Март


На первомартовские дни 2017 года приходится знаменательнейшее событие в истории России – столетие Февральской революции (кстати сказать, в краткосрочном плане неожиданной для большевиков, о ней они за бугром, в кафе и пивных сидючи и в заботах о мировой революции пребываючи, узнали из забугорных газет).

   Поражает в революционных и государственных переворотах их внезапность и скоротечность! Вот, скажем, Людовику Семнадцатому, Николаю Второму или Михаилу Горбачёву сообщили бы, что назавтра в считанные часы их режим рухнет, и вся опора их – чиновники, полицейские, жандармы в одночасье разбегутся, как крысы с тонущего корабля, ни один бы из них не поверил в это. А что касается нас, «простых российских людей», то поражает другое – наша забывчивость. И вот уже прославляются «царственные мученики», адмирал Колчак, скоро до других дело дойдёт. А каковы они были, почитайте опубликованные уже после советской власти книги воспоминаний депутата царской Госдумы, одного из идеологов Белого движения В. Шульгина «Дни» и «1920», что он там пишет о белогвардейцах. А это вот у Бунина в его «Окаянных днях» о последнем царе: «Щупленького офицеришка не жаль, конечно… Он давно был с мертвечин

   Я застал только двух дедов своих, которые воевали в Германскую (Первую мировую) войну. Родной дед Алексей Яковлевич вернулся с фронта отравленным газами и всю оставшуюся жизнь мучился жуткими, надрывными кашлями (по часу и более). После его кончины нашел в сундуке медаль (медную, чуть поменьше советских бронзовых «За победу…» и «За взятие…» или «За освобождение…») со странной надписью: «Не нам, не нам, но имени твоему». Показал отцу. Тот пожал плечами: «Церковная какая-то. Откуда она у него?».

   А вот двоюродный дед Яков Михайлович Костин явился в родное село с фронта с георгиевским крестом солдатским и в звании фельдфебеля (чем до конца дней своих - званием фельдфебеля, а вот про крест, пожалуй, только я один знал).

   Оба были верующие. Дед Яков был даже начетником и певчим в нашем молельном доме у моих однофамильцев Мухортовых (по-улошному – Полещиковых). Родного деденьку в молельном доме ни разу не видал (под началом бабани незабвенной Матрёны Емельяновны я, почитай, до пятого класса истово посещал его). А вот Евангелие (причём вслух, к великому неудовольствию уже другой бабани-то – Дарьи Михайловны, не шибко верующая была покойница) читал почти каждый вечер. Посадит, бывало, меня на колени и строго-настрого накажет мне: «Слушай и запоминай!».

   Ну так вот: ни от одного, ни от другого (в интимно-семейном кругу!) я ни разу не слышал от них о Николае Втором ничего, кроме вот этих слов: «Это ещё при Николашке было!», «Это нам Николашка устроил» (мировую войну, ведь они же тогда знали, что Россия её в Восточной Пруссии начала).     

   Ни разу не слышал я доброго слова о «царе-мученике» ни от бабани, ни от её богомольных подружек – старушек аскульских во время их интимно-доверительных бесед на завалинке. О прошлом они вспоминали часто. Порой даже с умилением. А вот о последнем царе от них не слышал, как и не было его.

   Почему-то уверен, заикнись кто-то в 18 – 19 году прошлого века о канонизации его – в лучшем случае засмеяли бы его: «Это Николай кровавый – святой?!», «Это Николашку рядом с Миколой Милостивым ставить?!». Слишком жива тогда была в памяти Германская, в которую он втянул Россию…

    Вот свидетельства о моральном облике   и образе жизни приближённого к царю чиновничества из дневника (доверительного-доверительного и невольно обличительного!) жены приближённого к царю в ранге полного генерала (генерала от инфантерии – сплошное пруссачество: даже звание-то иноземное!) Е. В. Богдановича Александры Викторовны «Три последних самодержца». Хозяйка великосветского салона, наблюдая жизнь придворной бюрократии при императорах Александре Втором, Александре Третьем и Николае Втором, она в своём дневнике чуть ли не на каждой странице приводит факты хищений, казнокрадства, взяточничества-коррупции, которые были там (при всех этих трёх императорах!) обыденным явлением. Причём отчётливо проступают черты двойной морали, которая неизбежно вела к нравственной деградации всего правящего класса – сверху донизу.

   Вот, скажем, не вернуть карточный долг считалось несмываемым позором. Ему «отказывали в приёме», все с презрением отворачивались от него, как обесчестившего себя. А вот, пользуясь служебным положением, «провернуть дельце» и положить в карман кругленькую сумму – это хотя и не одобрялось, но и не закрывало перед прохиндеем и махинатором, коррупционером и взяточником двери аристократических гостиных.

    А это вот запись от 27 января 1902 г.: «Шамшина рассказывала, что многие ехавшие на бал в Зимний дворец, говорили, что едут на бал к «Обмановым», у многих в карманах на этом балу был фельетон Амфитеатрова, некоторые даже ссужали его там другим на прочтение. Это рисует настроение высших слоёв общества, так как во дворец попадают только известного положения люди».

   А вот как вела себя Церковь в феврале семнадцатого (из газеты «Моя семья»):

« Принято считать, что Русская православная церковь до 1917 года являлась одним из оплотов самодержавия и восприняла крушение династии Романовых очень болезненно. Но, как ни странно, большинство церковных иерархов и немало священников, наоборот, горячо приветствовали Февральскую революцию. Святейший Синод, еще недавно призывавший проливать кровь «за Веру, Царя и Отечество», ни единым словом не поддержал Николая 11 в тяжёлые дни переворота. Достаточно почитать епархиальные «Ведомости» весны 1917 года, чтобы понять, всего за несколько недель церковная власть резко перевернулась. По всей стране служились молебны о «борцах, павших за свободу», самодержавие сравнивали с «дьявольскими цепями», а революцию – с «воскресением из смерти». Священнослужителей, сочувствовавших монархии, изгоняли с кафедр. Кое-где царили нравы похлеще. 6 мая 1917 года газета «Утро России» сообщила, что братия московского Данилова монастыря изгнала законного наместника, архимандрита Иоакима и организовала в обители настоящий притон с самогоноварением и проститутками. Переговоры с представителем бунтовщиков в рясах проходили сложно: иеродиакон Софроний был постоянно пьян. Проверка Синода подтвердила злоупотребления. Православная паства никак не могла привыкнуть к абсурдной формулировке: «Временному правительству – многая лета!» - а священноначалие обосновывало необходимость революции евангельскими истинами. «Провозглашаемые теперь начала свободы, братства и равенства – суть начала христианские, - выступал архиепископ Новгородский и Старорусский Арсений (Стадницкий). – Двести лет Православная церковь пребывала в рабстве. Теперь даруется ей свобода. Боже, какой простор!». «Как мы все искренно радовались и торжествовали, когда низвергнут был Богом с престола безвольный, подпавший под власть хлыстов император, - обращался к пастве епископ Переяславский Иннокентий (Фигуровский), – и Волею Божией, а не волею народа - как ложно утверждают неверующие люди, - во главе нашего Отечества поставлены были лучшие люди, известные всему миру своей неподкупной честностью и благородством». С огромным энтузиазмом церковные власти встретили Первомай 1917 года. Некоторые священнослужители выходили с красными бантами на демонстрации и славили «царство труда». Так, священник Черниговской епархии Мальцев выступил в местной печати с такими словами: «1 Мая – праздник свободы, праздник христианский по преимуществу, торжество евангельских заветов, и мы, священники будем праздновать его как праздников праздник» (в православии этим термином именуется только Пасха - Ред.) Не поддержали революцию лишь около 7 процентов церковных иерархов. Всего через несколько месяцев певцы «свободной церкви» разочаруются в своих идеалах. Вскоре многие из них будут отмеривать «просторы свободы» в тюремных двориках, а потом и в братских могилах».   

2 марта 1917 года Николай 11 отрёкся от престола – наконец-то пал трехсотлетний царский режим.

   Во всех газетах была опубликована «Программа первого общественного кабинета Временного правительства из восьми пунктов». Как любили у нас говорить, «в силу ряда причин» моим современникам маловато, однако, было известно об этом. Перечислю некоторые из них в сокращённом виде:

   1.Полная и немедленная амнистия по всем делам политическим и религиозным, в том числе военным восстаниям и аграрным преступлениям (ну то бишь крестьянским бунтам – А. М.-С.).

2. Свобода слова, печати, союзов, собраний и стачек…

   3. Отмена всех сословных, вероисповедальных и национальных ограничений.

   4. Немедленная подготовка к созыву на основе всеобщего прямого и тайного голосования Учредительного собрания.

   5. Замена полиции народной милицией (то-то радуются нынешние милиционеры, вновь став полицейскими! – А. М.-С.).

   6. Выборы в органы местного самоуправления на основе всеобщего прямого и тайного голосования.

   Седьмой и восьмой пункты о неразоружении и о невыводе из Петрограда   воинских частей, принимавших участие в революции, о воинской дисциплине и правах военнослужащих.

   Это ли не чудо свободы и демократии после самодержавного режима? Вы только вдумайтесь: на Святой Руси, как нигде в Европе, до февраля семнадцатого существовало деление на «податные» и «неподатные» состояния. Читаем в словаре Брокгауза и Ефрона – этой русской энциклопедии конца Х1Х и начала ХХ века: «Лица неподатного состояния (дворяне, духовенство, почётное гражданство пользуются свободой передвижения, получая бессрочные паспорты для проживания на всём пространстве государственной территории; лица податного состояния (крестьяне, мещане, посадские, ремесленники и цеховые) могут получать лишь срочные паспорты. Затем лица податного состояния   подлежат дисциплинарной власти сословных обществ… Принадлежащие к податному состоянию не изъяты от телесных наказаний… Наконец, только на лиц податного состояния распространяется повинность принудительных работ…». Напомню: почётное гражданство – это крупная и средняя буржуазия.

   Как не радоваться было нашим с вами предкам селянам и слобожанам третьему пункту этой Программы? Для них это, как говорится, гора с плеч. А вот для пламенных революционеров дворян Ульянова-Ленина и Дзержинского, купецких сыночков Молотова и Рыкова, отпрысков финансовых воротил Троцкого, Зиновьева и Каменева – им это было, как говорится, «по фигу»: они были из неподатных. А за что боролись-то тогда? Как сейчас выясняется, за власть! И именно чтоб удержать её, пошли на подписание позорнейшего Брестского мира.  

    Ныне вон последних представителей царского ежима причислили к лику святых страстотерпцев, да и по поводу всего романовского правления сплошные славословия… Как мало знаем (или не хотим знать?) о том, как жили наши с вами предки селяне и слободчане.

     Возьму такой вот пример (не совсем обычный, но и не такой уж исключительный). Вы с женой, скажем, Софией, имея трёх дочерей Веру, Надежду и Любовь, вынуждены кормиться с одной десятины (гектара) мирского пая земли. В Самарской Луке у графа Орлова-Давыдова, кстати сказать, известного на всю страну, а затем, после эмиграции и за бугром либерала, именно по стольку – по одной десятине приходилось по паям на одну душу. Но вот незадача: за «душу» принимался в расчёт только человек мужского пола, начиная с тринадцати, а где и с четырнадцати лет! Стало быть, у дочерей ваших Веры, Надежды и Любови, включая сюда и мать Софию, душа в ревизской сказке (списке) не числилась – только в Святцах (церковной записи) да на том свете!

   Конечно, можно было землицы сколько-то арендовать у барина, но где деньги взять на это при такой нужде? Значит, батрачить на барина надо (хоть крепостное право формально было и отменено в 1861 году).

   И вот вы бы не радовались свержению царизма, когда тогдашние либералы обещали вам отдать всю барскую землю? Но вот незадача: всё почему-то медлили (так уж завсегда у либералов ведётся), чем и воспользовались экстремисты-большевики. И вот вы бы не пошли воевать за советскую власть, которая вашим односельчанам своим декретом наконец-то даровала эту землю?

    Я вместе со всеми «проходил» Радищева, Некрасова, Тургенева, а к тому же почитывал Успенского, Эртеля и других писателей-«деревенщиков» девятнадцатого века. Нет слов, правдиво писали они о мужике и крестьянской жизни. Но – подцензурно! И вот на восьмом десятке лет довелось знакомиться с литературой по этому вопросу, издававшейся в царской России после цензурных послаблений 1905 года. Боже мой, что я стал узнавать! Как, оказывается, бедно, как скудно жили наши многотерпеливые и (по нужде, конечно!) неприхотливые предки-крестьяне.

   Я цитирую донельзя пронзительные строки из работы Владимира Сапожникова «Моё покаяние», опубликованной в 1991 году в забугорном журнале «Грани» (автор – сын репрессированного крестьянина и сам репрессированный):

   «Не могу ретроспективно не подивиться тупому эгоизму прежних наших господ. Многие из десяти тысяч благородных семейств были образованные люди (не все же генералы хрипуны), знали элементарнейший из законов политэкономии: если класс-кормилец беден, обречён на деградацию, обречены и другие сословия. Само государство обречено и рухнет, как рухнула Греция, пал Рим… Знали, не могли не знать этого Романовы, Юсуповы, Шереметьевы и другие рюриковичи, но княжили беззаботно, ели, пили. Веселились, тупо не желая поступиться даже малостью из алчно присвоенных вековых привилегий.

   Просвещённые западные родственники, поделившиеся со своими народами землёй, властью, свободами, советовали нашим «Дикарям» благородным сделать тоже самое, но не вняли рюриковичи. Где они теперь? Возмездие свершилось, возмездие за глупую алчность, потомки рюриковичей собирают окурки по Европам, а между тем западные графы и герцоги – до сих пор графы и герцоги.

   Ах, если бы господа судьбы мужицкой не высасывали до полного истощения его силу, транжиря её на дурость роскоши, амбиций… Если бы господа и челядь не объедали, не опивали крестьянство, не пожирали, как саранча, целые поколения, сколько, я думаю, мужицких Ломоносовых, мужицких Пушкиных и Толстых подарило бы миру моё сословие. Не подарило: не расцветши, отцветали поколения, ложились, как трава, в землю втаптывались, не одарив мир несостоявшимися гениями – мало кому удалось пробиться сквозь стены «крепостей». Ну то бишь крепостного права».

    Не дай Бог, что под напором Запада Россия подломится, и к власти придут забугорные холопы – наши так называемые либералы, и тогда внуки и правнуки наши снова станут, как и дореволюционные предки наши, «податными». Только вот новые баре буду кратно жесточе прежних – дофевральских. Я думаю, с их высказываниями по адресу нас россиян и, в первую очередь, русичей вы знакомы. Если нет, знакомтесь с ними, либерасты не шибко-то и таят их.

Охо-хо-хо,    уж больно самонадеянны и беспечны мы, русичи, учат-учат нас наши «партнёры» - и всё невпопад

   Какой её ни называй: буржуазной или буржуазно-демократической, но то было крушение ненавистного режима, три столетия силой оружия, полиции и жандармерии державшего народ в таком угнетении, какого не было не только в Европе, но даже в Турции по отношению к славянам.

   Вот отрывок из «Дневника писателя» Фёдора Достоевского за 1877 год: «Ещё до объявления войны (с турками за освобождение Болгарии в 1877 г. – А. М.-С.) я, помню, читал в самых серьёзнейших из наших газет, что «нам придётся кормить не только нашу армию, но и болгарское население, умирающее с голоду» (Что ожидали увидеть русские крестьяне в солдатских шинелях? Нечто родное: покосившиеся избушки, крытые соломой, задрипанных мужичков в лапоточках и в рваных армячках - А. М.–С.) … и вдруг мы увидели прелестные болгарские домики, кругом них садики, цветы, плоды, скот, обработанную землю, родящую чуть ли не сторицею…».   Это под османским-то игом!

     Да, видимо, самым жадным (до кровожадности!) было именно русское крепостничество. Вот отрывок из очерка Николая Лескова о жизни украинского духовенства и крестьянства:

   «Стоит только вспомнить деревни малороссийские и великорусские, чёрную, курную избу орловского или курского мужика и малороссийские хутора. Там опалённая застреха и голый серый взлобок вокруг чёрной полураскрытой избы, - здесь цветущая сирень и вишня около белой хаты под густым покровом соломы, чисто уложенной в щётку. Крестьяне малорусские лучше одеты и лучше едят, чем великороссы. Лаптей в Малороссии не знают, а носят кожаные чоботы; плуг возят здесь двумя, тремя парами волов, а не одною клячонкою, едва таскающею свои собственные ноги».

     А жили русские крестьяне так же вот зажиточно, но только на Севере страны, куда не дотягивалась жадная рука российского крепостника (об этом хорошо поведано современными писателями-северянами). Заодно уж перечтите книгу очерков Салтыкова-Щедрина «За рубежом». Кто на курортах Запада, презираемые тамошними обывателями и другими отдыхающими в Швейцарии из Англии и Франции, бесшабашно кутят и транжирят деньги? Русские помещики (вкупе с русскими чиновниками и купцами). Ни одного промышленника, швырявшегося деньгами, он там не встретил: в промышленности в девятнадцатом веке сверхприбылей не было. Особенно добры были русские барыньки-вдовы, из глухих деревенек вырвавшиеся на волю, к кёльнерам и другой прислуге. Каждый кёльнер хвастался подарком (золотым перстенёчком, как правило) от русской барыни. Вот насколько повадлива румынская нация, а такового за тамошними барынями не водится, с горечью пишет великий патриот России.

   Так что одна из характерных черт России – это непомерная жадность правящего класса. И в первую голову, помещиков. В том числе и царя-батюшки (кое-кому будет полезно ознакомиться с книгой С. Князькова «Из прошлого Русской земли. Время Петра Великого» (1909 года издания). Узнаете, отчего бежали, несмотря на жесточайшие наказания, людишки из царского поместья. Там же узнаете, как вели себя иерархи Русской Церкви, как беспощадно эксплуатировали крестьян. Кстати сказать, вы не задумывались вот над этим? Я не знаю ни одного случая, чтобы как в Восточной Европе, так и в Китае, Монголии, Северной Корее, Вьетнаме, Лаосе и Кампучии в массовом порядке репрессировали попов. А у нас – аж 500 тысяч, из них 300 тысяч расстреляно! Ужли и тут масоны поработали? Но почему только у нас? Слишком праведные попы были? Кстати, попов-то кто, главным образом, гнобили? Солдаты, а это чуть ли не на 90 процентов крестьяне в солдатских шинелях (рабочие по большей части в тылу победу ковали) .

   Будучи на пенсии, что называется, «без отрыва от производства», ну то бишь от поливки, прополки и сбора урожая прадедушка Толя скопил большое количество фактов и историй из дореволюционных источников (советская власть их держала под спудом, чтоб кое у кого не возникали в мозгах нежелательные параллели) о том, как бедствовали крестьяне при царе-батюшке под игом ненасытно жадных и до зверства жестоких бар и чиновников.  

   Вот отрывок из очерка Н. Г. Гарина-Михайловского «В усадьбе помещицы Ярыщевой», опубликованный 1894 году:

   «… деревня барыни (Ярыщевой) только и жила тем, что занималась нищенством. Так и в земской статистике в рубрике промыслов она значилась: «занимается нищенством». Как дадут повестку, чтобы подать взносы, и разбредётся деревня. Насобирает и взнесёт. И всегда исправно. За эту исправность и заботливость и местное начальство уважало деревню и задолго обыкновенно до сбора её первую извещало: готовьтесь, дескать».

