцали красноватым потухающим пламенем висячие лампы с закоптелыми дочерна за ночь стёклами и поднимались с нар тёмные фигуры товарищей. Некоторые, уже набрав в рот воды, бегали по усыпанному опилками полу, наливали изо рта в горсть воду и умывались. Дядькам и унтер-офицерам подавали умываться из ковшей над грудой опилок.

   Некоторые из старых любили самый процесс умывания и с видимым наслаждением доставали из своих сундуков тканые полотенца, присланные из деревни, и утирались. Штрафованный солдатик Пономарёв, пропивавший всегда всё, кроме казённых вещей, утирался полой шинели или суконным башлыком».

   А это вот как бы политзанятие:

   «Садись на словесность! Бывало, командует взводный офицер из кантонистов, дослужившийся годам к пятнадцати до поручика, Иван Иванович Явилов.

   И садится рота кто на окно, кто на нары, кто на скамейки.

   - Матюхин, что есть солдат?

   - Солдат есть имя общее, именитое, солдат всякий носит от анирала до рядового… - вяло мнётся Матюхин и замолкает.

   - Врёшь, дневальным на два наряда.

   - Что есть солдат? Пономарёв?

   - Солдат есть имя общее, знаменитое, носит имя солдата… - весело отчеканивает спрашиваемый.

   - Врёшь! Не носит имя солдата, а имя солдата носит.

   - Ежов, что есть солдат?

   - Солдат есть имя общее, знаменитое, имя солдата носит военный служащий от генерала до последнего рядового.

   - Молодец!

   Далее следовали вопросы, что есть присяга, часовой, знамя и, наконец, сигнал. Для этого призывался горнист, который дудел в рожок сигналы, а Ярилов спрашивал поочерёдно, какой сигнал, что значит, и заставлял спрашиваемого проиграть его на губах или спеть его словами».

   «Не помню, за какую проделку я попал в лагерный карцер. Вот мерзость. Это была глубокая яма в три аршина длины и два ширины, вырытая в земле, причём стены были земляные, не обшитые даже досками, а над ними небольшой сруб, с крошечным окошечком на низкой-низкой дверке. Из крыши торчала длинная труба вентилятор. Пол состоял из нескольких досок, хлюпавших в воде, на нём стояли козлы с деревянными досками и прибитым к ним поленом – постель и подушка. Во время дождя и долго после по стенам струилась вода, вылезали дождевые черви и падали на постель, а по полу прыгали лягушки.

   Это наказание называлось – строгий карцер. Пища – фунт солдатского хлеба и кружка воды в сутки. Сидели в нём от суток до месяца – последний срок по приговору суда…

   Кроме карцера, суд присуждал ещё к порке… Штрафованного мог наказать десятью ударами розог ротный, двадцатью пятью – батальонный и пятьюдесятью – командир полка в дисциплинарном порядке».

   Бывший курсант Всеармейской школы младших командиров ПВО страны, а затем зам. командира и командир стрелкового взвода на авиабазе скажу: наша срочная служба в Армии была не мёд, а это – фунт чёрствого хлеба. А какие победы на счету той Армии!

   31 декабря - Модест. Модест издревле почитался на Руси как покровитель скота. Русские бабёночки в сей день ставили этому святому свечечки, совершали подаяния как в церкви, так и нищим. А мужички, как говорится, избирали «благую часть»: они сей день отмечали мужскими братчинами (складчиной), вкушая ушицу и рыбные пироги, и не гнушались при этом домашнего пивка употребить во славу этого святого. Такое вот тогда было в сей день «разделение труда».

   Страда давно уже позади, но у справного хозяина и зимой дел непочатый край (ну это, когда починать их, тебя, как кто в бок толкает: чего это ты расселся-то?). Но дела эти, если, конечно, сенцом да дровами заблаговременно запасся, чуть ли не забава.