    А это из книги «Российские государи» (дореволюционное издание):

«Продажа крестьян без земли вошла тогда (при Николае Первом) во всеобщий обычай. В газетах часто печатались такие объявления: «Продаются лет тридцати девка и молодая гнедая лошадь. Их можно видеть в доме губернского секретаря» или: «Продаются мужской портной, повар и башмачник. Там же венской прочной работы коляска и верховая лошадь». Иногда крепостных крестьян выводили целыми толпами на рынок, как лошадей на конский базар. Вот что рассказывал один крестьянин Петровского уезда Саратовской губернии своему сельскому священнику: «Бывает, - говорит, - наша барыня отберёт парней да девок человек тридцать; мы посажаем их на тройки да и везём на урюпинскую ярмарку продавать. Я был в кучерах. Сделаем там на ярмарке палатку да и продаём их. Больше всего покупали армяне (это в тюрьме народов-то! – А. М.-С.). Каждый год мы возили. Уж сколько вою было на селе, когда начнёт барыня собираться в Урюпино».

   «Бывают даже такие негодяи, - рассказывает в своих воспоминаниях венгерский путешественник Тевели, - которые ставят на карту своего крепостного и проигрывают его».

   «Иные помещики истязали своих крепостных ради забавы. Так одна тульская помещица любила щи с бараниной и, когда ела эти щи, то приказывала сечь пред собой варившую их кухарку, не потому что та дурно сварила, а просто ради своего удовольствия.

   Так, видим мы, изощрялись грубые, невежественные помещики над своими крестьянами. Но даже у самых добрых бар жизнь крепостных была невыносима. А у помещиков, от природы обладавших злым характером, она превращалась в сплошной ад».

   Это данные о барском произволе крепостного времени, от февральской революции более полувековой давности, но из памяти-то народной они не изветрились!

    А вот как в последней четверти девятнадцатого века обстояло дело со здоровьем сельчан. Привожу   материалы из книги Г. Попова «Народно-бытовая медицина», составленной по отчётным запискам земских медработников и изданной в 1898 году в типографии известного мецената князя В. Н. Тенишева (автор её доктор медицины Г. Попов - не эсэр, не социал-демократ):

    «Часто больные, если способны шевелить языком, сами упрашивают семейных торопиться на работы и никогда не жалуются на то, что их оставляют без помощи».

   «На бедность и нужду, как главную причину плохого ухода за больными, указывает большинство наших сотрудников (земских медработников – А. М.-С.). «Не врождённая жестокость служит причиною этого явления, - объясняет один из них, - а нужда и часто нужда безысходная , способная притупить лучшие чувства человека. Быть может, в указанном явлении играет также некоторую роль и то отсутствие страха смерти, какое свойственно нашему народу: он просто смотрит на жизнь и также просто на смерть и, что думает о себе, переносит на других!

      «Положение больных особенно жалко и тяжело бывает летом, в страдную пору, когда так ценны рабочие руки и «когда один день год кормит»…   В это время при больном никогда не оставляют способного к работе человека, а либо не способную к труду старуху, если такая есть в семье, либо какую-нибудь 7-8-летнюю девочку, которая при первой же возможности норовит сбежать и, заигравшись со сверстницами (сверстники вместе со взрослыми в поле – А.М.-С.), совершенно забудет о больном.

   Но иногда отсутствует и такая сиделка, и часто весь уход за больным в летнее время ограничивается тем, что поставят на лавку возле больного кружку воды, положат хлеб и оставляют так на целый день. «На живое – жив будет», выживет, то и так выживет, а умрёт, то и так умрёт», - нередко решают крестьяне, оставляя больных на произвол судьбы…

    Поэтому совсем не редкость в деревне такие случаи, когда больные умирают в отсутствие домашних, и они о смерти близких узнают от случайно зашедшего в их избу соседа, или возвратившихся с работы домой. Так матери, придя с поля, находят мертвыми своих детей.

   Особенно печальна летом участь больных и дряхлых стариков. В такую пору заболевшего старика оставляют лежать на печи, одного, положат ему краюху хлеба, кружку воды и лежи до вечера. Некому его накормить, переложить и поправить. При таких условиях больной нередко и испражняется, и мочится под себя, заражая воздух, и находится в таком положении до вечера, пока не придут с поля домашние и не окажут ему помощи. При подобном содержании больных, в их постели заводятся иногда даже черви.

   Или лежит такой больной где-нибудь в заднем углу или в сарае. Постелью ему служит какое-

нибудь лохмотье, а то и просто клок соломы».

   А вот что о питании наших предков-селян:

    «Развитию этих страданий (золотухи, малокровия, хронических катаров) способствует в зрелом возрасте однообразие и господство по преимуществу растительной пищи. Говядина, как и рыба, на столе и у богатого крестьянина бывает не каждый день, у среднезажиточного чаще только в праздник, а за обедом бедного и совсем редкость, притом обыкновенно солёная и не всегда доброкачественная. Употребляя молоко и яйца скорее, как лакомство, и относитнльно больше вводя в себя жиров, главным образом, в виде растительных масел, средний мужик питается почти исключительно хлебом, крупами, горохом, картофелем, капустой, огурцами и овощами, в которых черпает необходимые для его организма растительные белки и сахар». («По данным бюро статистики, количество потребляемого среднезажиточным крестьянином мяса равняется 12 -15-ти фунтов в год, а среднее количество картофеля и хлеба – 16 – 18 пудов»).

    И всё это, повторюсь, после реформы, в конце девятнадцатого века!

« В посты, особенно в весенний, Петров, когда съедобные припасы на исходе, а до новых ещё далеко, нередко появляется у крестьян «куриная слепота», а при неурожаях, иногда эпидемически, цинга».

   «Там где лесу мало и изба уже поизносилась, в ней нередко холодно, она промерзает, и обитатели её часто хронически дрогнут. Правда, в таких избах, сидя на печи, в шубах, и экономя тепло, иногда стараются закрыть трубу пораньше и «захватить дух», но зато платятся угаром.

   Не говоря о тех крестьянских избах, которые топятся до сих пор по чёрному, многие из них часто содержат воздух удушливый и спёртый, а нередко и зловонный, так как, кроме взрослых членов семьи и маленьких ребят, здесь довольно часто обитают коровы, молодые телята и ягнята, живут курицы и ночуют собаки и кошки».

   «В семьях малосостоятельных и бедных или в таких, где рук немного и, в особенности, где беременная является единственной работницей, она часто работает до самых родов и нередко самоё наступление родовых болей застаёт её за самой работой. Весьма часто до обеда женщина работает, а после обеда родит.

   Кроме исполнения работ по дому, беременная часто бывает вынуждена до самого последнего часа работать и в поле: вязать на жнитве рожь и овёс, сгребать сено, молотить, а нередко и жать. Вот почему довольно часты в деревне случаи, что женщина родит, едва успев прийти с работы, а то и за самой работой, на дворе, во время дойки коров, во время полотьбы на огороде, на речке во время мытья белья, на сенокосе, в поле, на полосе, под суслоном, в лесу, в дороге. «Деревенской бабе некогда барствовать и баловаться, а надо работать» - вот прочно сложившееся мнение в деревне» (Замечу в скобках: именно так, в поле под берёзонькой на жатве родился мой самый любимый поэт Александр свет-Трифонович Твардовский),

    «Едет крестьянка с братом по лесу, чувствует, что настало время родить, терпеливо переносит схватки, сходит, наконец, с телеги и, под предлогом естественной нужды, заходит за кусты. Минут через 20 – 30 баба благополучно разрешается, выходит из-за кустов с ребёнком в подоле и продолжает путь. Другая баба везёт из города в деревню, верст за шестнадцать воз кирпичей и сама идёт пешком. На половине дороги среди леса её застигают роды, Повернув лошадь в кусты, она родит, случившимся при ней ножом перерезывает пуповину, перевязывает её, кладёт ребёнка в подол и продолжает путь до деревни, около 8 вёрст, по-прежнему пешком».

   «- Дядя Максим, дай-ка мне ниток, - обращается к мельнику приехавшая на мельницу женщина.

     - Мешок, что ли зашить?

    - Какой мешок? Пуп ребёнку завязать, я ведь родила.

   Дал мельник родильнице нитку, что мешки зашивают, а топором отрезали пуповину».

«Особенно поразительны по своей выносливости и присутствию духа роженицы, когда роды во время страды в поле. Там приехавшая за пять вёрст для жнитва женщина родит на полосе одна, возвращается с ребёнком домой, никого не прося о помощи, сама топит баню и моет ребёнка.

   Замечательно, что и в этих неожиданных и необыкновенных, по своей обстановке случаях, крестьянина не оставляет суеверная находчивость, вытекающая из убеждения, что о наступлении родов никто из посторонних знать не должен. Невестка, почувствовав приближение родов, сообщает о том свекрови. Та, как бы нечаянно, ломает свою косу и словами: «Дай-ка, Марьюшка, мне свою косу, а ты сбегай домой и принеси другую», - даёт ей повод, не обращая на себя внимания присутствующих, удалиться с поля».

    Вот с таким вот «грузом» боли и печали пришли наши с вами предки к Февралю семнадцатого. И им ли было не радоваться, им ли было не приветствовать революцию?!

   И вот что было бы, если бы бары вернулись к власти (цитирую «Окаянные дни» Ивана Бунина про нашего самаролукского барина):

   «А Орлов-Давыдов, прибавил он (повар от «Яра» - А. М.-С.), прислал своим мужикам телеграмму – я сам её читал (Когда это только он сумел смотаться из Москвы в мои родные места - в Самарскую Луку, где воистину по-разбойничьи хозяйничал этот граф-жадюга?): жгите, говорит, дом, режьте скот, рубите лес (к тому времени он уже чуть ли не половину самаролукских лесов порубил на продажу на топливо   и на обжиг древесного угля – А. М.-С), оставьте только одну берёзку, - на розги, - и ёлку, чтобы на чём вас вешать». С каким вот уж воистину сладострастием это написано барином Буниным!

   Что не порадовал, то не порадовал я своих земляков тягостными материалами, как жили при царях-батюшках наши с вами предки. Но они – русичи! Им ли вешать голову?! Известная нам хотя бы тысячелетняя история нашего народа приучила к стойкости (Вскобках замечу: дивиться приходится паникёрству западно-европейцев и американцев. Террористический акт – и вся страна становится на уши, военное положение вводится. Да, переживали, некоторые даже слёзно, события на Дубровке, но хладнокровно! Без паники!). И вот, несмотря на всяческие трудности и невзгоды, русичи не теряли силы духа. И, по случаю, знатно-знатно, вольготно-вольготно повеселиться умели. А посему я с пребольшим удовольствием перехожу к рассказу о том, как наши с вами предки чествовали один из самых славных праздников русско-народных – Масленицу.  

   Главное и не самое ли радостное событие этого месяца в жизни русича - это МАСЛЕНИЦА.  

   Это, наверно, самая веселая и самая по-язычески разгульная неделя на Руси. В церковных календарях она так вот значится: «седмица сырная (масленица) – сплошная». Обратите внимание: слово «масленица» - в скобках («аки в узах»!) и с маленькой буковки! По-церковному это время предуготовления к Великому посту. Ну чающие Царствия Небесного проводили эту седмицу в молитвах и покаяниях, а простые смертные напоследок-то перед сорокадневным постом, плюс Страстная седмица, что называется, отрывались.

   Ни у одного праздника на Руси нет стольких наименований (уважительных и фамильярно-грубоватых!), как у Масленицы (полуязычник в душе, я именую её с большой буквы!). Вот неполный перечень их из Месяцеслова: весёлая, честнАя, широкая, госпожа, боярыня, касаточка, неточка, ясочка, перепёлочка, перепёлины твои косточки, бумажное тельце, сахарные уста . Но и: широкорожая, объедуха, блиноедка, блюдолиза и даже: мокрохвостка, ерзовка (проныра, пролаза, пройдоха), обманщица, переберуха, вертушка, кривошейка… Уф, остановлюсь на этом – уморился перечислять!

   Немного передохнув, возьмусь перечислять – «выдавать на гора», как бывший шахтёр в мои молодые лета, пословицы и поговорки масленичные:

«Масленица – объедуха, деньгам приберуха».

«Масленица широка – затопила и Великий пост» (ну это, когда по русской широте душевной праздновать ну ни как остановиться не могут!).

«Масленица-кривошейка, провела нас хорошенько» (ещё как хорошенько-то: сколько недель копили – за одну всё подчистую ухмыстнули-подобрали!).

«Масленица – обманщица: обманула, провела, нагуляться не дала» (будя прибедняться-то: нагулялись-нагрешили – за семь недель не отмолиться!).

«Пили о Маслену, а с похмелья ломит на Радуницу» (переборщили, однако…).

   А это вот моим землякам назидания для:

«Пируй и гуляй, баба, на Масленице, а про пост не забывай» (Где это ты, ерзовка этакая, так допоздна в пятницу-то задержалась? С кумой, говоришь, заболталась? Это ты муженьку «лапшу на уши вешай», а в Чистый понедельник на исповеди перед батюшкой-то «колоться» придется.             У, греховодница!).

   А от этого вот «плача»-причитания прямо сердце разрывается:

Масленица – ерзовка,

Обманула нас, плутовка,

Оставила нас

На кислый квас,

На постные щи

На голодные харчи!

   Как говорится, гуляли-веселились - подсчитали: прослезились. Конечно же, наша Церковь не одобряла масленичное разгулье. Но и не возбраняла шибко-то. Не по немощи, а по разумению! Как никакому другому народу в Европе, нашему выпала самая горькая судьба. Специалисты подсчитали, за последние четыре века нашей стране пришлось вести около 450 войн. И с Запада, и с Востока, и с Юга постоянные набеги и нашествия. Только с севера Ледовитый океан ограждал, а ныне вот и оттуда всего можно ожидать – благо, Президент у нас дальновидный, вовремя спохватился насчёт укрепления обороноспособности в северной части страны. А к тому же ещё и бары у нас больно жадные были. Ни в одной европейской стране так своих крестьян не угнетали, как в нашей. Так что (по закону маятника: насколько в одну сторону его оттянешь – настолько же он в другую качнется) у нас и такие жестокие бунты и революции (это и нынешним кое-кому на заметку!). А посему и загулы у нас такие бесшабашные («пей-гуляй – однова живем!»). Случайна ли такая вот масленичная частушка в Самарской Луке?

Давай выпьем, кума, тут:

На том свете не дадут!

Дадут, не дадут –

Давай выпьем, кума, тут!

Мы не спать пришли.

Не дремать пришли,

Пришли пробовать вино,

Не прокисло ли оно.

   А это вот не «слоган»?

Не пьют, кум, на небеси,

А тут шибче подноси.

Радуй свата и куму,

Всем налей, но – по уму!

   Вон оно как: пей, да разумей (разум не теряй). И закусывай добротнее. Благо, столешница от яств аж прогибается, бедненькая, на столе, по любимому присловью селян, птичьего молока на нём только нет!

   На Руси ведь как (чему зело-зело дивуются иноземцы): перед гостьми последнее на стол выложат! Знают, потом зубы на полку выкладывать придётся, а вот поди ж ты… Что это – тщеславие? Ну не без этого. Но главное-то всё же – доброта! Неудержимая тороватость, особенно, когда она на почве сострадания. Вон украинские руководители какой только грязью нас не поливают, а чуть где-то «приспичило» их – у русичей будто память заклинило: все обиды по боку. Руки чуть ли не непроизвольно помогать в беде им тянутся.   

   Для ради солидности я обращусь к книге знатока русской старины И. П. Калинского «Церковно-народный месяцеслов на Руси», вышедшей в 1877 году. Вот что пишет этот (церковно-образованный!) автор:

   «Масленицу повсюду ожидали с большим нетерпением. Это самый весёлый, самый разгульный и поистине всеобщий праздник.

   Масленичная неделя была, буквально, переполнена праздничными делами; обрядовые и не обрядовые действия, традиционные игры и затеи… Сил, энергии, задора хватало на всё, поскольку царила атмосфера предельной раскрепощённости, всеобщей радости и веселья».

   Причём веселились не абы как: «Каждый день Масленицы имел своё название, за каждым закреплены были определённые действия, правила поведения и пр.». Вот как бы «график мероприятий» этой седмицы, по народному определению, «честнОй (ценной, дорогой от слова «честь»), весёлой, широкой»:

«Встреча» - понедельник.

«Заигрыши» - вторник.

«Лакомка» - среда.

«Широкий четверток» - четверг.

     Самым веселым и шумным был четвертый день Широкой Масленицы-то. Он так и назывался – «Разгуляй-четверток»! В этот день, начиная уже с обеда, все на улицу вываливали. Подростки, парни и молодые мужики на потеху красным девицам и молодицам снежные города брали, своей хваткой и удалью выхваляясь. А кто постарше, те вместе с женами, детьми и внуками по улицам на возках катались, красуясь друг перед дружкой не только силой и статью, но еще и сбруей, всем убранством своих коней.

   А под вечер устраивались кулачные бои для ради забавы и молодечества.

Любит русский человек

   Праздник силы всякий.

   Потому и хлеще всех

   Он в труде и драке.

   Я застал их, эти самые кулачки, Но участвовали в них в мое время только детвора и подростки. Взрослые только поглазеть выходили, как мы друг дружке носы расквашивали. А в старину в кулачных боях и мужики участвовали охотно. На виду у молодых бабёнок да красных девиц кому это своей выступкой да удалью покрасоваться не захочется?!

«Тёщины вечёрки» - пятница.

   Про хлебосольство и гостеприимство её, тёщи-то вот как нелицеприятно сказано:

Думала тёща, пятерым пирог не съесть,

А зять-то сел и за присестом весь съел.

Тёща по горенке похаживает,

Нехотя на зятя поглядывает,

Потихоньку зятюшку побранивает:

«Как тебя, зятюшка, не рОзарвало,

На семь частей не раздёрнуло?»

   А в субботу - «Золовкины посиделки», которая спроста ли по-древлеславянски, как зловка значится (по примеру золото – злато)?

Мы, подруженька, с тобой

Отчаянны головушки.

Попадай-ка ты к нам в снохи,

Я к тебе в золовушки.

   Оченно хорошая частушечка, но есть и другая:

Летит стая журавлей

В сторону холодную.

Захватили бы золовку,

Змею подколодную!

А это вот современное –   признание в Интернете: «У нас с золовкой никогда не было тёплых отношений – слишком разные жизненные позиции. У нас даже кошки все эти годы дрались».

   На воскресенье приходятся «Проводы, целовник, прощёный день».

    «Отдадим почтенье на сырной в воскресенье, т. е. напроказим, перерядимся и пр.» (Даль). Ну то бишь оторвёмся напоследок-то. И отрывались! Не только в моём родном селе Аскулы, не только в Самарской Луке – по всей России-матушке! Вот отрывочек из очерка «Прощёный день» ныне подзабытого писателя-народника О. Забытого:

   «Обыватели села В., почуя приближение Великого поста, с каким-то азартом спешат насладиться всеми удовольствиями Масленицы. Улица сильно оживлена. Вдоль села туда и сюда беспрестанно снуют разных видов и сортов сани, битком набитые парнями, девками и ребятишками. Слышатся отрывки разных песен. На одних санях горланят:

Верея ль моя,

Ты вереюшка,

Ты сдержи меня,

Бабу пьяную, -

Бабу пьяную,

Шельму хмельную.

   (Верея – столб, на котором ворота держатся – А. М.-С.).

   Люди пожилые и солидные тоже не отстают от молодого поколения по части развлечений и увеселений. Двери кабака то и дело отворяются, выпуская густые клубы пара. Там слышится рассыпчатый топот трепака, а из дверей по временам вырываются приговорки, вроде:

Ходи, изба, ходи, печь,

Хозяину негде лечь!

   Вот из питейного, едва сохраняя равновесие, выходят полушубок и поддевка.

   - Ты теперь куда? – спрашивает полушубок.

   - А я почём знаю, - отвечает поддевка. – А ты?

   - А я с тобой вместе…

   Вот они, оказывается, как рождаются русские народные сказки-то: «Пойди туда, не знаю, куда и т. д.»!

   А эту вот не иначе, как трагическую масленичную историю, со слезами на глазах приходилось моим землякам выслушивать:

В Жигулёвских, во горах

Монахи спасалися,

Пока аскульски жалмерки

До них не добралися.

Как взялись за чернецов,

Аж гора скрипела.

За ночь, как от ветра дым,

Святость с них слетела.

Вам всё хаханьки-хи-хи,

А им замаливать грехи!

Ну аскульские - это прадедушке Толе тут к слову пришлись, а вообще-то в других самаролукских сёлах свои «фигурировали».                                

Заканчивалась Масленица Прощёным воскресеньем. Тут тебе за целый год счастливая возможность предоставлена в своих грехах не в церкви перед батюшкой, а ближним и дальним своим чистосердечно покаяться и прощения у них попросить.

Воскресенье, «День Прощённый»,

Эпилог. Последний тост.

На пороге – строгий, сонный

Уж стоит Великий пост.

Затихает шум веселья,

Истреблён блинов запас,

В перспективе – боль похмелья,

Редька, хрен, капуста, квас…

   Ну вот и Чистый понедельник припожаловал (а кое для кого и нагрянул!). Всё, баста: отгуляли, отмасленничали, отлобызались (кто и не шибко благочестиво обряд этот достославный выполнял – ох, уж эти мужики!) – Великий пост наступил. С раннего утра в Чистый понедельник у хозяюшек забот-хлопот не в проворот. Всю оскоромленную посуду надо было чисто-начисто вымыть – иную даже со щёлоком, так она густо за мясоед-то и за масленицу заскоромилась. Чтоб ни жириночки не осталось! А чугуны для верности-то ещё и на углях выжигали. Занятно было наблюдать, как огромный чугун в печи на тлеющих углях возвышался, будто солнышко над заревом.

   Смотрю Церковный календарь:

   «Понедельник – начало поста, полное воздержание от пищи.

   Вторник – полное воздержание от пищи.

Среда – пища без масла» (И так потом во все дни поста пища без масла, исключая субботы и воскресенья).

   И это для рабочего человека?! Кто установил такое? Спаситель? За три последних года Своей земной жизни он только раз сорокадневно в пустыне постился перед самым началом Своего Служения, даже иудейские посты субботние не соблюдал («Суббота для человека, а не человек для субботы»). Апостолы его? Нет, попы! Не иначе, как обличаемые Христом фарисеи!

   Если что не так, то прости меня, Господи, за эту, быть может, крамольную мысль: а не по наущению ли сатаны-дьявола делается это, чтобы, если и не отвратить рабочих и непраздных людей от Церкви, то хотя бы озлобить их? Ну подумайте сами, каково это – два дня без пищи, а на третий и последующие дни – пища без масла?! А тебе надо в извоз или по сено в луга на целый день! Или в лес по дрова. Тоже на холоду целодневная работёнка-то - не мёд. Или в школу на занятия, а там в конце уроков – физкультура. На голодный желудок не больно-то побегаешь да попрыгаешь. Да и никакие науки в голову не пойдут. Не скажу про многих у нас в Аскулах, но со мной случалось именно так. Бывало, к концу поста приедут кто-то из моих двоюродных сестёр Макеевых из Самары – ужасались: какой ты синенький у нас за пост-то стал! Но бабаня в вопросах веры и поста кремень была! Даже коммунисту с января-февраля 1943 года отцу моему, пока она жива была, мясное не варили – куриными яичками как бы в тайне от неё (замечала, конечно!) на работе пробавлялся…

   Конечно, монахам, а особенно высокопоставленным (епископам, архиепископам и митрополитам, таким, как например, нижегородский владыка, на которого молодые монахи-семинаристы публично пожаловались на его «нетрадиционные наклонности»), - при их «осёдлом» образе жизни пост-то, может быть, и по строже востребован, а к простым труженикам-мирянам почто такие вот уж воистину пустыннические строгости?!

   Что такое эти посты, я это на себе испытал. Бабаня Матрёна с четырёх лет меня соблюдать их заставляла (Как же: отец на фронте, разве не от постящегося молитвы за него дойдут до Господа?).

      Как же мы безоглядно переимчивы - русичи! Вот марксизм, разработанный для промышленно развитых стран (сам Маркс подчёркивал: только для Англии применим его «Капитал»), где пролетариат составляет большинство населения (к чему тогда диктатура пролетариата- в таком разе?).   Но понаехавшая с Запада кучка большевиков (потом в ходе беспорядков зело-зело разросшаяся!) применили его в крестьянской стране, где промышленный пролетариат составлял всего три процента. То же и с постами, которые наши попы переняли у Византии. Но там же совершенно другой климат и совершенно другой рацион питания. Не был в Турции и Греции – передам рассказ своего хорошего знакомого, пестравского агронома, который в 1962 году побывал на Кубе с целью передачи нашего опыта колхозно-совхозного (к счастью для кубинцев, они не переняли его). На завтрак у них – чашечка кофе. На обед - бананы. Ну и как исключение: рыба. Утрецом хозяин семьи выловит пару рыбок (больше ему не надо). Одну хозяйка отнесёт на рынок, чтоб кофейного порошка купить и бананов, если нет своих, а другую - семье на обед. На ужин тоже бананы. Что так и не попоститься?

   Читая в младые лета древнегреческих авторов, дивился: они обыкновенное виноградное вино на своих застольях более, чем на половину, разбавляют водой. Самая уничижительная характеристика: он пьёт не разведённое! Как если бы кто глохтил постоянно неразведённый спирт. А чего дивиться-то было мне тогда? Много ли водки выпьет нормальный человек, чтоб зело не захмелеть, в летнюю жару?

   Идёт Великий пост – время трезвления и покаяния, прошения об отпущении грехов – вольных и невольных.

   Вот как ответила писательница Дарья Донцова на вопрос:

   - Вы, прошедшая через эту болезнь (раковую) и победившая её, что могли бы сказать людям, услышавшим такой страшный диагноз?

   - Господь не даёт такого креста, который ты не способен снести. Это знают воцерковлённые люди, это их утешение. Они вообще легче переносят болезнь, потому что понимают: Божья воля – не Божье наказание, а Божье испытание. Господь испытывает того, кого Он больше любит. Для чего? Для испытания души этого человека. Потому что любое страдание воспитывает человеческую душу. По моему мнению, онкология не даётся просто так, зря. Это тебе шанс изменить свою жизнь, знак того, что ты жил как-то неправильно. Вот и воспринимай это как свою удачу. Не сдавайся…

«Сеешь живучи, жнёшь умираючи» («Что посешь, то и пожнёшь»).

   Смерть не страшна простецу пахарю, как общее понятие, но страшится смерти нечаянной. Постоянная молитва его: чтобы привёл Бог помереть своей смертью – «Упаси Господь, умереть без покаяния».

«В семье и смерть добро, на чужбине и жизнь – худо».

   «Удальство, порой смелое до дерзости, свойственное широкой душе, слышится в поговорке: «Смерь русскому человеку свой брат!». Отсутствие страха перед этим «своим братом» и порождало изумлявших мир удальцов среди русских солдат, бравших неприступные города одной смелостью, орлами перелётывающих непроходимые горы, устилавших, мостивших путь своим братьям собственными костями. Стыд-позор для истинно русского человека – хуже смерти. Это чувство не вымерло на Руси со времён князя-язычника Святослава, обессмертившего себя обращением к своей дружине: «Мёртвые сраму не имуть!».

   Из рассказа Чехова «Мужики»:

   «Смерти боялись только богатые мужики, которые чем больше богатели, тем меньше верили в Бога и в спасение души, и лишь из страха перед концом земным, на всякий случай, ставили свечи и служили молебны. Мужики же по беднее не боялись смерти. Старику и бабке говорили прямо в глаза, что они зажились, что им умирать пора, и они ничего…

   Смерти не боялись, но зато ко всем болезням относились с превеликим страхом. Боялись страданий и боли? А смерть тогдашнему крестьянину ну ни такое ли освобождение от постоянных жестокостей и тягостей жизни…».

   Вот уж воистину: везде всё на худой конец, а на Руси – на самый худой. Особенно – на селе! Именно в этом русле написано сугубо русское по духу и мироощущению стихотворение Леонида Васильевича Сидорова, песни на стихи которого пел архидиакон Роман Тамберг. Обращение к Господу Богу:
— Спаси грязненьких и рваненьких,
Безприютных, сирых, пьяненьких!
На земле ведь нет им счастия,
И на небе нет участия,
И в Писаниях проповедуют,
Что Царства Божия не наследуют:
Даже средь пути их тесного
Царства нет для них Небесного.
И нигде нет утешения,
И одно лишь к ним презрение.

Охрани их от юстиции,
От суда и от милиции,
От толпы сокрой презрительной,
От жены избавь язвительной,
Пошли Ангелов хранителей,
Дай им тихих покровителей!
Лопухи им дай, крапивушку,
Дай им ласковую ивушку,
И густую дай им травушку,
Мир и тихую канавушку.


Милость им Свою пролей,
Всё прости и пожалей.
Пусть сокроет их крапивушка,
Пусть наклонится к ним ивушка…
А когда уйдут все́ силушки,
Когда будут уж в могилушке,
Не пошли их на мучения,
Дай им полное забвение,
Без спасенья дай спасение.
Ведь они же безрассудные!
Пусть же будут неосудные.

С их словами непристойными,
Места нет для них с достойными —
Со младенцами невинными
Упокой их в Царстве вечности.

И не в Царстве справедливости,
И законности, и мщения —
Упокой их в Царстве милости,
В Царстве вечного прощения!

   Заодно уж и вот это стихотворение-песня Александра   Вертинского на кончину известной актрисы начала двадцатого века Веры Холодной:

Тихо шепчет дьякон седенький,

За поклоном бьёт поклон,

И метёт бородкой реденькой

Вековую пыль с икон.

Ваши пальцы пахнут ладаном,

А в ресницах спит печаль,

Ничего теперь не надо нам,

Ничего теперь не жаль.

                                                                             

   Для крестьянина (и даже для горожанина - завзятого дачника!) годовое коловращение начинается с весны. Ну недаром же на языческой Руси, когда она в основном сельской была, Новогодье отмечалось именно по весне. И рамки её (не бумажно-календарные, а природно-естественные!) таковы были: от первой капели до первого грома. Предвижу каверзный вопросец: а ежели-де капель-то в январе иной раз откроется, а гром в марте? Что тут скажешь? Бывает... Бывает, что и девка рожает, так что с того? Весь жизненный уклад, что ли, под этот случай менять?

    А вот это (почитай, тютелька в тютельку!) достойно удивления: как добротно вписались православно-христианские святцы в народный месяцеслов, благодетельно ужившись с приметами и присловьями! Причём приметы эти, как замечают знатоки русского обихода, в большинстве своём житейски проверенные и точные. Бери и смело пользуйся ими. Они не подведут. Ну, например: прилетели ласточки - надо сеять горох. Или вот это озорное, полушутливое, дедовско-прадедовское назидание. Оно для вразумления торопыг, стремящихся, как можно быстрее посадить (воистину: «посадить! аки в холодный каземат...) что-то в поле или огороде. Деды так говаривали о сроках сева: «Выйди в поле, сядь на землю голой задницей. Сразу узнаешь, пора сеять или погодить требуется».

   Вот и март на дворе. До 1348 года 1-е Марта было началом Нового года. Эта дата и поныне считается днём рождения (сотворения!) первого человека на земле – Адама. Началом года он был (а у кого остаётся и поныне) не только у иудеев, но и у египтян, персов, древних греков и римлян (по-латински сентябрь, октябрь, ноябрь и декабрь – это седьмой, восьмой             , девятый, десятый).

   Древнерусское название марта - протальник и капельник. Для не иначе, как ротозеев, прадедушка Толя приведёт такое вот ненавязчивое предупрежденьице: «Началась капель – бойся сосулек теперь!» А ну как по кумполу «зазвездит»?       И в таком разе неча будет на закон всемирного тяготения пенять – своё ротозейство вини. У нас ведь как ведётся? Готовы всех и вся обличать, но только не себя, любимого и безвинного. Вон намедни по «ящику» печаловались о пораненном сучком дитями в колясочке, безутешные слёзыньки проливали. В старом заброшенном парке на окраине города дровосеки сушняк пилили. Бензопилой! Звук от которой на полкилометра слышен. И какая нелёгкая понесла тебя, растютяй-тятянюшка, с младенчиком в эти дебри-то? И виноватыми признали дровосеков: они, видите ли, не удосужились красными лентами место работы своей огородить…

    По «ящику» об эту пору почти каждый вечер горестно трезвонятся сообщения о коварстве и непредсказуемости этих чуть ли не сталактитов по своей мощности… Дошлые учёные с математическим уклоном, что в школьные годы родительские сердца пятёрками по математике радовали, подсчитали: количество пострадавших от сосулек на душу населения в России сравнялось с числом пострадавших от кокосовых орехов в Африке. А в Питере, говорят, даже превысили этот показатель.

   «Март не весна, а предвесенье». Увы!.. Вон даже как:

   «Февраль воду подпущает (водится-водится за ним такое!), а март подбирает». Ещё какие заморозки-то случаются!

   «В марте мороз скрипуч, но не жгуч». Ну это ещё как сказать! Про двух девок - то ли самаролукских, то ли левобережных верные люди рассказывали: так мартовскою порою на улице заболтались – одна нос отморозила, а другая, ладно бы щёку, - у неё, сказывали, язык даже прихватило морозцем-то. Верить про язык-то – нет ли?

   «В марте сзади и спереди зима». Потому что «Иногда и март морозом хвалится».

   Но:

   «Март у матери зимы шубу купил, да через три дня её и продал».

   Казалось бы, зимушка-зима закончилась? И тем не менее народный месяцеслов наставляет селянина: «Март неверен: то плачет, то смеётся» (ну то бишь то пасмурно-слезливо, то радостно-солнечно).

    «В марте курица из лужицы напьётся». Чем не радостная картина? Всяк со мной согласится, коль лицезрел, как любят побаловаться, ну то бишь полакомиться весенней водицей эти домашние птахи. Ужли своим умишком прежде учёных мужей поняли полезность её, талой водицы-то? Учёные-то на приборах это выяснили, а они своим умишком до этого дошли. В подтверждение этого мой хороший знакомый такой «эксперимент» провёл: рядом с лужицей сковороду с обычной, ну то бишь колодезной водой поставил. Так ведь вот уж воистину не КЛЮНУЛИ необразованные птахи-то («Глупые, как куры»!).

   Предостережение форсуньям: «И март (не только январь и февраль!) на нос садится». И не только на нос, а и на коленки и повыше, если утрецом тёплой погодой прельстилась, а поздно вечером из гостей по морозцу в мини-юбочке домой возвращаться пришлось. Очень зря, а и нередко пагубно это, когда прельщают самих себя: «Форс мороза не боится».

      А вот что ещё в Словаре Даля про март:

   «Мартовская вода целебна. Она же от веснушек и загара (это ведь ныне загаром-то похваляются, а в старину белолицесть в моде была; арапками красным девицам ну никак не хотелось).

   «Март месяц любит куролесить: то теплом гордится, то на нос садится». А это вот уже не наставленьице, а чуть ли не как приказ старшины роты легкомысленным солдатикам: «Пришёл марток - надевай семь порток!» Так-то оно вернее будет, коли в лес по дрова или в луга за сеном, а тем более в дальнюю-дальнюю дорогу по безлюдной местности в извоз отправляешься!

   Сколько, сказывали, народу погибло, кто пренебрегал этой народной мудростью: «Пришёл марток – не снимай тёплых порток!» С утра, глядишь, оттепель, синички распевают, а к полудню такая пурга завернёт, такая метелица разыграется – свету белого не видать. Так что, если ты в луга за сеном налегке («без семи порток») поехал, то и на тот свет нехитро угодить будет…

   Не хотелось бы мне на лЮбых моему стариковскому сердечку земляков наговаривать (в смысле - нежелательное сказывать), но вот из Тольятти или Жигулёвска то ли в Осиновку, то ли в Винновку на своём новеньком «Москвиче» молодые супруги к мужниной родне мартовской порою отправились. И как есть, налегке отправились-то. Молодая жёнушка в колготочках (в ту пору только что мода на них пошла) свёкровы очи решила порадовать. И надо же: что называется, среди долины ровныя в нескольких километрах от близлежащих сёл машина останавливается. А случилось это ещё до «эры ермаковских дач» - дорога пустынная-пустынная. Краем глаза супруг замечает: лядвии-то у молодой жёнушки (даже через лёгкую ткань колготок это виднеется!) синеть начинают. Ну не снимешь же свои штаны для сугрева любимой супруги и не станешь же в одних трусах на дороге «голосовать»? Ну хорошо, Господь Бог смилостивился над модницею и попутку для вспоможения им послал… Насчёт семи порток-то, конечно, преувеличение, но здраво сказано. Зело здраво!

   Да, первый месяц весны припожаловал. Но расслабляться не следует. Аскульские старики так любили говаривать про март-то: он-де, что сосновенская девка ветреная, – не знаешь, что и ждать от неё.

   Хорошим считается март, когда зима не сразу уступает место весне, когда тепло приходит постепенно, набирая силу спокойно и уверенно - изо дня в день.

   Что там ни говори, а, слава Богу, перезимовали! Снежком в феврале мать сыру землю изрядно позавалило. Только бы вот половодья на полях и в огородах и дачных участках не было, чтоб водица по большей части на них осталась, а не в Волгу и не во синё море сбежала.

   Хозяюшкам на заметку. Талая вода, знающие люди говорят, способствует яйценоскости кур, а посему, дорогие землячечки, мужей своих за упущения звонкогласые порицательницы, сами-то не мешкайте курочек во двор выпускать   талой водицей полакомиться. Она, мартовская, это уже умные люди и в газетах пишут, не только в «Мартовском пиве» хороша и пользительна.

   6 марта – Тимофей-весновей. Этим всё сказано! «Тимофей-весновей – уж тепло у дверей». Ну ни радостное ли наименование у этого дня!

   Заветная мечта селянина: «Дожить бы до весновея, а там и зима не страшна». Дожили! «Тимофей теплом веет, стариков на завалинке греет».

Тимофей, Тимофей –

Полна лавочка друзей.

Все с седыми бородами,

Каждый хвалится годами.

   Так и вижу я среди них некрасовского Луку. Почитай, в каждой беседе (компании) у нас такой найдётся:

Лука – мужик присадистый,

С широкой бородищею,

Упрям, речист и глуп.

Лука похож на мельницу:

Одним не птица мельница,

Что, как ни машет крыльями,

Небось, не полетит.

   «Каждый хвалиться годами». Да, да, да! За стариками это водится – хвалиться своими годами. Вы читали где-нибудь, чтобы какая-нибудь писательница, актриса да и простая селяночка и горожаночка на всю область, а то и на всю страну расхвасталась: а я, мол, уже прабабушка? То-то и оно!

    По-старому-то ещё зима, ещё февраль на дворе, а как славно и узреть, и почувствовать первую улыбку и ласку весны! Зимой-то сиди себе и сиди в избе: надоело, глаза бы ни на что не глядели. А это глянь-ка, старые друзья-товарищи собрались на завалинке, на весеннем солнышке погреться. «Как тараканы, изо всех щелей повылезали!» – это всё Лукерья, Семёнова сноха так злословно (типун бы ей на язык-то!)   прилюдно высказалась про нас. У, злословица! Типуна-то, пожалуй, маловато – язык-то такой словоблудке под самый корень отхватить бы!.

   И вот собрались они более ста лет тому назад в нашем селе Аскулы, Богородское тож на Низу. Так вот незамысловато у нас называлась и называется ныне чуть ли не километр в длину улица, что устремляется в сторону Волги-матушки, в сторону Винновки, где в своё время любили гостевать-«чаёвничать» волжские казачки-разбойнички. Чем они «чаёвничали» там, в Винновке-то - их название этого села с потрохами выдаёт. Собрались они, земляки мои, скажем, на завалинке у дома Дикушиных. И представлю-ка я себя на месте своего прадеда Якова Мухортова.