Хозяйка прясть уселась. А тебя неодолимо во двор тянет-позывает, как там твои подопечные здравствуют.   Вот коровушка твоя. Кормилица. Перед отёлом, когда от неё молока нетути, – ох, голодно становится. Мясцо мясцом, а без молока-то тошно. Кашку-то можно и на сале сварганить (хохлы, говорят, завсегда так делают – кулешом она у них называется) – не по русскому животу это. И кашка, да и лапша на молочке-то – детишек от плошки не оторвать. Коровушка, конечно, заметила тебя, но вот уж воистину матрона: не подойдёт. Ждёт, когда сам приблизишься, вот только тогда к тебе посунется, чтоб погладил. Не погладишь – отвернётся. Ума, говорят, у них нет! А вот телёночек прошлой зимы рождения, он по-настоящему домашним себя чувствует – тот в знак приязни (ужли подхалимажа?!) - тот и лизнёт тебя, обстивших овечек расталкивая. И все с нетерпением ждут от тебя одного: как ты на сушило по лесенке полезешь да сенцо им оттудова щедро подавать будешь.

   Бывало, отец, прежде чем с сушила сбросить навильник сена, минуту целую трясёт его на вилах. Насмешница-матушка подтрунивала над ним: мол, не многовато ли кинуть собрался корове и овечкам, стоишь - размышляешь? А он пыль стряхивал (много её насело на сенцо, пока летом по пыльной дороге везли). Вот кто-то жалуется-сетует, мол, корова, а особенно овечки (ох, прихотливые!) что-то сенцо плоховато жуют. А оно у тебя пыльное! Ну-ка тебе на кусок хлебушка да щепотку пыльцы – каково будет?

   Но самое-то, самое разлюбезное дело для хозяина – это в конюшню. И Игреньку (не потому что больно игривый – из-за игреневого окраса так наречён), и его мамане Мухортихе (кое кто обижается на такое имя, но оно с дедовых, а говорят, и с прадедовых времён в их роду такое для кобыл ведётся), - любимым лошадушкам-труженицам овсецу задать. Вчерашний - вечерней подачи весь подчистили. Дело доброе! Знать, здоровы, знать, на летнюю пору страдную сил набираются. Дед зазря что ли тебя поучал: сам не доешь, а коня накорми? Хватит им сено-то жевать – не коровы! Лошади воистину - первый друг селянина. А любят хозяина – не пуще ли собаки? Вон, сказывали, то ли в Большой Рязани, то ли в Брусянах мерин, который ещё жеребёночком возлюбил хозяина, на котором он мальчишкой в ночное гонял, а когда тот от простуды раньше времени скончался, - с горя зачах и тоже раньше времени умер (язык в таком разе не поворачивается сказать: сдох!). Хотя односельчане поговаривали: мол, вместе с хозяином в извозе задрог…

   Хозяйка обязательно про кур спросит, так что обязательно надо в курятник заглянуть. Что утром выносили им – подчистую склевали. Одно слово - обжоры. Вот всё на свиней грешат: они-де сытости не знают. Что многоутробны, то многоутробны, но – меру знают. А вот куры – нет. Конвейер, да и только: одним концом клюют – из другого чуть ли не сразу же выходит.

Они как истые монашенки бессловесные.   «Сидят» себе (всегда-всегда стоя!) на нашесте - нахохленные-нахохленные. Сам чёрт (в образе лисицы) им не страшен. Один только у них ворог зловредный – сурок (Не дай Бог пророет этот «химик» нору в курятник).   Коварный, как немец в Германскую (так тогдашние воины Первую мировую называли) под Ипритом, он своей «газовой атакой» бедных курочек уморяет. Вернее: «обморачивает» их (в «бессознательном» состоянии падают с нашести ему прямо в лапы). Вот тут ему и пиршество! На него запрет ООН на использование ядовитых газов не распространяется.

   Мой двоюродный дед Яков Михайлович Костин привёз с Первой мировой то ли из Польши, то ли из Восточной Пруссии такое вот новшество. Вместо нашеста в виде жерди в курятнике устанавливать этакие полати из досок, реденько сколоченных. Хорёк поднатужится и ждет, будто манну небесную, свою добычу с куриного насеста. А курочки-то хоть и в обмороке, а с «полатей»-то наземь не падают. Такой вот облом у нарушителя Конвенции ООН получается!

   Другое спасение от него: дубовый, а ныне – цементный пол (его не подроешь). И ещё одно новшество, это уже фронтовиками Отечественной в Аскулы внедрённое: землю вокруг курятника стекляшками удобрить. Это и от лисы крепкая оборона. Попробуют подрыться – лапы поранили: фиг с ней с курятиной!

   На Модеста – покровителя домашнего скота селяне, конечно, надеялись, но, как говорится, и сами не плошали. Об этом в моих «Былях» в главке под заголовком «Как в старину конокрадов уму-разуму учили».

   Впереди Новый год, а стало быть, и возлияния. Вот прадедушка толя расстарался для землячков. Цитирую заметку из центральной газеты:

   «Как пить без похмелья.

   Для развития похмелья обычно достаточно 1 г спирта на 1 кг веса.

   80 кг – 250 мл водки или другого 40-градусного напитка (100 мл чистого спирта). Медицинское светило предупреждает: доза в полтора раза и более – гарантированное похмелье. Ну а коль погорячился – вот каково лечение похмелья:

Больше спать и меньше двигаться.

Восполнение дефицита (воды, калия, магния и легкоусвояемых углеводов). Предупреждение: просто вода запрещена. Идеальны рассолы огурцов и капусты, кислые щи, наваристые супы, компоты, взвары, соки.

   Для ослабления головной боли хороши аспирин, абупрофен и другте противовосполительные препараты.

   Для нормализации пищевого тракта: кефир и другие кисломолочные продукты»

На дворе уже зябко. Вот-вот январь припожалует. Древнерусское прозвище у него – стужило. А ещё – просинец. В Месяцеслове это не пояснено, но, видимо, - от слов «синь-синева». Потому как в этом морозном месяце, в отличие от хмурого декабря, на небушке к полудню такая синь-голубень обозначается! А ночью звездисто-звездисто. И невольно на ум приходит стих замечательного русского поэта Владимира Соколова:

Вдали от всех Парнасов

И всяческих сует

Опять со мной Некрасов

И Афанасий Фет.

Они со мной ночуют

В моём селе глухом,

Они меня врачуют

Классическим стихом.

И хорошо мне… В долах

Витает снежный пух,

Высокий лунный холод

Захватывает дух.

   Выйдешь поздним морозным вечером на крыльцо - и душу пробирает до нервного озноба эта бездонно-бескрайняя синь высокого лунно-звёздного неба! И - была ни была: где наша не пропадала! Становишься на лыжи - и айда-пошёл в ближайшее урочище. Оно, конечно, страшновато, потому как об эту пору волчишки озорничать начинают. Ну да и то сказать: волков бояться - в лес не ходить. Но зато какая зарядка-встряска и телу, и душе! Будто на старости лет заново родился...

   На этом я попрощаюсь со своими читателями. Доброго вам здоровья и счастья полной мерой на многая лета. Светлого устремления в будущее. Но и корни свои беспамятством не иссушайте. У меня вот из ума не выходит погибшая в расцвете лет березонька, стоявшая на обрывистом склоне одного из аскульских оврагов. Горько было наблюдать, как в течение, почитай, трёх лет она погибала, оттого, что осыпавшаяся земля обнажала её корни. Мощные-мощные, а вот поди ж ты, погибла…

   Так же вот в нашем селе загибался пришлый бомж. Никому не нужный, потому что ему самому в этой жизни никого не было нужно – ни родителей, ни друзей и даже детей.

   А закончу я вот таким шутливым, на первый взгляд, стихотвореньицем (не иначе, как в педагогических целях). Подозреваю, что вы давненько не брали в руки произведения великого Гомера, не только «Одиссею», но даже и «Илиаду», сделаю пояснения. Сын илионского царя Приама бесстрашный Гектор убил в одном из сражений Троянской войны лучшего друга самого Ахилла, хоть и приблудно-незаконного, но сына верховного бога Зевса. Ну Ахилла-то вы, надеюсь, знаете, хотя бы по его пяте. Ахиллесовой. Единственному уязвимому месту на его полубожественном теле. И вот как перед неизбежно-смертельной для Гектора схваткой с Ахиллом описано прощание его с любимой женой Андромахой, судя по картине средневекового художника, держащей при этом на руках грудного младенца:

У ней опущенные веки,

В его руке – её рука.

Он ей сказал: «Прощай навеки!»

Она ответила: «Пока».

   Я надеюсь, дорогие читатели, что вы никогда на прощанье не говорите «пока», кивая головой.

   Мне очень бы хотелось по-авторски сказать вам «До свиданья», но на восьмидесятом десятке такая самонадеянность не только опрометчива, но и не простительна. А посему говорю вам «Прощайте!». Это очень человеколюбивое слово. Вот исконный (и глубинный!) смысл его: «Простите Христа ради!». Простите глубокого старика за его промахи и – вольности в тексте (есть человеческие слабости, которые, увы, не оставляют человека, почитай, до гроба).