   Об чём разговор? О наболевшем! Кто на зануд-старух, ну то бишь жён своих жалобится, кто на языкастых снох печалуется. Ну ни такие ли-де они языкастые пошли: ты ей - слово, она тебе – дюжину. Разок за компанию и я язык-то было распустил (Тут вот ведь какая закавыка-то: коль свою сноху не хаишь, поначать могут, а не снохач ли ты, мол?). И вот закончить не успел, а она, как тут и была. Косматкой и, почитай, раздевкой с войлочком в обеих рученьках прибегла. Завалинка-де, тятенька дорогой, вон какая холодная, давай-ка, мол, я тебе подстелю тепленькую подстилочку. А то вон они, на стариков соседей по завалинке показывает, на холодной землице свои тощие задницы-то застудят и всю ночь-ноченскую ими чихать будут. А ты, как младенчик в зыбочке, у нас спать-посыпотствовать будешь! Тут я заткнулся на полуслове, а краем глаза заметил всё же: завидуют мне соседи-старики-то…  

    Ну что худого про такую сношеньку скажешь? За холодненьким кваском, к примеру, для свекра кто шибче всех в погреб спрыгнет? Ни старуху, ни дочерей не добросишься. А любимая сношенька свет-Дарьюшка мигом слетает. Глиняную-скудельную кружку всклень наполнит и, почитай, над самым ухом ласково-ласково, аки горлица, проворкует: "А ты, тятенька, не глохти его, квасок-то, а, как малое дитятко, похлебывай. А то, не дай Бог, горлышко застудишь и охрипнешь. Кто нас тогда уму-разуму учить будет?"

    А в глазах-то, в глазах-то у Дарьюшки бесенок так и играет, так и играет! Ну не зараза ли?! По-доброму-то благонравия для - по крутой спине бы ее съездить, а жалко! Опять же, в субботу после обедни отцу Исидору каяться придется... Нет, что повезло мне со снохой, а неочунаю Алешке с женой, то повезло (а что неочунай, то неочунай Алешка-то: чуть что и грымзит ее!). Есть вон снохи, что змеи подколодные. Взять вон хоть сватову сноху Устинью. Это надо, что учудила эта языкастиха зловредная намедни! Ты бы, говорит, тятенька (это свекру-то!), прежде чем сноху поучать, шириночку бы застегнул, а то так распахней и ходишь с утра! Ну он тоже не в карман за словом полез: а ты бы, говорит, дорогая сношенька, бесстыжие зенами своими не по стариковским ширинкам шарила, а в рот бы ему глядела да ума-разума набиралась. А заодно и благочестие постигала!

     До самой смерти бабаня Дарья добрым словом поминала своего любимого свекра. А какие поминки она по нему сотворяла (чуть ли не закатывала!). А что у свекра любимой сношенькой состояла, так то не диво: и послушная, и работящая. А еще красавица писаная! Как у нас про таких говорят: "Из села вон". Ну то бишь не изрядные. Многие мои по отцу двоюродные братья и сестры обличием все в нее пошли - как есть красавцы и красавицы. Про себя уж так и быть умолчу...

   Кстати сказать, она родная сестра Якова Михайловича Костина, с Первой мировой в родное село возвратившегося не только с Георгиевским крестом, но ещё и фельдфебелем, чем до самой старости законно (и прилюдно!) гордился. А ныне вот и прадедушка Толя до самой смертыньки будет гордиться таким дедом, хотя сам-то я не старшиной роты был, а, будучи зауряд-офицером, стрелковым взводом командовал. Вот какие всё же разные мы с противоположным полом-то. Они всё больше красотой да внешними данными похваляются, а мы званиями да должностями-профессиями гордимся..

   А нынче вот какие старики пошли. Стоят двое на улице, разговоры разговаривают. И надо же: проходит мимо них девица – ну как есть вся из себя! И тут один из них и ни восскорби-ка ли: «Эх, где мои двадцать годков!» А другой, ну который покрепче разумком-то, аж руки на него воскрилил: «Что ты, что ты, Бог с тобой! Это по новой сорок лет вкалывать?!».

   А шут с ними, с этими стариками. Я вот лучше стишок одной старушечки процитирую:

Какое блаженство проснуться и знать,

Что вам на работу не надо бежать.

И день наступающий очень хорош,

А если болеешь, то значит живёшь.

И старость совсем не плохая пора.

Да здравствует время свободы! Ура!

Какое блаженство на старости лет

Своими ногами идти в туалет.

А после в обратный отправиться путь

И быстренько под одеяло нырнуть.

А утром проснуться, проснуться и встать

И снова ходить, говорить и дышать.

Какое блаженство в постели лежать

И на ночь хорошую книгу читать.

Сто раз прочитаешь знакомую прозу,

И всё тебе ново, спасибо склерозу.

   Ну как есть, в точку попала И. Я. Бронштейн! Особенно насчёт благотворности склероза, которому один умственный старец такую вот похвалу выдал: хорошая, говорит, болезнь - склероз. Ничего не болит, и постоянно новости узнаёшь. Какие? Ну такие, например:

   - Ты слышал, нам пенсию проиндексировали?

   - Нет ещё. Славно-то как!

   Минуты через три этот же пенсионер интересуется у своего «коллеги»-склеротика:

   - А нам пенсию-то проиндексировали! Не слыхал?

   - Впервые слышу! Радость-то какая! А не знаешь, этой индексации-то на бутылочку горькой станет?

   А для тех, кто в возрасте почтенном, приведу чешскую народную песенку «Не горюй, что будешь старой»:

Не печалься, дорогая,

Если щёчки вянут.

Если зубки выпадают –

Так болеть не станут!

Будем мы с тобой всё те же,

Ты – моя отрада!

Если кудри станут реже –

Их чесать не надо!

Будем в лес ходить мы парой,

Жить легко и просто…

Не горюй, что будешь старой –

Доживай, знай, до ста!

8 марта. На эту дату в месяцесловах ни словечка. А ведь это очень знаменательный день!

   Это очень здорово, что такой праздник приходится на начало весны, когда природа пробуждается от зимнего тягостного сна, и вместе с ней начинают расцветать (а некоторые даже распускаться!) представительницы вот уж воистину прекрасного пола. Прямо на глазах хорошеют и своими чарами заставляют трепетать мужские сердца. Вон даже старцы на вроде меня, - и те нет-нет, да и устремят свой не шибко безгрешный взор на эту волнительную красоту. А потом повечеру они (увы, безвинно-безвинные!) в своих молитвах оправдываются перед Господом Богом: мол, вот, старый хрен, засмотрелся на неё. Но ведь, Господи, Ты веди еси: аки на садовую розу или полевой цветок взирал-то…

   Когда житель самаролукских селений с такими благочинными наименованиями, как Богородское, Аскулы тож и Дмитриевское (названное в честь преподобного Димитрия Солунского), Сосновый Солонец тож женился, например, на исконной насельнице села с таким говорящим само за себя названием, как Отважное, жалостливые старушечки-односельчанки уже на первом году их семейной жизни интересовались у него: отважинка-то, мол, не буйная попалась, не дерётся? Интересовалась-то, памятуя о том, кем основано-то было это самаролукское селение и кто там не в последнюю очередь занимался решением демографической проблемы? Волжской вольницей казацкой! И когда шибко припозднившегося муженька встречала на пороге их дома эта воистину отважная женщина с увесистой скалкой в руках (будто с кистенём или палицей!) и самоотверженно запускала её в дело, с его уст невольно срывалось слово «разбойница». Но только ли образно-метафорическое значение в данном случае оно имело? Не взыграла ли и в самом деле в её жилах кровь предков – бесшабашно отважных романтиков водных просторов волжских (и больших дорог самаролукских по совместительству!)?

   Но страшные в гневе исконные насельницы как Самарской Луки, так и самаро-правобережные, какие они, однако, заботливые и рукастые хозяюшки! Вон один по приезде в своё родное село Аскулы после того, как на радостях приняв на грудь, разоткровенничался в похвалах своей благоверной: какая-де она у меня заботливая! Приду в субботу с работы вовремя, она мне в ванной и спинку потрёт, и головку помоет. Но про ту головомойку, которую эта блюстительница здорового образа жизни устроила ему, когда он «с профсоюзного собрания» во втором часу ночи возвернулся, мои деликатные земляки у него интересоваться не стали (хотя сведения об этом, как говорится, «просочились»…). Правды ради надо сказать, число таких запозданий у него под воздействием не шибко толерантной супруги чуть ли не до минимума дошло. И то сказать: даже медведей научают. Вон намедни по телевизору показывали, как хорошо они ведут себя. Перед дрессировщицей-то вот уж воистину на задних лапах ходят!

   Что бы там всяческие злословы ни говорили, но по рассказам и признаниям своих самаролукских земляков, я доподлинно знаю: доброта, отзывчивость, трудолюбие, домовитость насельниц Самаролучья да и всея Самарии (Самарщины) выше всяческих похвал. Ну про случаи (редкие-редкие!) не шибко толерантного поведения по отношения к своим шибко провинившимся мужьям я по отношению к обеим сторонам так вот по-старчески благодушно скажу: «Один Бог без греха!».

   Как исконный насельник Самарской Луки, перешагнувший 79-летний рубеж, сердечно-сердечно поздравляю славных жительниц Самарской Луки и всея Самарии (Самарщины) с этим славным праздником!                        

   Да, на 8 марта в Месяцеслове Даля на эту дату, как говорится, прочерк – ничего знаменательного. А день-то этот, повторюсь, для российских женщин зело знаменательный! Это праздник их свободы. Напомню моим молодым землячкам вот хотя бы о таком позорнейшем факте тогдашней жизни – бесчинствах дёгтемазов.

     В молодые лета меня, выходца из села, крайне обижало, как плохо писали о сельских парнях такие, казалось бы, великие реалисты и гуманисты, как Горький и Чехов. И только с годами (случай за случаем, событие за событием) по простодушно-незатейливым рассказам очевидцев я наконец-то убедился: правы были они, когда так вот трезво, без народнического сюсюканья писали о сельской молодежи того времени.

   Конечно, и городские парни по отношению к женскому полу галантностью-то не шибко отличались. Но на селе до советской власти это было намного грубее и циничнее. И опять же, как правило, тон задавала «передовая часть» крестьянства – дети потомственной бедноты: комплекс социальной неполноценности давал о себе знать. Именно потомственной бедноты-то, у которой она, что называется, на роду написана, ну то бишь в генах заложена. Такому клад попадись – пропьёт, промотает. Как то в ходе столыпинской реформы в нашем селе, да и в других так же было. Получил наконец-то земельный надел в полную твою собственность – и что же? Продаёт его (при общинном владении землёй этого нельзя было), деньги проматывает и идет в батраки или отправляется в Самару пополнять ряды «золоторотцев» - прославившихся на всю Россию-матушку «самарских горчишников». И наоборот: сколько таких случаев рассказывали, как, попав в беду и обеднев, мужественно-состоятельный мужик снова «выбивался в люди». Неустанным трудом, смёткой, деловитостью.

   А шариковы, они и на селе шариковы. «Ах ты, задавака! А я вот дегтем тебе ворота вымажу и на все село опозорю! Не захотела за меня замуж, за бедняка – теперь тебя никто такую-то не возьмет!» И нередко добивался этим своего: женился на богатенькой-то, получал от тестя хорошее приданное. Но работать с темна до темна и в упор, как то делали все справные мужики, было не в охоту. И через некоторое время снова вливался в ряды сельской бедноты – этакой растопки мировой революции.

   Или (это Вересаев в своих сельских заметках хорошо описал) «ломается» дочка крепкого мужика, да и он сам, отец ее, против брака дочери с таким лотрыгой - так я изнасилую её и на все село оповещу, мол, сама захотела! Вот она моя и будет! Как миленькая, замуж-то пойдет.                 

   И такой вот прием опозоривания в ходу был. Изловили после игрищ девку, задрали подол сарафана или платья вместе с сорочкой и связали мочалом его над головой. Топай теперь в таком вот виде домой под улюлюканье оравы парней!

   Цель всех этих «воспитательных процедур» изначально-то, видимо, благая была – против женского распутства. Но страдали-то нередко невинные (вот уж воистину: «хотели, как лучше»).

     Измазал ворота дёгтем? При царях-батюшках такое с рук сходило. Почему? Да потому, что на селе человек (в том числе и мелкий барин) беззащитен был. Пожара, этого самого страшного сельского бедствия боялся. А при советской власти обстановка на селе резко изменилась. Вместе с друзьями-«мазилами»   тебя быстро вычислят. Денька три на голодном пайке в кутузке побудешь – всех сдашь! Одного только из села в «места не столь отдалённые» отправили - тут не только что ворота прошла мазать охота, а и дёготь-то кое-кому стало боязно в доме держать. «Телеги во дворе нет, а почто тогда в чулане дёготь держишь?!»

Повторюсь: уже за одно то советской власти от сельчанок огромное спасибо, что она резко и в корне пресекла такие «судилища». Ну а что касается «опозоренной», если даже мир тебя за жалобу твою осудит, вот, мол, сгубила парня, а ты тогда в город подайся! Тебе и работа там найдется, а молодой да красивой - и женишок. И женишок-то хороший, не тот, что домогался в родном селе-то до тебя – как есть обормот и лодырь.

   Знавал я одну такую, когда она, уже будучи в годах, в соседнее село к родне из Самары изредка наезжала, Не ответила она в девицах на домогания одного лотрыги, в скором времени «активиста» сельского. И вот гнусная месть – обмазанная дегтем сенная дверь. Отец вожжами постращал только, но бить смертным боем, как то было принято, не стал (а случалось, и сами отцы от такого позора на себя руки накладывали!). Что оставалось делать опозоренной на все село? Уехала в Самару. Там устроилась на завод. Получила место в общежитии. Удачно замуж вышла. Троих детей нарожала. И вот уже после войны всем семейством в родное село наведалась.

   И надо же: в первый же день по приезде своего обидчика-дёгтемаза встретила. Тот было лебезить перед ней стал. Слышал от односельчан, «в люди вышла», в партию вступила, а его вот исключили из партии-то за что-то на фронте. Говорили, крупно проштрафился, будучи смершевцем (Ужли Господь Бог покарал нечестивца «руками партии и правительства»?!). А она плюнула ему в харю (деревенская заквасочка-то еще осталась!) и, покачиваясь на высоких каблучках, мимо прошествовала.

   Оказывается, уже на этом свете мерзавцам воздается. Не задалась жизнь у того лотрыги в послевоенную пору. Даже объездчиком не поставили, хотя и чуть ли не на коленях у председателя колхоза вымаливал эту непыльную работёнку, о своих былых заслугах во время раскулачивания и коллективизации напоминая. А когда от той женщины прознали про его гнусную проделку, все село от него отвернулось. Так и окачурился с кличкой дёгтемаз.

    А это вот цитата из солидного московского издания:

    «Наши женщины не только в горящую избу войдут и коня на скаку остановят, они весьма и весьма уместны и на руководящих должностях. Если в среднем по миру доля женщин-руководителей – 24%, в Европе – 35 %, то в России – 45%. К примеру, у японок шанс получить должность начальника всего 5%, у россиянок – выше 60%. С чем связаны такие высокие показатели наших соотечественниц? Наши женщины лучше образованны – 56% имеют высшее образование против 44% у мужчин. К тому же женщин в России больше (в Москве – аж на целый миллион!) – есть из кого выбирать. Но главное – благодаря женскому гормону эстрогену в них заложено важное для кризисных времён качество – они стрессоустойчивы! В отличие от мужской части населения они не впадают в отчаяние, глуша стресс алкоголем и этим сокращая себе жизнь и шансы на получение руководящей должности».

   Увы, замечено специалистами: чем больше женщины овладевают сугубо «мужскими» профессиями, тем чаще среди них распространяются и сугубо «мужские» болезни – гипертония, инфаркт, язвенные болезни. Такая вот расплата за равенство.                                                                                                         

Ну я не знаю, кому это не ведомо, не известно, что самаролукские бабёночки на все руки мастерицы. Вот как об этом устное народное творчество возвещает:

Во Самарской во Луке

Есть бабёнки вот каке:

Она косит, она жнёт,

Надо – песенку споёт.

На столе стоит бутылка –

Опорожнить помогёт!

   А чего кобениться то?! Эмансипация! Увы, у нас в Самарской Луке да и в России в целом этот процесс «эмансипации», в войну начавшись («Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик!»), в послевоенные годы чуть ли не усилился. За четыре года войны, а у некоторых и за все восемь, как, например, у моего отца (действительной, то бишь срочной службы три года плюс Халхин-гол и финская, правда, на финский фронт прибыл он, почитай, «к шапочному разбору» – к самому окончанию войны) мужики поотвыкли от сельскохозяйственного труда (а к тому же на фронте многие в партию вступили), стали устраиваться бригадирами, завхозами, учётчиками, кладовщиками, объездчиками. Так что наряду с механизаторами (а в войну и трактористками в нашем селе, например, все женщины были) и скотниками-пастухами - основной рабочей силой в колхозе стали они же, женщины.

   Вот как об этом в анекдоте хрущёвско-брежневской поры:

   На необитаемый остров в порядке эксперимента высадили одну женщину и двух мужчин трёх национальностей. Через какое-то время приплывают с проверкой.

   У французов всё наладилось наилучшим образом. Один мужем стал, другой любовником. Мадам кайфует! А вот итальянка, горюючи, сидит около двух могилок. Импульсивные макаронники никак поделить её не смогли…

   И, наконец, попадают к нашим. В глубине острова в кондовой избе за дубовым столом на дубовых лавках сидят два небритых субъекта и режутся в карты. Ну проверяющие по углам избы глазёнками-то - зырк-зырк: «А женщина-то у вас где?». Небритые субъекты, оторвавшись от игры, недоумённо уставились на проверяющих: мол, о чём это они?   И тут, который по догадливее оказался, аж руками всплеснул: «А! Это вы про народ спрашиваете? Народ у нас сейчас в поле работает!»

   Горькая-прегорькая истина послевоенного времени…

   На Жигулёвском автовокзале в ожидании автобуса зольненский насельник попечаловался (но не громко, а чуть ли не на ухо!): «Однако подраспустились за последние годы наши бабёнки-то. Я не про это самое, а насчёт рукоприкладства. Бывало, потрёпанного (в семейной рукопашной!) самаролукца встретить, всё равно, что зайца в огороде. А нынче то один с синяком, то другой с разбитыми губами. Поинтересуешься, как воды в рот набрал…».

   А как за бугром с этим? Это вот из солидного-солидного источника:

   «Жена бывшего премьер-министра Великобритании и профессиональный юрист Черри Блэр, выступая в Дублине на конференции по вопросу «Женщина и закон», сообщила, что в Англии каждые 6 секунд происходят домашние разборки с применением физической силы, и аж 80 процентов виновники их мужчины. Но эти данные вызвали большое сомнение у многих знатоков этой проблемы. Так, например, профессор психологии тамошнего университета и председатель Международного общества исследований по вопросам агрессивности Джон Арчер, проанализировав данные около сотни американских и английских исследований, доказал, что женщины чаще, чем мужчины, затевают драки со своими супругами и чаще проявляют агрессивность».

   «Мужчины, - утверждает Арчер, - более сдержанны и готовы мириться с довольно высоким уровнем агрессивности со стороны своих жён, что поощряет и провоцирует к применению силы, поскольку они уверены, что мужчина не ударит в ответ, Правда, когда мужчина всё же отреагирует, его удар может нанести более серьёзное телесное повреждение». Но даже при этом, по данным профессора, не мене одной трети тех, кто получил увечья в семейных разборках – мужчины».

   Как пишет журналистка газеты «Санди таймс» Мелани Филлипс, статистика домашнего насилия (вон ведь какая высокая – аж под восемьдесят процентов!) представляет мужчину более агрессивным, чем женщина ещё и потому, что мужчины реже обращаются в полицию с жалобами на жён, не желая выносить сор из избы. А многие из них просто считают унизительным для себя признать, что их поколотила женщина. Вот она где собака-то зарыта, вот она причина молчания наших земляков, побиенных якобы добросердечными самаролучанками!

   Как не дивиться такой вот умственности наших мужичков?!

Рассказали про такое чудо:

Ни один мужик от рук жены

Не погиб за то, что мыл посуду.

Я с тех пор, как прихожу от баб

Или после дружеской попойки,

Как бы сильно телом ни ослаб,

Сразу – за посуду, сразу – к мойке.

   И далее:

А у нас теперь в семье

Обстановка вот какая:

Только сделаешь не то,

В раз диета половая.

   Как говорится, не приведи Бог такое в молодые лета-то! И никакой тебе альтернативы, потому как искони они у нас вот какие. Вот цитата из книги, изданной ещё в 1914 году:

   «Наряду с удалыми богатырями мы находим удалых женщин богатырей: Илье Муромцу противостоит дочь Соловья-разбойника (Пелька). Добрыню Никитича одолевает «великая женщина-поляница»; жена Дуная славится первым стрелком под Киевом; Святогор и его жена, Алёша Попович и его жена Василиса Никулична не уступают друг другу в личной независимости, отваге, ловкости и силе физической… Девушка чернавушка (простолюдинка, а не брюнетка! –     А. М.-С.) освобождает новгородского богатыря Василия Буслаевича из погребов глубоких, «срывая замки булатные и отворяя двери железныя…»  

   Вот что про тогдашних самаролукских сельчанок злословы распевали:

Берегитесь ермаковских,

Сведут в церковь под бока.

Ихни бабушки насильно

Оженили Ермака.

Славны девки в Ермаково,

Не замужние пока.

Боевого атамана

Извели там Ермака.

Настрадался Тимофеич,

Зарыдал на берегу:

Из семейного острога

Я к Кучуму убегу!

   И вот в связи с этим советец ему не иначе, как осиновские, а скорее всего винновские умники выдали соболезнующе:

Не бояр бы надо вешать,

Не княжну в Волге топить,

А жену да тёщу злыдню

След вожжами бы учить!

   Что не повезло, то не повезло атаману Ермаку Тимофеичу и его товарищу (по-нынешнему - заместителю) Ивашке Кольцо в приволжских самаролукских селениях Ермаково и Кольцово. На таких, сказывали, раскрасавицах они там женились, а вот ретироваться пришлось. Иные жёнушки, да ещё ежели в купе с тёщами, знающие люди говорят, похлеще абреков и янычар бывают…

   Да, любят бабёночки наши на своих пусть и не шибко благоверных-то бочку катить и всякую напраслину на них возводить. Да к тому же и обобщать горазды. А вот с обобщениями-то по осторожнее надо бы. По осмотрительнее! Вот к какому выводу пришёл поэт:

Если в ссоре, как в своей стихии,

Дама, развивая свой успех,

Бросит: «Все вы, мужики, такие!».

Значит, перепробовала всех?

   Так что кое-кому, как вон в Совбезе ООН, по аккуратнее выражения-то выбирать след!

   Да, есть, есть этот грех у женщин – заносчивость-то! Увы, унаследовали они его ещё в незапамятные времена от самой праматери Евы после её грехопадения.

   По слову Божию: «И сказал человек (Адам): вот это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою: ибо взята от мужа. Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей, и будут одна плоть».

   А вот когда она побывала наедине со Змием искусителем и, познав от древа (по талмудистской версии – под древом) познания, стала, по обещанию искусителя, «богиней» и, по словам преподобного Ефрема Сирина (сирийца то бишь), «надеясь, что уже божеством вернётся к тому, от кого произошла человеком».

   «Что там произошло, - пишет известный православный публицист Андрей Кураев, - это долгий разговор», видимо, умалчивая, от кого первенец-то у неё был - первый человекоубийца (иудеи-каббалисты, согласно библейскому преданию, считают, что отцом Каина был сам Сатана, а не простачок Адам).

   Далее отец Андрей пишет: «Когда Ева преступила заповедь … она почувствовала себя богиней (дьявол же пообещал ей: «Станете, как боги!» - А. М.-С.). И вот тогда она идёт к Адаму, чтобы показать ему своё новое качество: «Вот, видишь, я начинала свой славный жизненный путь всего лишь в качестве рёбрышка (как любят шутить мужчины - единственной кости у человека, не содержащей мозга!), а сейчас я – богиня. Я возвращаюсь к тебе, чтобы научить тебя жить»,

   Как говорится, «вся из себя» заявилась она к Адаму-то после общения с дьяволом. Кому из женатиков не известны такие «явления»?

   Но Господь Бог сразу же пресёк эту первородную заносчивость: «К мужу твоему влечение твоё, и он будет господствовать». Вот вам и «прилепится»…

      Но вернёмся к нашему времени.     Что и говорить, немало было высказано и понаписано добрых и достохвальных слов по адресу прекрасного пола-то. А ну как возгорятся?! Вот наставление Сандро из Чегема:

     Попивая молодое винцо на лужайке под чинарой перед своим домом вместе с племянником   Фазилем Искандером и искоса наблюдая, как мельтешит перед их глазами супруга   Сандро из Чегема, занимающаяся своим нехитрым делом в саду, он так поучал-наставлял его: «Запомни сам и передай своим сыновьям и внукам мои слова: любой самой раскрасавице говори, не рискуя ошибиться: «С таким-то характером могла бы быть и по красивее». Ну это как бы для компенсации!

   Полностью разделяя это мудрое наставление благодаря племяшу Фазилю Искандеру известного на всю страну этого кавказского аксакала, делаю из него одно исключение. Оно не относится или почти не относится к моим ровесницам – поселянкам Самарской Луки. Пребывание в рядах комсомола и обучение в стенах Сосново-Солонецкой средней школы под мудрым воспитанием таких экстра-класса педагогов, как Алексей Сергеевич Ургалкин, Иван Николаевич Круглов, Рафаил Александрович и Антонина Михайловна Изюмовы, не прошло для них бесследно. А вот про самаролукских насельниц прошлых лет рассказывали (с дрожью в голосе!), как они в не столь уж отдалённые времена залихватски носились по селу с ухватами наперевес за своими оступившимися в вопросах семейного поведения и не шибко благоверными мужьями.

   Сказывают (верно, нет ли?) они, мои ровесницы, и внучкам своим такое благонравие передают, научая их толерантности в семейной жизни. А то вон за Волгой в Тольятти и окрестных селеньях, сказывают, встречаются зело не выдержанные особы: чуть что - за скалку хватаются, чуть что – миску в ход пускают. Нет, слабо, видать, в тамошних школах вопросы семейного воспитания поставлены были.

   В связи с этим поведаю землякам    представленные якобы в сонном видении одному самаролукцу вот эти потусторонние истории про осмотр зубов в раю у нашенских очень зрелого возраста насельниц.

     Вот осматривают на КПП старушечку – зубки у неё целёхонькие, как у красной девицы, которая с мужским полом в вербальные контакты скандального характера никогда (или почти никогда) не вступала. Два ангела в снежно-белых хитонах подхватывают её под ручки и под одобрительным взглядом апостола Петра    вводят её в райские кущи. Только что и поинтересовались: откуда, мол, такая? С Самарской Луки, отвечают из контрольно-наблюдательной службы. Ага! Понятно! Там искони бабёночки пословные. Знать, не зря мужья воспитательной работой с ними занимались, в подручные средства - вожжи, арапники, солдатские ремни в стародавние времена женолюбиво используя. И эта «заквасочка» в Самарской Луке и по сю пору, оказывается, даёт о себе знать!

   А вот другая картина. На КПП стоят две старушечки. Досматривают первую: ну как есть пусторотая. Определение досматривающе-проверяющих категорично-безкомромиссное: в ожесточённо занудливых вербальных контактах с мужем все зубы напрочь источила. В тартарары её! Стоящие рядом два амбала из конвойной службы Сатаны охотно подхватывают и, несмотря на привычные вопли, влекут её в адские «пенаты». А эта откуда, допытывается Пётр (Симон) Ионыч. А, с Левобережья Ставропольского уезда, отвечают.   Вестимо, констатирует первоверховный: долиберальничались тамошние мужички-то. Вот и приходится вести себя, как говорится, тише воды, ниже травы.

   А вторая-то из левобережных попыталась мозги пудрить контрольной инстанции: у неё-де весь рот, как забор около кулацкого двора.   Глянули: а зубы-то в этом шибко глагольном ртище не, как аллея из белых берёзок, а на манер штакетника из вставных зубов. Пригляделись – и те чуть ли не на половину вербально источенные. В нетерпении поджидающие конвоиры и её волокут в ад кромешный. А ведь родилась-то она в Жигулёвске. И вот, поди ж ты, как выскочив за левобережного «либерала» по женской части-то,   так там и   подыспортилась. Оно и понятно: с кем поведёшься… Хотя опять же: после того, как наш Сосново-Солонецкий район в Ставропольский влился, волне женоугодного либерализма с Левобережья и Волга-матушка преградой не стала. И как свидетельствуют данные зубного кабинета Ставропольской ЦРБ, обесточеннось женских зубов Левобережья не настолько уж намного превышает таковую в Самарской Луке.

   Соответствует ли всё это действительности – Бог судья одному отваженско-жигулёвскому старцу, которому такое видение во сне было (клянётся-божится: на трезвую голову!). А эта вот посюсторонняя история-то. Тоже зубная.

Сижу в очереди у зубного кабинета в нашей когда-то районной Сосново-Солонецкой больнице. Как ни у какого другого кабинета лечебного, в этой очереди самые скорбные лица. И вот появляется молодая супружеская пара. Вот, говорю, какие в нашем Сосновом Солонце ухажливые жёнушки. Пойдём, говорит, миленький, в больничку. Пал Иваныч тебе зубик будет вырывать, а я рядышком с платочком постою и слезки тебе повытираю. Ох, уж и языкастый этот прадедушка Толя: смутил бедную женщину. Но – не обиделась. Потому, наверно, что домысел его не так уж и далёк был от истины. Наверняка муженёк истомил её своими стонами и причитаниями. Ну недаром же говорится: только во время родов женщина может хотя бы приблизительно представить себе те муки, которые испытывает её муж с температурой 37,2.

    Вот уж воистину мои самаролукские землячки не только насчёт коня и горящей избы горазды, но и стонущего от боли муженька чуть ли не со связанными руками к зубнику отведут. Хотя я насчёт зубника-то зря выразился. Вот уже без малого тридцать лет в нашей волости это слово вышло из употребления. В ходу только - сто-ма-то-лог! А началось всё с того, как одна сосново-солонецкая старушечка, идучи по больничному коридору, интересуется: мол, зубник-то принимает? А он, недавний выпускник Куйбышевского мединститута, рядом шёл и этак недовольно-недовольно урезонивает её: «Не зубник я, а стоматолог! Вы же гинеколога не называете м…ком?!» Последнее словечко-то он благонравия для сказал ей на ушко. Ну да утаится ли что в старушечьих устах?! Сразу же по возвращении она ознакомила с этим разъяснением докторским соседок, и уже к вечеру оно облетело весь Сосновый Солонец. В тот раз тамошняя плотина подразмыта была, так оно каким-то образом и на гору аж возлетело. С тех пор в нашей округе никаких зубников – только стоматологи.

   И вот за этот случай головой ручаюсь.   Сидят около дома тёти Дуняши Данилиной-Кривовой наши старушечки на лавочке (раньше-то на завалинках вот так-то праздно сиживали) и разговоры разговаривают. И всё на одну тему на этот раз. То одна, то другая жалуется: у неё-де руки, как крюки, ну то бишь пальцы плохо сгибаются-разгибаются. Вот у дяди Миши Подлипнова, соседа ихнего, никакого медицинского образования не было. Если что и умел по санитарно-медицинской части, так это на фронте, мягко говоря, не первой свежести лоскутом рубашки нательной рану перевязать. А надо же! Всё равно, что ворошиловский стрелок, он мигом эту «медицинскую цель» поразил: это-де оттого у вас, старенькие, что без зазору совести по мужним карманам лазили и раскулачивали их.

   А это вот ну ни горестное ли признание?

Могу ли вспомнить без улыбки

Те дни блаженства моего,

Когда все члены были гибки,

За исключеньем одного.

Увы, промчались, пролетели

Те дни блаженства моего.

Теперь все члены затвердели,

За исключеньем одного.

   А это ещё горестнее:

А теперь торчу, как пень,

Аж взглянуть на женщин лень.

Зря плутовки от меня

Ждут вниманья и огня.

   Ох уж, эти старческие недуги! Вот один ставропольский пенсионер, рассказывали, пожаловался доктору на то, что когда он нагибается и вытягивает вниз руки, затем поднимает ногу, опускает её, потом поднимает другую, после чего тоже опускает её, затем разгибается и поднимает руки до пояса, одновременно слегка подпрыгивая, в результате чего у него появляется сильная боль в спине. Доктор изумляется: зачем-де в его-то возрасте он проделывает такие сложные движения? Тому тоже пришлось изумиться и даже возмутиться докторскому недомыслию: что же, дескать, ему в его возрасте-то можно и штаны не надевать?

   Да, в младые лета у нас, нынешних пенсионеров вот уж воистину всё было впереди – и атеросклероз, и гипертония, и тот же остеохондроз.

   Вон ведь как у нас, старцев. Загадал желание. Какое - третий день вспомнить, разгадать не могу.

   И тем не менее «потенциал» подозрений и домыслов у твоей супруги отнюдь не иссякает! Вот, скажем, возвратились вы с ней с внучкиной свадьбы. Казалось бы, куда уж праведнее вёл себя, пень пнём там сидел! Ох, и артистки, наши бабнки! Участливо-участливо интересуется: мол, катаракта-то не беспокоит, может капелек закапать? Тот простодушно-простодушно, тронутый такой заботой, ответствует: да, что-то, мол, опять разболелись. И тут, как скалкой по голове, получает: как-де им не разболеться-то, если всю свадьбу на молодых бабёнок, как кот на сметанку глазел!

   Кстати, а сами-то что они о себе думают. Вот откровение из интернета:

   «Когда говорят, что наши женщины очень корыстны и что у них потребительское отношение к мужчинам, то у меня к этому двоякое отношение. Я – мать сына. Как женщина я с этим высказыванием категорически не согласна. А как мать сына полностью поддерживаю».

   А это вот в домёк моим землячкам о забугорных и наших мужчинах (из статьи С. Куприной в «Домашнем обозрении»):

    «Иностранец никогда не подаст руки или пальто, не поможет донести тяжёлую сумку, не сделает скидку на хрупкий женский организм при ремонте дома или в горном походе. А самое страшное, приглашая тебя в ресторан или кино, заграничный жених будет платить только за себя. Всё это они делают не пот ому, что не имеют понятия о галантности, а потому, что «тамошние» женщины их так воспитали. Равноправие, эмансипация, феминизм – всё это тебе знакомо. Ну, за что боролись, на то и напоролись

   А как приятно быть с нашими мужчинами! Они всегда тебя пропустят вперёд в помещение. И не важно, что этот галантный жест привился с первобытных времён, когда мужчина пропускал женщину перед собой в пещеру, чтобы затаившийся там хищник не съел его (Ох уж, эти русские язвочки! Чего-нибудь да придумают, чтоб уязвить нас!- А. М.–С.). Русские ухажёры ещё не разучились целовать руку, пусть и мечтая при этом о других частях твоего тела. Встречая на вокзале, они нагружаются твоим багажом и тащат его, пусть даже скрипя зубами и рыча, но тащат же! Встречаются даже такие элементы, которые выходят из-за руля, чтобы открыть тебе дверцу автомобиля.

   Наши мужчины любят заниматься сексом. Можно резонно, казалось бы, заметить – кто же не любит? Оказывается, есть такие.

   Русская девушка Лена умудрилась выйти замуж за японца. Муж её обеспеченный и приличный. И всё у них хорошо, кроме…   За два года супружеской жизни он спал с женой (страшно даже подумать, не то что испытать) всего 9 раз. А ведь не импотент. Лена всё перепробовала, чтобы хоть как-то расшевелить своего японца, но бесполезно. Он всё понимает, со всем соглашается, и … ничего не делает. А заводить любовника Лена не хочет. Ценит мужа.

   Наши мужчины интеллектуальнее. Они хоть книжки читают и в театр иногда ходят. И знают историю и литературу своей страны, многие даже других стран. В компаниях они говорят не только о погоде и домашних животных, но и о политике, философии, и даже о глобальных проблемах человечества. Иностранец - не интеллектуал об этом не задумывается. Да и зачем ему читать груду книг и ломать голову над вопросами «что делать?» и «кто виноват?», когда доллар у него в стране стабилен, бочок в туалете не течёт, зарплату он получает вовремя, а необходимую вещь найдёт в ближайшем супермаркете.

   И среди русских немало невоспитанных, жадных и глупых представителей мужского рода. Но раз и навсегда уясни себе, что иностранца не надо идеализировать. Он также потеет, разбрызгивает зубную пасту в ванной, пьёт, ленится, демонстративно не здоровается с твоей подругой и бывает агрессивным. Не стоит смотреть на другие государства, надеясь, что «заграница нам поможет». Не поможет. Потому что женское счастье товар штучный и непредсказуемый. И у нас в стране собраны далеко не худшие мужские экземляры. А от добра, как известно, добра не ищут».

   Вот недавно случайно довелось посмотреть по «ящику» репортаж нашенского корреспондента о трудовых буднях амстердамских (ну дамских – это понятно, а амстер-то что?) проституток. Сбылась чуть ли не вековая мечта тамошних правозащитников: легализовали там проституцию-то (Однополые браки - можно, а проституция вне закона? Непорядок-с!). Вот уж воистину «с чувством законной гордости» одна из тружениц борделя сообщает, что она теперь законопослушная гражданка и налогоплательщица (поди, теперь «по вредности производства» и на пенсию пораньше выйдет?). А другая, раскрывая «производственные секреты», то ли тоже с законной гордостью, то ли, чтобы вызвать сострадание к своей нелёгкой доле, сообщает, что ей за смену иной раз приходится обслуживать до десяти клиентов. А иной раз – только одного (вот будут ли по новому закону платить компенсацию за простой?) И тут человеколюбцу прадедушке Толе даже без очков было видно, какая неизбывная печаль омрачала лицо этой «многостаночницы» за свою недозагруженность. А это ведь в конечном счёте и на городской казне теперь пагубно отразится – уменьшение налогового сбора! И это во время кризиса, когда у них там в муниципалитете каждый гульден на счету!

     Журналистка «Литературной газеты» Татьяна Батенёва наставляет нас, многогрешных:

    «Смейся, плачь и кричи!

    Весёлый смех продлевает жизнь – это бесспорное утверждение известно всем. Но оказалось, что этим же волшебным действием обладают и слёзы: кто редко плачет, тот чаще болеет и раньше умирает. Возможно, именно в слезах скрыта тайна более продолжительной жизни женщин во всём мире. К такому выводу пришёл американский специалист в области лакримологии (науки о слезах) Уильям Фрей.

   По мнению учёного, то, что мальчиков с детства приучают без слёз терпеть боль и скрывать свои истинные чувства, может у взрослых мужчин привести к язве желудка, воспалению кишечника, заболеваниям печени. Кроме того, со слезами организм избавляется от избытка гормонов стресса, которые могут разрушать сердце и сосуды.

Но и это ещё не всё. В течение 10 лет учёные Американской ассоциации кардиологии наблюдали за двумя тысячами супружеских пар. Оказалось, что возникающие у женщин проблемы с сердцем были напрямую связаны с тем, как они ссорились с мужем. У женщин, которые не выражали своих чувств (гнева, обиды, возмущения) внешне, вероятность преждевременной смерти была в 4 раза выше, чем у тех, кто обожал поскандалить. А на мужчин бурные ссоры имеют обратное действие. Чем больше они кричат, тем хуже себя чувствуют. Как выяснилось, у агрессивных мужчин-скандалистов на 10% выше вероятность фибрилляции предсердий, на 30% - аритмии и на 20% - преждевременной смерти от любых причин»

   Вон оно как получается по науке-то: пусть жёнушка плачет, орёт на тебя, а паче того скалку в ход пускает – это ей на велию пользу, это ей жизнь продляет! А ты веди себя тише воды, ниже травы и долгонько-долгонько проживёшь под такой её опекой-то….

    Мастера мы жаловаться на жён-то да на семейные вериги и узы. А вот малюсенький примерчик бобыльско-холостяцкого обитания.

Вернётся он, бобыль или холостяк из дальней поездки домой и сразу же перед ним вековечный вопрос возникает, который еще Захара, верного слугу Обломова мучил: откуда пыль берётся? Не иначе, как из вакуума?! Мыши напылили в отсутствие хозяина? Так они за недостатком кормёжки по соседским избам поразбежались. Тараканы? Те вон прямо на столе вверх брюшками в голодном обмороке пребывают. Мухи натаскивают! Больше некому, их никакая зараза не берёт. Хотя не скажите! И на них управу одна дошлая, ну то бишь умница-разумница управу нашла. Но об этом попожжа (всему своё время).

Мне в летопись Самарской Луки и всея Самарии кто бы сообщил из своей жизни или соседской такой вот фактик. Мужик только из избы, а супруга сразу же за ведро и тряпку – полы мыть, а не как обычно, терпеливо ждёт муженька с работы или с той же рыбалки – и только по возвращении его с героическим видом сразу же принимается за уборку, постоянно понукая бедолагу при этом: «Ну-ка, посторонись!», «Чего развалился-то, подвинься, я тут пыль протру!», «Подыми ноги-то и сиди так, пока я тут не управлюсь!». Бабушка Уляша так аскульских бабёнок в тайности (только утаить ли что, вон, пишут, даже цэрэушники прокалываются?): «Ворчать начнёт, а вы клаголью- глаголью перед ним, а приставать начнёт, охолоните: мол, не видишь, делом занимаюсь, а у тебя всё игрушечки на уме?!» Глаголь - что? А это буковка Г в старой азбуке, вы такую уже не проходили в школе-то.   

   Есть ещё порох (хотя бы вербально-лексический!) в пороховницах у прадедушки Толи! А посему хочет он выставиться перед землЯчками, ну то бишь выставить на праздничный стол словесные яства в виде этаких метафорических ягод и овощей со своего умственного сада-огорода. Тут будет и сладенькая малинка, и питательные для нравственности картошечка и морковка, и анекдотически-хрустящая редисочка (как завлекательно хрустит она пока ещё на целёхоньких зубках после чарочки горькой!), и горьковатые, как лучок и хренок, назидательные были. Добро пожаловать к праздничному столу, с отрочества любые моему сердечку милые, обаятельные, добросердечные, гостеприимные (это уже не из юношеских наблюдений вызнано!) землячечки как самаролукские, так и общесамарские!

   Проанализировав тексты древнерусских летописей, историки оставили описание внешности девушки, которая по русским канонам считалась красивой. Она должна была иметь высокую грудь, округлые бёдра, стройные ноги, а также длинную косу до пояса.

   Сегодня каноны красоты мало изменились. Для женщины это рост немного выше среднего, стройная, но не худая фигура, русые волосы, серые или зелёные глаза, светля упругая кожа.

   Самарские красотки – это без преувеличения понятие всероссийское и даже чуть ли не всезабугорное. Тип самарской красоты, в том числе и лица, по мнению самарского профессора – медика Геннадия Козупицы, формировался веками. По берегам Волги, где проходил путь из Московии в Золотую орду, часто встречались смешанные союзы. Восточная изящность смешивалась со средне-русским «кровь с молоком». И к ХХ веку эталоны женской красоты Востока и Запада окончательно сошлись в Самаре. Что трудно было скрыть от любителей прекрасного пола. Удивительно ли, что первой женой Максима Горького была самаряночка?

   Что гордячки, то гордячки самаряночки-то! Вот один из наших, самаролукских, в Самаре будучи, простодушно-простодушно обратился к одной из них:

- Девушка, можно с вами познакомиться?

   Та, как тесаком капустную кочерыжку, отрезала:

- Не по Сеньке шапка!

   Ну да ведь и нашенский на грубость-то найдёт, что ответить:

- Так Сенька-то, милая, носить её и не собирается – только померить.

      А это вот ответ красной девицы из Самаролучья местному хорошо известному ей кавалеру:

     - Не лапай меня своими ручищами, которыми ты ещё ни копейки не заработал.   

   Это какое же каменное сердце молодой жёнушке надо было иметь, чтобы не разжалобиться на упрёк моего молодого соседа, возвратившегося под утро: «А ты бы, хорошая моя, вместо того, чтобы орать на меня, первым делом поинтересовалась: а не голоден ли ты, мол? У меня за всю ночь во рту крошки хлеба не было. Мы же ничего не ели, только закусывали. И то - только огурцами. Неужели ты не обратила внимание, как я отощал?! На мне же штаны еле держатся. Ремень-то на последнюю дырочку застегнул, и всё равно их рукой приходится поддерживать!»

   Вот при всём желании о своих землячках худого слова не найдёшь! Да, обидчивые, но великодушны: уже на другой день, ну от силы на третий обиду мужу прощают. Но никогда-никогда не забывают её (тут даже старческий склероз бессилен над ними!). Она у них, как золотой запас, хранится и при случае в нужный (а для кого и в ненужный!) момент в дело идёт…

   Я уж не буду указывать то село в Самарской Луке, где подначитавшийся всякой фигни мужичок возьми да и попроси свою благоверную: ты-де веди себя со мною как вон с нашим Бобиком – покорми и погулять пусти!

   И вот ведь какие в Самарской Луке бабёнки горячие: слова сказать им нельзя. Ну хорошо, что тот острячок вёртким оказался, а то бы ведь могли и засудить бабёночку за непредумышленное убийство путём запуска на комнатную орбиту летающей тарелки…

    А это признание явно не самаролукца. Папа с мамой жили очень дружно. До крови ни разу не дрались, с ножом друг за дружкой не бегали. Никто в нашей семье общественный порядок не нарушал: ни дедушку, ни бабушку, ни папу, ни маму на улице пьяными не подбирали и в вытрезвитель не возили. В тюрьме также никто не сидел. Так что прошу принять меня на работу в милицию. Откажут ли такому?

Ну и у человека и не пенсионного возраста тоже забота. Если раньше голову перед начальством приходилось в плечи вжимать, то теперь (вот незадача-то!) живот перед молодыми бабёнками в себя натужливо втискивать. Ну кому это глянется, когда у тебя, «как на девятом месяце»? Да хоть и – «как на третьем»?! Тем более, что бабеночки-то, которые понимающие, подначивать принимаются: мол, хороший петух жирным не бывает. В не шибко тонком намёке держа: мол, токмо каплуны жиром-то обрастают да пузы распускают. Языки бы кое-кому поотрезать. Под самый что ни на есть корень! Да собакам отдать! Только вот станут ли они есть их, такие ядовитые?!

Ну а почему бы и самим про себя доброе словечко нам не сказать?

Вчера я спьяну, видно,

Тебе о чём-то врал,

Глядел в глаза бесстыдно

И руки в руки брал.

И всё ж с тобой, красотка,

Не изменю жене –

Тебя любила водка,

Сидевшая во мне.

    Случай из жизни аж конца семнадцатого века. «Муж говорил своей жене, что он любит очень книги. Она ему на то: «Я бы сама желала сделаться книгою, чтоб стать предметом такой вашей страсти». Но он молвил: «Так я бы хотел тебя иметь календарём, дабы его ежегодно переменять». Представляю, как бы эмоционально-эмоционально среагировала на такое бахвальство самаролучанка! Но самаролукцы (сказывают, и довольно многие самаряне) вот какие воистину твердокаменные:

   А это вот в качестве приправы ещё из «Кратких замысловатых повестей из «Письмовника» профессора и кавалера (по-нынешнему орденоносца) Николая Курганова (издание 1802 – 1803 гг.):

   «Сестра, журя своего брата за картёжную игру, от которой он промотался: «Когда ты перестанешь играть?» - говорила ему. «Тогда, когда перестанешь любиться», - отвечал он. «О, несчастный! Видно, тебе играть по смерть свою».

   «Молодец, женясь незаведомо (незнамо) на весьма непостоянной девке и узнав то, всячески старался её исправить, но, усмотря в том худой успех, жаловался её отцу, с тем что он хочет с нею развестись. Тесть во утешение ему сказал: «Должно тебе, друг, потерпеть, ибо мать её была такова же, и я не мог так же никакого средства, да после, на 60-м году, собою управилась, и так думаю, и дочь её в таких летах будет честною, и уверяю тебя в том быть благонадёжну». От себя присовокуплю: а какой она молитвеницей и великопостницей после того станет, как бы бронируя себе местечко в райских кущах! И многоутешительными словами самаролукских кулугуров (старообрядцев) закончу: «Не согрешишь, не покаешься, а не покаешься, не спасешься».

   Но слава Богу, у нас вот до чего не дошло (пока что?). По сообщению солидного издания, ныне американки имеют даже больше прав, чем так называемый сильный пол. Во всяком случае, за приставание к боссу никто в Америке секретарш в тюрьму не сажал, а вот многие начальники там, наоборот, даже за нескромные взгляды уже заплатили своим машинисткам кучи денег.

   В этой связи вспоминается рассказ одного москвича, который во всю «крутил» с приезжей американочкой. Почитай, всю Каму-сутру с ней «проштудировал», а вот при встрече уже в Америке она пригрозила ему даже за поцелуй.

   Ну а напоследок вот эта поучителььная кое для кого история, произошедшая давным-давно, но поучитительности своей не потерявшая. Муж интересуется у жены: где, мол, пила? А та возьми да и сознайся: «У соседа» - «А зачем дала?» Так пьяная, говорит, была. Вот и…

   Ну недаром же наши Марьи Ивановны на уроках-то нас наставляли: сначала подумай, а потом отвечай. А у нас, выходит, и у бабёнок то же: сначала сказано, а потом семь раз подумано.

   Ну а непродуманно и невпопад откровенной бабёночке-то, сказывали, в тот раз и досталось на орехи…

   Ну а это вот мелочёвка из прадедушкина блокнота на животрепещущую тему:

Мужчина должен посадить дерево, построить дом и вырастить сына. А женщина должна это дерево поливать, дом убирать и всё время кормить этих двух оболтусов.

Женщиной быть проще: покапризничала немного – и всё, что надо, у тебя есть. Мужчина же покапризничал – и у тебя нет ничего даже поесть.

- Дорогой, ты знаешь, кто такой эгоист? Это тот, кто любит себя больше, чем меня!

- Знаешь, как по-французски «Любовь проходит»? «Ля мур пердю».

- Господи, красиво-то как!

Жена – это счастье, говорил один еврей, которое с годами становится всё полнее и полнее..

   Кстати сказать, вы не задумывались, почему так много объявлений от экстрасенсов «верну мужа» и ни одного «верну жену»? Мистика какая-то!

- Скажи, Моня, когда я умру, ты будешь радоваться и или плакать?

   - Ну, Симочка, конечно, я буду плакать.

    - Слезами радости, скотина?

   А это вот ну ни затейливый ли советец? Хотите, чтобы ваш муж во время готовки шутил, смеялся и крутился рядышком, пригласите симпатичную подругу, желательно в мини юбке помочь вам на кухне.

- Ты чем там занимаешься-то? - интересуется супруга.

   - Зубы чищу.

   - Тогда почисть и мои.

    Вон ведь получилось-то. Хотел насмешить этим супругу. А она меня вот уж воистину ошарашила. Нечего-де скалиться. Всё очень просто: старушкины вставные зубки тоже в ванной на полочке лежат. Почему бы старичку не проявить заботу о своей благоверной и заодно уж и их почистить?

   Такие вот времена пошли…

Внучка, прибывшая к бабуле в деревню погостить, интересуется:

   - Бабуль, куда у вас тут ночью сходить можно.

   - В ведро, внученька. В ведро.

   Проявления любви, которые мы порой не замечаем:

   - Пристегни ремень.

    - Надень шапку.

    - Пойди поспи.

    -   Доедешь,обязательно позвони.

    - Я уже выехал – жди.

    - Пойду посуду помою.

   Архиепископ Ионафан прибыл в женскую православную гимназию. И захотелось ему по нужде. А куда? Туалет-то только женский. И вот сидит он и слышит, как в этот туалет идёт воспитанница и напевает: «Не шей ты мне, матушка, новый сарафан», а в ответ слышит хорошо поставленным архиерейским гласом: «Не ходи, голубушка: здесь Ионафан!».

А напоследок   для горожанок-дачниц вот это объявление началомайское: « Вот и открылся самый массовый тренажёрный зал. Дачный участок!»

   Ну так как за праздничным столом не термосы с горячим чаем в этот день стоять буду, а кое-что по прельстительнее, моим землякам на всякий случай такие вот сведения (авось, кому пригодятся!):

   Рябиновая настойка – это вот уж воистину из элексиров элексир! От всех болезней и болестей снадобье первостатейно пользительное.

    Закусывать вредно: пирожным и тортами с кремом. Шоколадом.   Вредны также на закуску под крепкие спиртные напитки жирное жареное мясо, виноград, дыни, арбуз. А вот с вином они неплохо сочетаются.

Полезен сыр. А особенно хорош винегрет. Он чудесным образом сочетает картофель, как абсорбен (поглощающее вещество) и квашеную капусту – источник витамина С. Именно последний лихо вымывается из организма вместе с алкоголем. Поэтому-то организму с вечера нужна квашеная капуста как закуска, а наутро рассол из-под неё – как лечебный бальзам. Ещё хорошо водочку закусывать нежирным мясцом (отварным или запечёным) или рыбкой

   9 марта – Иванов день.

«Если в этот день выпадет снег, то и Святая неделя (пасхальная) будет холодная».

«Рога луны яркие и крутые – к морозу».

   И ещё одна примета (на сей раз чуть ли не стратегическая): «Если птицы вьют гнёзда на солнечной стороне дерева или дома-строения – к холодному лету, и наоборот».

   На этот же день приходится отдание праздника Женского дня. Для шибко перетрудившихся за праздничным столом, чествуя прекрасную половину человечества, по утряни по случаю начала трудового дня рекомендуется вкушение капустного и огуречного рассола.

   Вот вчера мы как всенародно, так и, как говорится, в узком кругу (семейно и интимно) чествовали наших милых женщин – жён, матерей, дочерей, снох и внучек, а про бабушек не забыли?

      Ну это без слов понятно: мать есть мать – и что выше любви материнской?! Но иной раз меня смущает вопрос: а кто меня всё же больше любил и баловал – не бабаня ли? Интересовался - и друзей-товарищей сверстников моих этот вопрос посещает. Может, это только тех, у кого детство на военные и первые послевоенные годы пришлось. Потому что матерям нашим, с утра до ночи работавшим и домой заявлявшимся только поздно-поздно вечером, нас и любовью-то своей оделять попросту некогда-недосуг было?

   О детских садах на селе в войну и в первые послевоенные годы тогда слыхом не слыхиваи, так что бабушки нам и воспитательницами и одновременно нянечками были. Мы росли с ними, на их глазах, под постоянной опекой их. А главное-то, наверно (мы это сами только с годами, на старости лет понимать начинаем): что там ни говорите, а бабушкам-дедушкам «жальчее» внуков да внучек-то, чем родителям детей. Как-никак, а с возрастом-то мы умнеем потихонечку-полегонечку, терпимее и снисходительнее относимся кое к чему.

   Это они, бабушки-бабани-бабуленьки баловали нас и блинами, и оладушками, и сочнями-пирожками, и кокурочками, и лапшевничками, и кулаженькой. Это они из скудных запасов мучки военного и послевоенного времени   кренделя, «волго-крести» («Волга, тресни!») и «жаворонки» из пресного теста (вкусню-ющие!) пекли. А иной раз летом и так случалось: оторвёшься от детских игрищ и забав, стремглав забежишь в избу: «Бабаня, есть умираю хочу!». Бабаня разом отхватывает ножом краюшку хлеба, посыплет её сахарком или мазнёт медком, а то и сольцой посыпит – заветное «Спаси тебя Господи, бабаня!» ты кричишь уже из сеней, на бегу вкусываясь в краюшку.

   А зимой, бывало, возвратишься с этих самых игрищ-то – «руки, как крюки»: не слушаются, расстегнуть фуфаечку не могут. Занемевшими губёнками гундосишь: «Бабаня, расстегни!». Расстегнёт, на печь подтолкнёт и приказание даст: «Пятки грей! Я проверю!». И взаправду проверит ведь! Причём в такой момент, когда ты «расслабился» и пяточки-то поверх одеялки выкинул… А первым делом, опять же, тебе туда подаст то ли пышечку, то ли плюшечку, то ли кренделёк домашнего печева: «Ешь с молитовкой!».

   Или: так и видятся мне милостиво-усмешливые глаза бабанины, когда ты пирожок-пряженец ещё не доел, а рученька твоя уже за другим тянется: «Да не торопись ты, внучек: окромя кошки у нас сейчас никогошеньки, а она не станет их, так что все твои будут!»  

    Рассказали про такой вот случай. Одна нашенская бабуленька пообещала внучку, ежели он-де скушает двадцать оладышек, она подарит ему три горстки орешков. Внучек расстарался и спорол девятнадцать, а двадцатого-то, увы, в плошке не оказалось. Ну ни хитроумная ли бабуленька?! Больше чем, уверен, орешками-то она всё же побаловала внучка, достойно отметив его усердие за столом!        

   Что верно, то верно замечено, хотя и в шутливой форме: «Никому ещё не удалось уйти от бабушки голодным!». Я в числе таковых был.

10 марта - Тарасий- кумошник. Даль предупреждает: «С Тарасия не спят днём: кумоха нападает».

   Кумоха – так вот на Руси в старые времена полупочтительно-полупренебрежительно называли весеннюю перемежающуюся лихорадку. И в этот разе в смышлённости нашим предкам не откажешь («И вашим, и нашим»!)! В их понимании эта очень прилипучая и коварная болезнь представлялась (конечно же!) женщиной. Это как бы кума, но оттенок-то уж больно негативный - типа дурёха и выпивоха.

   Вот как представляли себе эту болезнь, по словам знатока русского народного быта И. П. Сахарова: «Живёт кумаха в дремучем лесу… не одна, а с сёстрами. Всех сестёр счётом двенадцать…   Над всеми над ними набольшая – старшая сестра; она и посылает своих сестёр в мир – людей знобить, грешное тело мучить, белы кости крушить». Далее характеристики этих сестёр – симптомы и разновидности этой коварной болезни, от которой люди мучаются два, а то и три года и источаются в усмерть. Как свидетельствуют отчеты земских врачей конца позапрошлого века (а до этого никакой медицинской отчётности на селе не было), смертность на селе от неё была очень большая. Прежде, чем истлеть-скончаться, болели ею по два, три года (неспроста навязчивых баб называли лихорадками: привяжется – не отстанет!).

    Вот уж воистину лихорадочно приходилось трудиться сельским бабушкам-шептуньям, колдунам и ведьмам во время этой лихоманно-излечительной недели, а где и декады (в своих языческих обрядах на Руси не шибко догматичны были!)!

   До революции (да и позже) на селе лечили-врачевали знахари да бабушки-шептуньи. Излечивали? Навряд ли. Хотя временное облегчение, видимо, давали, ведь за плечами каждого колдуна и каждой знахарки стоял бес. А уж он-то издревле ещё тот «друг человеческий». Поманежит, поманежит больного лёгким облегчением для «повышения авторитета» своих подопечного или подопечной – и хватеньки. А что от смерти не спасся, так благодарить надо было кое-кого щедрее.

   Ну и вот заболел наш предок-селянин – и сразу к знахарю бежать? Нет, он сначала домашними средствами пользовался-лечился. Ложился на горячую печь животом; накрывали его с головою всем, что находили тёплого и овчинного; водили в баню и на полке околачивали вениками до голых прутьев; натирали тёртой редькой, дёгтем, салом, скипидаром; поили квасом с солью – словом, всё использовали-испробовали и только после этого, смекнувши, что болесть эта не от простой «притки», то есть лёгкого, нечаянного припадка, а (охо-хо-хо!) от лихой «порчи» или злого насыла, напуска, наговора и чар. И делать нечего - обращались к знахарю.

   Знахарь, как и весь люд тогдашний, был убеждён, что всякая болезнь есть живое существо. С нею можно разговаривать, упрашивать её, а то и приказывать ей о выходе вон. Тут самый красноречивый пример – кликушество, когда находящийся внутри бедняжки бес даже и не пытается скрываться и, ещё не видя крестного хода или проходящего мимо священника, начинает волноваться и выкрикивать женским языком мужские непристойные ругательства и кабацкие сквернословия.

   Знахари и знахарки (в отличие от колдунов и колдуний) селянами считались только заподозренными в сношениях с нечистою силою, но отнюдь не продавшими ей свою душу. Ну и, конечно, люди это не ординарные. Смышлённые. На целую голову выше окружающих. Оттого у них с соседями ни дружбы, ни хлебосольства, ни откровенных бесед: тайна пуще всего им на руку.

   А вот колдунов побаивались. Оно и понятно. Все были уверены, что они состоят в самых близких отношениях с нечистой силой и что черти не только исполняют все их поручения, но даже надоедают им, требуя для себя всё новой и новой работы. Красноречивый пример тому - «волшебница» Ванга. По народным поверьям, они напускают не только на людей, но и на скот порчу, то есть томят, сушат, изнуряют болезненными припадками.

   В моё время, в военные и первые послевоенные годы, лихорадку излечивали довольно быстро – за месяц – полтора. Хинином. Ох, как хорошо знакомо моим сверстникам это вот сравнение: горький, как «хина»! По сравнению с хинином-«хиной» хрен вкупе с редькой – это чуть ли не сахар. Не приведи Бог моим правнукам испробовать эту горечь, излечиваясь от, слава Богу, изведённой ныне этой злостной и коварной болезни. И чтоб бабанино недоброе (тогда вельми-вельми распространённое!) пожелание насчёт лихоманки-то не возродилось на Руси!

   Ныне вон многие отечественные препараты у нас уже не выпускается, Не дай Бог, если производство и этого лекарства «замыкано». Нагрянет эпидемия малярии – ужли бежать к знахарям и знахаркам придётся?!

   13 марта – Василий тёплый, Василий-капельник.

«Придёт Василий-капельник и зима заплачет». («У, такая-сякая, заплакала? Тебя бы кнутом пороть надо – надоела, как горькая редька, в Великий пост!»). Как сказал великий поэт: «Пускай поплачет, то ей ничто не значит!»

На дворе уже большие лужицы талой воды об эту пору появляются. К великой радости домашних животных – и овечек, и козочек. Даже домовитой кошечке глянется (самой первой, между прочим, начиная с Василия капельника!) своим язычком этак грациозно-грациозно мартовской водичкой полакомиться. Да что там кошка и собака – сама главная персона двора кормилица-коровушка соблазняется своим, как сапёрная лопатка, языком хлебать её. Вот они тоже, как и моя бабаня, не «проходили» ни ботанику, ни зоологию, и в фармологии «ни в зуб ногой», а вот поди ж ты, допёрли: целебно-пользительная она, мартовская талая водичка-то.

    А это вот красным девицам рецепт: мартовская (талая то бишь) вода зело от веснушек пользует. И от загара тоже. Это ведь теперь даже за тысячи километров «на юга» мотаются, чтобы загореть. А у дедов и прадедов наших белолицые да кипенно-белотелые (что твой творог в сметане!) красные-то девицы в угляде были! Что-что, а во вкусе им не откажешь, умели ценить женскую красу.

   14 марта – «Евдокия – подмочи порог».

«Евдокия красна, и весна красна. Евдокия весну сряжает» (Даль).

- Дорогая Евдокея,

Ты деньки любишь какея?

- Я люблю – чтобы тепло,

А не из носу текло.

   И ещё у Даля в его Месяцеслове на первый день встречи весны (по старому стилю, который ближе к природному календарю):

«На Евдокеи снег – урожай; тёплый ветер – мокрое лето; ветер от Москвы (с севера) – холодное лето».

«Какова Евдокия – таково и лето».

«С Евдокеи погоже – всё лето пригоже».

«Коли на Евдокию холодно, скот кормить лишние две недели».

«Отколе ветер в Евдокею – оттуда и во всё лето».

«У Евдокеи вода, у Егорья трава».

«Если курочка в Евдокеи напьётся, то и овечка на Егорья (6 мая) наестся».

У Евдокии ещё одно прозвище есть: плющиха (снег плющит настом).

    А вот как к этому вы отнесетесь? Когда при виде обглоданных молодых деревцев в своих садочках у селянина и дачника сердце кровью обливается! Нет того, чтоб в лесу этим заниматься, эти разбойники (я треклятых зайчишек имею в виду) после Евдокии-плющихи на сады набеги совершают. Когда снег-то глубокий и рыхлый, они в лесу деревца обгладывают. А по мартовскому насту им теперь, как по асфальту или по бетонке, – аля-улю! Казалось бы, ну чем не пригожи им дикенькие яблоньки-то? Нет, прутся в сады и палисадники! Одна наша набожная старушечка вот к какому выводу пришла: это-де черти их в лесу-то в стаи собирают и напролом к нам в сады гонят. Не иначе, как якобы по грехам нашим! А то, что раньше-то в селе десятки и десятки собак были (попробуй, сунься серый или белый – в миг шкуру спустят!), старой, видимо, невдомек. А посчитать бы для очистки совести, сколько грехов совершалось в расчете на одну квадратную сажень сельской площади в пору ее младости и сколько ныне совершается. С учетом нынешнего уменьшения числа жителей на единицу занимаемой площади, думается, тогда грехов-то по больше (и значительно!) приходилось! А зайчишки, между тем, в те поры из леса и носа не показывали…

    Ну это хорошо, тогда глицерин у меня под рукой (в кармане) оказался, когда ранней весной по приезде в доставшуюся мне в наследство родительскую усадьбу сразу же в сад вышел и такую вот душераздирающую картину узрел: все шесть посаженных мною по осени яблонек были смертельно для них обглоданы!

    Так что после этого как, бывало, заслышу залихватски грозное: «Ну, заяц, погоди!», сразу же около телевизора рядом с малыми детками усаживаюсь. Вы думаете, мое сердечко кровью обливается от жалости к этому «бедняжечке зайчику»? Мне сразу же вспоминается та картина варварства и разбоя в моем садишке. И все мое христианское милосердие, вся жалостливость к нашим братьям меньшим в лице этого садового разбойника из меня, как суховеем, выветривается. Скажу больше, я и вот эту стихозу не без удовольствия цитирую:

     Плачет грустный заяц над своей судьбой –

     Стала тетя зайца шапкой меховой,

     Две его сестрички нынче – рукавички,

     А сосед, с которым был знаком,

     Переехал в город – стал воротником.

       Я такой советец вычитал: «Развесь в своём саду собачьи подстилки – зайцы за версту его будут обегать» - и поделился им с односельчанином Владимиром Прокопьевым. На что получил ответ: «Николаич, какие тебе подстилки – они так обнаглели, что самих собак-то теперь не боятся! У меня вон аж три, а толку?! Зайцы по саду гуляют, как по самарскому «Броду» (одна из центральных улиц Самары – бывшая Ленинградская, ныне там, как пешеходный Арбат).

   Оказывается, современные зайцы усекли: обычной (не гончей) домашней собаке их не догнать – тем более нынешним псинам, напоминающих по виду упитанных поросят, которые и курицу догнать задыхаются.

   Спасение от них одно – уминать снег у штамба, чтоб они до веток дотягиваться не смогли (лучше-то всего, конечно, по осени огораживать да обматывать деревца-то!). Не забыть только на очищенное от снега место толь или что-то другое разложить, чтоб по ранней весне оставшийся снежок быстро не растаял. В этом разе дерево цветоносить не начнет на неделю-другую раньше и не попадет под майские заморозки. Так делают многоопытные самаролукские садоводы.

     Мой дед Алексей Яковлевич, будучи колхозным пчеловодом, зимами охотой промышлял, как внештатный сотрудник лесничества. Волков и лис на капканы искусно брал, а зайцев силками ловил (У меня вот сразу слюнки потекли, как вспомнил перемлелую в скудельном горшечке зайчатинку, что на вольном духу в печи истомилась). А нынче на них что-то редко охотятся, всё больше на кабанов да на лосей. Хлопотно, видимо, и неприбыльно. То-то будут богатейчики на такую мелюзгу время и бензин тратить! Так что вся надежда теперь на патрона волчьего Егория Храброго. Нешто сходить в Божий храм да поставить свечечку к образу его? Болит сердечко-то о бедных деревцах. Вот хоть по осени и деревянными щитами их огородил, а толку-то? Они все равно, что козы – в любую щелочку пролезут…                                                          

   17 марта – Герасим-грачевник.

«Герасим грача на Русь ведёт». «Грач на горе – весна на дворе».

   Примета сего дня: «Если грачи прямо на гнёзда летят – будет дружная весна».

    Первая прилётная птаха. Недавно узнал: он больно далеко-то и не отлучается от родных палестин. Где-то в незалэжней Хохляндии зиму пережидает. Только не больно-то там «залёживается»: чуть потеплело – и домой устремляется!

«Грач на нос садится (на пашне)». Ну то бишь сразу же за «работу» принимается. Это вам не улошная ворона, что около изб попрошайничает, а то и приворовывает да вокруг мусорных баков ошивается. Он сразу же по прилёте на только   что освободившуюся от снега землю прямо «носом садится». Что полезная, то полезная птаха!

    А ещё вот что нашими предками остроглазыми замечено: «Кто на Грачевника в новые лапти обуется, у того весь день шея скрыпеть будет». Слабо проверить самаролукским и общесамарским добрым молодцам, а в новых туфлях у красных девиц и у модниц-молодиц ничего не поскрипывает?

   На Герасима, по старому поверью, кикимору, постылую сожительницу домового, выживают. Заговорами, конечно. В те поры ведь как? Грехи замаливать – в церковь, к батюшке. А нечистую силу выводить – к колдунам да к знахаркам бежали. Ну не сидеть же ворожеям и знахаркам без работы?!

       Кикимора, по народному поверью, - это сожительница домового (незаконная супруга, потому как «не венчаны, не расписаны»). Опять же, по поверью, никем не званная, она пробирается в крестьянскую избу, поселяется за печкой (ну ни стерва ли?) и начинает пакостить хозяйке: то нитки перепутает, то куделю скомкает, а то и веретено у старой бабки   всенепременно под лавку закатит (да в самый дальний угол – доставать его оттудова внучка приходится просить). И ничегошеньки эта стервочка не боится. Это надо: по ночам-то    садится пряст! Но толку-то от её пряжи? Баловство одно! Недаром же над ленивицами подсмеивались: «Спи, спи, девонька, кикимора за тебя спрядёт, мать выткет». И вся недолга!

   Но это ещё полбеды – козни с пряжей-то. А вот ежели вьюшку в печи вынет, то вся изба выстудится, из-под одеяла хоть нос не показывай. Молодая сношенька тут, конечно же, не причём, отговорится: она-де и в упечь-то не заходила…

    Одно спасение от неё – знахарку зазывать, такую же стерву, только по круче и в физическом облике, ну «клин клином выбивать»!

   Так и видится мне такая вот картина из жизни моего родного села позапрошлого века. Вытурила, по её горячему уверению, знахарка-шептунья эту самую кикимору, истово поплевав в углы и окропив заговорённой, так называемой «четверговой» водицей (не путать её со святой крещенской водицей-то!) стены избы. Ну хозяевам сразу же полегчало, потому как, наделённая бесовской силой, знахарка нередко и в самом деле вытуривала из избы беса-кикимору под теперешним не менее занятным наименованием «барабашка». Только вот надолго ли? Если в семье неладно живут, он вскоре снова появится там. Так что без работы знахарки-шептуньи на селе, как ныне вот и в городах, не сидели. Только вот с теперешними знахарями-экстрасенсами десятком яичек и окорочком не отделаешься!

   Ну и, конечно же, об этом на всю улицу стало известно. И вот она история, вошедшая «в анналы» нашего села. Не на другой ли день после «кикимороизгнания», выходит дед   из этого дома (сосед   дедушки Кузи М – скова) на воскресную беседу со своими сверстниками и печалуется: «Где бы мне, мужики, такого колдуна сыскать, который бы ещё одну кикимору-занудушку из нашей избы хотя бы денька на три своими заговорами выкурил? Жить не стало от старой ворчуньи. А ведь по младости-то какая душевная да пословная была – куда что подевалось?!»

    Ох, грехи, грехи наши!.. Слова сказать нельзя! Прознав про докуку своего болтливого муженька, его якобы благоверная во след за кикиморой и самого баснословца на целых полдня из родной избы без всякой водицы вытурила-изгнала! А чего хитрого-то? Холодное оружие (ухваты, скалки, а то и кочерги) у неё завсегда под рукой!

   Вы думаете, дед сам додумался так пошутить-то? Тоже бесовская проделочка-то была. Ко всеобщему удовольствию всего бесовского контингента нашего села!

   Что ж, бесы, вот уже восьмую тысячу лет с нами контактирующие, хорошо изучили людское племя и поступают по нашему разумению. Раньше у неграмотных селян веретёна тырили, пряжу путали, а ныне с зело обезбоженными зло-«полтергействуют» или в образе инопланетян к нам, умникам-разумникам, являются. Знающие люди (не только богословы, а и те миряне, что на себе испытали это) предупреждают, и я это предупреждение передают моим   зело полюбившимся читателям: «Ни в коем случае не прельщайтесь! Ни в коем случае не вступайте в контакт с ними! Это очень трагично может для вас кончиться. Примеров того очень много». Не встречайтесь с гипнотизирующим взглядом их, отвернитесь и сотворите молитовку, а лучше всего (знаю по опыту!) хотя бы начало вот этой: «Да воскреснет Бог и расточатся врази его…»

   Увы, и ныне, казалось бы, куда уж какие образованно-«светлые» люди, - и они, по словам выдающегося церковного публициста архидиакона отца Андрея Кураева, «идут от одного беса к другому: к различным магам, специалистам по снятию «порчи» и прочим. В этой связи уместно вспомнить слова выдающегося российского демонолога Владимира Ленина о том, что «синий чёрт» ничуть не лучше «жёлтого чёрта» (из письма Горькому от 13. 11. 1913 г.). Надо, конечно, идти в храм». В нашей Церкви накоплен многовековой опыт борьбы с этим злом.

Все мы в молодости беспечно и самонадеянно уверяем себя: мол, всё в этом мире само собой свершается. С годами (постепенно-постепенно, медленно-медленно!) приходит понимание: ничего случайного в «этом лучшем из миров» нет,   постоянно мы находимся под покровом Ангела света или под влиянием-провокаторством демона. Вот, например, сразу же находится для пришедшего к тебе с докукой соседа валявшийся где-то у тебя в чулане года два рубанок (а сколько раз искал его безрезультатно!). Надо же: тебе прямо в руки попадается кулёчек с давно затерявшимися мелкими гвоздочками, или сразу же находится книга с нужной для тебя цитаткой и открывается прямо на нужной тебе странице. Всё это случайно?!

   Но бесы не дремлют! Помню, лет двадцать пять тому назад заблудился я в урочище «Дубрава». Небо было заволокнуто облаками: где север, где юг – куда идти? И нутром чую: кто-то потешается надо мной! Но вот находит осенение: творю крестное знамение и богоспасательную молитву: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его!» - и как пелена с глаз спадает. Да вон же знакомая берёза, а неподалёку и дубок, под которым тебе в прошлом году аж три грибных короля попались – белые! Как же я раньше-то всё это не замечал?!

   А ещё вот что хотелось бы сказать молодым землякам (расходился прадедушка Толя, «как холодный самовар»!). Ныне у шибко продвинутых пошла мода то на языческих божков, то на представителей так называемого «Высшего Разума». А вот попытался бы кто из них поговорить   со своими божками, как сын со своим Отцом (Небесным). Бог у нас, христиан, Личный, а не безличное и безучастное к человеку надмирное божество. И обращаемся мы к нему, как к родному отцу, запросто. И при этом не мажем идол какого-нибудь Перуна свежей кровью и не закладываем ему кровавую жертву в виде единородного сынка…

   18 марта – Конон-огородник. «Коли на Конона вёдро, то летом града не будет».

     У Даля: «Бабы замачивают семена, а мужики готовят парники и рассадники. Я бы советовал часть рассадника отвести под раннюю капустку-то, чтоб уже в июне её вкушать, а часть под позднюю, чтоб к осени-то она не потрескалась.

    Селяночкам и дачницам наставление из Месяцеслова: на Конона замачивай семена капусты для высадки в парнички. Можно, конечно, высаживать её и в ящичке на подоконнике. А гожее будет, как то наши бабки делали: в рассадничках прямо на огороде. Ну на подоконнике для неё воистину тепличные условия: то-то нежится она, как избалованный городской ребёночек на диванчике перед ноутбуком вместо того, чтобы, сделав уроки, на улице вволю порезвиться. Уже к тридцати годам на него все болезни, как мухи на мёд. А вот в рассадничке рассадушка хошь капустная, хошь помидорная, что твои солдатики на плацу - крепенькие-крепенькие, бодрые-пребодрые.

   Вот уж воистину крепкого поцелуя заслуживает тот селянин или горожанин-дачник, который на своем огороде или на дачном участке рассадничек-то смастерил. А дело-то это и не шибко хитрое. Вкопай четыре столба (в старину – дубовых, чтоб и снохе досталось пользоваться им!) А на них, скреплённых по бокам досками, ящик под рассаду. Такой, чтоб его оконной рамой на ночь покрывать. На высоте, примерно, метра полтора. Для чего и лесенку приладь. Да такую, чтоб, если супружница дебеленькая, ну такая, на каких справные мужики вельми и вельми одобрительно взирают, ступенечки у неё крепенькие были. А то, не приведи Бог, подломит её, ступенечку-то – пантерой на тебя броситься может. Хоть они, дебеленькие-то и помягче прогонистых-то.

   Забота, она тоже по уму должна быть. С огорчением в старческих очах видел такое. Заботясь о не иначе, как зело любимой супружнице, чтоб ей «на верхотуру не забираться», один дачник рассадничек на уровне обеденного стола сделал. Рискованно это! Мороз, он, как мальчуган-шалунишка, запросто полюбопытствовать может, а чего это-де там такое произрастает?

   Как побудить на такое строительство своего благоверного? Не обязательно холодным оружием, как то позволяют себе иные не шибко воздержанные самаролучаночки (ухваты, скалки и т. п.) - такое вот «по горячее» будет: «Пока рассадничек не соорудишь, спать на диване будешь, такой-рассякой!». Ну это на молодого так. А который в годах,   на него вот как можно повоздействовать: «Щец, говоришь, с говядинкой хочется? Пока рассадник не сделаешь, похлёбку с консервированной килькой буздать будушь!». Воздействие будет ещё эффективнее, ежели эти обе угрозы совместить.

   В своих обзорах я иной раз «разгулки ради» шуткую. В утешение себе от солидных церковных публицистов узнал: многие святители, в частности, блаженный Августин «любил употреблять в своих проповедях анекдоты для забавы и увеселения своих слушателей», как то сообщает епископ Антоний (Вадковский) в своей книге «О проповедях блаженного Августина». «Рассказ о том, как преподобный Антоний Великий шутил со своими монахами, известен всем…» - свидетельствует архидиакон отец Андрей Кураев. И наш Амвросий Оптинский, рассказывают, тоже любил пошутить. Да и то сказать: уныние – один из смертных грехов. И не думаю (прости меня, Господи!), что с Небес так уж и приятно видеть вечно хмурые лики сверхнабожных старушечек, не иначе, как фарисеек…

   20 марта – Василий-капельник.

   «На Василия с крыш капает, а за нос цапает». Ну ни проказник ли Василий-то? Ещё как цапает-то иной раз!

   Капель – это днём до позднего вечера. А утром выглянешь на двор – батюшки-светы: красотища-то какая! Вся крыша в частоколе сосулек.

   А вот без этого наставления малышей (взрослым самим впору «допереть»-догадаться!) оставлять нельзя: «Сосульки коварные – ай-яй-яй: ходишь – рот не разевай!» Иная из них так за ночь раздебелеет-растолстеет – быка пришибить может. Вон питерцы – ну ни смышлённый ли народ, а ихнему губернатору кажинный раз перед президентом-батюшкой за ротозейство их приходится горькие слова выслушивать: опять по какому-то ротозею траур объявляй.

    В Африке, пишут, больше ротозеев-то погибает от кокосовых орехов, чем под автомашинами. И то сказать: вот хотя бы с высоты десяти – пятнадцати метров, скажем, арбузом по кумполу шандарахнет, не всякий и расколется («кумпол» имеется в виду), а кокосом ежели – у него скорлупа потолще и пожёстче, чем у черепа. Прадедушка Толя это к тому, что по осторожнее нам с сосульками надо быть. Вон в Тольятти, пишут, потерпевшим от сосулек ротозеям компенсацию выплачивают. А ну как эта компенсация-то на погребальный венок пойдёт? Так что об эту пору не только под ноги, а и вверх посматривать надо.

   Вон в газетах сообщили: «Петербургские учёные, откликаясь на призыв губернатора, приступили к изучению возможности сбивания сосулек лазером. Результаты предварительных расчётов показали, что оптимальная лазерная установка должна быть металлической, весом не мене 7 килограммов и иметь форму лома».

   У нас в Аскулах такие «лазерные установки» в каждом дворе были. Только вот что: осторожнее применяйте их. Я помню, в детстве, орудуя ею, осколок сосульки в окно залупил и оба стекла выбил. То-то большую «капель» из моих неразумных очей покойница матушка с помощью отцовского ремня армейского устроила…

    После обеда об эту пору из дому на улицу хоть не выходи: по голень в снег провалишься. А вот утром улицы будто заасфальтировали. То-то для ребятни раздолье не по улице, так по огороду поноситься! Где раньше целина была непролазная, ну хотя бы на тех же огородах, а теперь там хоть в футбол играй. Да и в ближний лесок можно запросто смотаться. Раньше туда только на лыжах можно было пробраться – теперь сплошная гладь чуть ли не ледяная.

   22 марта – Сороки (ударение на первом слоге, от слова «сорок»).

«На сорок мучеников день с ночью меряется».

   Считается, что в этот день на Русь возвращаются сорок птиц (видов). Сорок пичуг на Русь пробирается, умильствует месяцеслов. И первая среди этих сорокА - этакая поп-звезда, голосистый жаворонок.

     Вот грачи прилетели – радости-то от них для ребятни? Да никакой! Вон на проталинах, как монахи, шляются. Носиком в землю – клюв-клюв, будто коленопреклонённые поклоны отвешивают. Да, скромняга-трудяжка грач, который в первый же час по прилёте сразу же за дело принялся, вредных насекомых на пашне изничтожая, - в этот «сороковушный» перечень, увы, не попал. Как и у людей: кого чтут и почитают? Певца, который на сцене соловьём заливается, или работника сцены, который её обустраивает и в порядке содержит? То-то и оно!

    То ли дело – жаворонки! Птица весёлая и голосистая! Как вон некоторые записные ораторы в Думе, которых мёдом не корми – дай поголосить. Хоть на трибуне, хоть на репортёрской площадке. Так что главное – это, конечно, прилёт жаворонков и встреча их: «Пекут жаворонки» (Даль).

      Вот восьмой десяток прадедушка Толя разменивает, а по сю пору в сердце тлеет ребячье ликование: «Жаворонки, прилетите, красно летечко на хвосте принесите! Зимушка-зима нам надоела, весь хлебушко она у нас подъела!». Этим утром бабушки пекли нам «жаворонки» из пресного теста.     А какие вкусные-то они были, эти самые «жаворонки»-то (из пшеничного теста!), только что испечённые нашими бабушками! С каким восторгом бросали мы их вверх!

   У меня, многогрешного, с этим днём трагикомическое воспоминание связано. Комическое – это для меня теперешнего, а тогда – трагическое. Молодая собачка Дамка, любимица моя, прямо на лету схватила этого «жаворонка» и хрясть – во мгновение ока схряпала его. И нет того, чтобы повинно (я ли её не баловал, я ли её не холил!) – она своими весёлыми-весёлыми зенами ожидающе и, облизываясь при этом, на меня уставилась, повиливая хвостом: мол, хозяин, а ещё такой фокус-мокус – слабо?!

   С рёвом (тут и жалость, и обида), с проклятиями в адрес семенящей за мной «этой суки» - бегу домой. Хорошо, что бабаня сразу же «заткнула мне рот» новым «жаворонком», который, дабы не искушать судьбу, я схрумтел уже в избе, смачивая его остатками слёз…

   Не скажу про сорок птах, а жаворонки действительно прилетали, и нередко в этот же день! Ужли наши отчаянные возгласы на них так воздействовали? Учёные уже всё больше и больше устанавливают-выявляют связи человека на каком-то мистическом уровне как с животным миром (фауной), так и с растительным (флорой). В мальчишеских головках и домёка о таких научных тонкостях не было, но орали-то (другого глагола не подберу!) куда как искренне и с верой в свой призыв. А как было не верить-то? Нередко (и даже зачастую!) так случалось: «Эка, как вы горланили-то: жаворонки-то и на самом деле прилетели!» - не иначе, как дивовались по вечеру взрослые, заслышав высоко-высоко в небе «арии» этого веснопевца.

    И радость в этом бросании двуипостасная была. Первая – это в кругу чуть ли не беснующихся сверстников поголосить, а вторая (самая-то завлекательная) – вкушение, коллективное поедание этого самого «жаворонка». Современным мальцам, слава Богу, не понять вторую радость…

   Я думаю, мои ровесники и ровесницы хорошо помнят восторженные отзывы своих бабушек и матерей об этих самых калачах самарских, которые в качестве гостинца им привозили их отцы и деды. Прельстишь ли нынешнюю детвору даже самой распушистой булочкой?

   Примета для огородниц («стратегическая»!): после Сорок будет сорок утренников. Очень хорошо, коль эти утренники подряд или почти подряд следуют, а то иной год они даже на средину июня приходятся. С этого дня, бывало, бабаня начинала отмечать их крестиками на гладко, аж до лоска струганых брёвнах стены нашей с ней спаленки. Сороковой утрецом булавкой отметила – вечером отправляется огурцы сажать.

     Ну заодно уж о сороках, этих вороватых приживалках наших селянских. У, воровки неукротимые! Они думают, что прадедушка Толя подзабыл, как их прапрабабушки пытались умыкнуть у него с крыльца часики с блестящим браслетом?! Что вороватые, то вороватые птахи. А всё равно любы они селянскому сердечку: выйдешь на двор – какая-никакая живность около тебя обретается. Вон бойкие красотки ласточки или легкокрылые стрижи (в такой выси реют, аж дальнозорким старикам, регулярно потребляющим морковку для зоркости, их не видать) и другие то ли эмигранты, то ли иммигранты, эва, где сейчас ублажаются, в тепле и неге жируют. А это – патриоты! Вместе с нами нужду мыкают. А посему не с пустыми руками на улицу-то выходишь. Хоть утильную корочку хлебную, а вынесешь.

   Вторая встреча весны. Эка, скажут, как наши предки арифметику-то любили. А что если радостна такая «арифметика»-то? Ну, например: а у нашего правнучка второй зубик прорезался. Также радостно и это: «вторая встреча весны». А там, глядишь, и третья не за горами. Нет, всё же любили порадовать себя наши предки в их суровой (порой до жёсткости суровой-то!) жизни. А для нас теперешних будние дни, как счётные костяшки, однообразные-однообразные. И среди них только два отличительных: дни аванса и получки.

   «На сорок мучеников день с ночью равняется». Этой примете не иначе, как не одна тысяча лет. Вот на старости лет (в младости не до этого!) диву даёшься наблюдательности и смекалистости наших предков. Как они (и ведь с точностью до минуты!) исчислили-то это, ведь часы на селе у нас появились только где-то в тридцатые годы прошлого столетия. Сужу об этом по такому не иначе, как анекдотическому случаю в нашей семье. Как ударница колхозного труда, моя матушка незабвенная Анна Никифоровна купила в Самаре часы-ходики в числе первых в Аскулах. Одну ночь бабаня как-то протерпела их громкое-громкое (на её слух!) тиканье – на вторую взмолилась: «Анка, на что тебе ночью-то время: на работу я тебя по петухам подниму. Встанешь утром и запустишь их».

   Вот не было на селе даже в памятную мне военную и первую послевоенную пору календарей, а в днеисчислении сбоя не было. Вот она память-то народная.   Бабаня моя незабвенная Матрёна Емельяновна, например, знала-помнила «числа» (дни упокоения) и дни ангела (дни рождения) всех усопших близких родных. Ну на память свою она до самой кончины не жаловалась. Вот одиннадцатилетний мальчуган был, а запало в память: чуть ли не за день до смертного часа она, с одышкой, наказала матери моей: «Анка, не забудь Натолия завтра милостыню (по соседям) разнести: у (такого-то) число будет!». Но, догадываюсь, у неё и подспорье памяти-то было. Вся стена её спальни была исчерчена крестиками (булавкой). Родившаяся где-то в начале семидесятых позапрошлого века, она, конечно же, была безграмотна (тогда церковноприходскую школу у нас только мальчики посещали, и то не все). И вот, догадываюсь (тогда мне это неинтересно было: игрищам да забавам мальчишеским предавался), - свой семейный календарь она вот этими крестиками вела.   Роль записной книжки бабане исполняла гладкая-гладкая стена её спаленки. С этого дня, повторюсь, она и начинала отсчёт утренников (утренних заморозков). Как, бывало, утречком сороковой крестик поставит – повечеру выходит огурцы сажать. А следом за ней, почитай, оба курмыша-порядка нашей улицы. Сами наши соседи утренниками «не занимались» - на «метеоролога» бабаню мою надеялись. И, знать, не ошибалась, коль так доверяли ей. Ну как было не гордиться такой бабушкой? Ведь мы, пацаны, на старости лет признаться приходится, не тщеславнее ли девчат-то были. Хотя и хвастунишками их дразнили. А сами-то?!

   Чернеют дороги, показываются проталины, косогоры вообще уже освобождаются от снега. По утряни по насту, как по асфальту, а после обеда по пояс проваливаешься. Куда за зиму дорога не набитая, туда в это время лучше не суйся, особенно ежели человек в годах. Даже десяток саженей по такому рыхлому снегу одолеть – мука мученическая.

   До чего же хорошо (упоительно-успокоительно!) об эту пору (а когда плохо-то?) в предвесеннем лесу. Некоторые деревья ещё, будто солдаты в маскхалатах, но уже под весенними лучами приходится разоблачаться из снежно-меховых уборов-то. И нет уже в лесу зимней тишины убаюкивающей. Вот уже черный ворон гнездо для будущего семейства высоко-высоко на берёзе или на дубу мастерит. Не страшится он ни совы, ни коршуна. Любому, защищая своё семейство, эта птица не побоится отпор дать (не путать чёрного ворона с попрошайкой «домашней» -вороной!). А вот тетерева вообще-то трусоваты, но с голодухи на глазах смелеют. Из глухомани они в это время в берёзовые колки перебираются: уж больно охочи они до берёзовых почечек. Я, грешным делом, и сам, когда зубы молодые были, любил слегка полакомиться ими. Есть, видимо, в них какие-то микроэлементы что ли, которые детскому организму пользительны были. А что нам в военную и первую послевоенную пору не благоутробно-то было? Глину (и не только белую) пороли только так. Некоторые прямо на печи отколупывали. А в сорок шестом аскульской ребятне радость, так радость привалила. Около Долгого колка нефть искали. Глубоко бурили. И оттуда извлекали не только каменные, но и глиняные кругляши. А глина-то, глина-то – это тебе не из Малого аскульского оврага, не буровато-жёлтая, а голубовато-белая. Вкусню-ю-ющая!

   Ну а для нас, для детворы не какими-то там будущими утренниками этот день прельстителен был. Вот как у Даля: «На сорок мучеников сорок птиц прилетают. Сорок пичуг на Русь пробираются».    Птахи – сезонные иммигранты в родные места возвращаются. «Пробиваются» - это в Месяцеслове не оговорка: воистину с трудом, не без «приключений» возвращаются. Хочется, страсть, как хочется в родные места, а тут случаем весна запоздала или капризничает, приходится «крюк давать».

   Самыми первыми к нам на Самарскую Луку прилетают грачи (в марте на Грачевника), за ними жаворонки и скворцы, потом так называемые зерноядные – зяблики и вьюрки. А когда весна вступает в свои права и появляются насекомые, тогда уже насекомоядные кукушки, трясогузки, пеночки, славки и ласточки как тут и были. Уверенно-уверенно, а порой и нагловато ведут себя - особенно истые хулиганки и куражницы ласточки (хотя, как говорится, «и скворца, кум, не хвали!»). Вот рассказ одного моего земляка. Ко мне, говорит, товарищ из Жигулёвска частенько наведывается. Как подъедет – сигналит. И вот однажды на этот сигнал, говорит, выбегаю – что такое? Около дома никого нет! А это кто на яблони-то сидит и помалкивает: я, мол, не и треля не моя! И ведь, поди, смеётся над дедушкой-то (ума, говорят, у них нет – уж если не целая палата, то по больше предбанника!)! Ну не охальник ли?!

   Самыми последними прилетают иволги и коростели. Весной-то птах, как гостей на свадьбу, за короткое время много-много прилетает. А вот улетать они не спешат, так что отлёт их намного растягивается. Сначала улетают ласточки (после пролетающих мимо нас журавлей). А уж позднее всех тоску наводят на нас стаи-клинья гусей (лебедей). Помню, не только мы, детвора прощально махали им ручонками: «Гуси-лебеди, летите, назад возвратитесь!». И ведь иной раз возвращались, чуя потепление, – то-то радость была! И взрослые нередко отрывались от дел и тоже грустно следили за этими предвестниками поздней осени и зимушки-зимы.

    В Самарской Луке насчитывается аж 167 видов птиц. Именно насчитывается: в это число входят не только наши коренные жители («не нужен им берег турецкий!»), но и пролётные (погостевали, как снегири по осени, рябинушку всю склевали и дальше подались) и перелётные. Эмигранты, так сказать. Завидовать им не стоит. Скучно и скученно, говорят, они там, за бугром-то зиму-зимушку проживают. Гнёзд не вьют (почто стараться-то, коль семейства нет, и не предвидится?). Ждут, не дождутся того момента (именно момента, говорят), как инстинкт им подскажет: будя прохлаждаться-то, пора в путь-дорожку на родимую сторонушку отправляться. Которая до потопа, говорят, им постоянным местом пребывания была. А вот после потопа, когда климат резко изменился, и по зимам у нас стало холодать, они и начали ежегодно кочевать. В этом отношении они на истинно русских людей похожи. Чтобы вот им на чужбине навсегда обосноваться? Нет, родина-матушка неодолимо их к себе тянет, тысячи километров пути (не только не лёгкого, но и, знающие люди пишут, очень опасного!) преодолевая.

   Как и где конкретно зимуют они за бугром-то?

   Наш знаменитый солист соловушка зимует в Средней Африке, жаворонок – в Египте. А вот скворцы в Африку не подаются, зимуют, путешествуя по южной Франции, Италии и даже (вон ведь куда заносит!) в Англии. Поди, любо-дорого российским беглецам-эмигрантам встречаться с пернатыми земляками. Но, если наши эмигранты, на Западе живущие на гранты, устраиваются, как правило, неплохо (А чего им печаловаться-то? Им родина, где дупе тепло!), то пернатые эмигранты там песен не поют, заботятся только, чтоб с голоду не пропасть. Ждут, не дождутся весны, когда наступит пора наконец-то возвращаться на родину, потому как «в гостях хорошо, а дома лучше».

   На озёрах и протоках Нила водяная птица сидит так густо, что, говорят, издали и воды не видно. Грузные великаны с большим мешком под клювом рыбачат рядом с нашими утками и чирятами. А проныры кулики снуют между высоких ног красавцев фламинго. А наш орлан белохвост конкурирует с местным африканским орланом-крикуном. Если выстрелить из ружья, густые стаи встрепенувшейся от страха птицы всё небо застят.

   Ну а теперь вот перезимовали: «На сорок мучеников сорок птиц прилетают. Сорок пичуг на Русь пробирается».   И снова вот-вот начнётся у них строительная кампания. Старые вороны, галки и голуби займутся починкой своих прошлогодних гнёзд. А молодые птахи прошлого лета рождения начнут строить новые, отдельно от своих тятянь и мамань («выделяются», как молодые хозяева-селяне от отцов). Какой бум-спрос возникает на стройматериалы – на сучочки и веточки, на соломку, конский волос, пух и перья! Сам видел: до драки иной раз доходит. А какой ажиотаж поднялся в позапрошлом году около выброшенной мной на помойку «измождённой» пуховой подушки! Около той самой, что покоила мою бедную (и довольно-таки беспутную – ну это по мнению моей супруги) головушку. Могла бы и ещё она послужить тогдашнему дедушке Толе, да уж больно гневно супруга возроптала. Так что пользуйтесь, птахи заботливые, добротой самаролукского пенсионера!

   25 марта – «Феофан – проломи наст».

   «На Феофана туман – урожай на лён, коноплю, а ещё и на овёс». Вот уж воистину «Всем сёстрам по серьгам»! Оченно радостная приметочка и бабёнкам (льняной пряжи-то сколько ожидаетя, всем одёвочка будет из льняных тканей-то, и на постельное бельё ещё останется!), и для мужиков: овса много уродится, это ведь не только пироги и каши, а главное-то - коню корма много станется! Для сравнения-понятности: это, как вон для автовладельца, бензина много-много предвидится, хоть залейся им!

   Кстати сказать, и лён, и конопля на наших самаролукских землях, говорят, раньше зело хорошо урождались.

   Весна весной, а вот лесным хищникам об эту пору, как говорится, не позавидуешь: уж больно голодно и не уедно им в наших угодьях. Весь «пищевой контингент» то в норах, то в дуплах.

   А вот зайцу-беляку зимой была лафа: попробуй, узри этого блондина на белоснежном фоне! Сидит он, веточками похрустывая, а и обнаружили, так такому прыгуну и по рыхлому снегу бежать много «сподножнее», чем его «гонителям». Вот потому-то санитары леса, ну то бишь волки и лисы об эту пору к селу начинают прибиваться. На манер нелегальных иммигрантов.

   Рассказали такой случай. Волчья стая исхитрилась напасть на кошару с молодняком. Около сотни ягнят, всех до одного, что было, передушили. Причём ни одного на месте не сожрали и с собой не унесли. Бывалый егерь заключил: это было, так сказать, учебное занятие для молодняка. Поначалу волк и волчица, подозревает он, задрали на показ им несколько ягнят, а потом уже только внимательно наблюдали за ходом «практического занятия». И наверняка по степени зверства определили «крон-принца» - будущего вожака стаи.

   Дворы ныне на селе и в слободах-пригородах покапитальнее прежних. Но, как говорится, нет тех крепостей, которые бы не пали пред искусством волка-агрессора. Если не найдет волчара лаза в стене, так на крутую крышу заберётся. Не солому разроет, так в шифере или в черепице слабину найдёт. И бесшабашно-бесстрашно в низ махнёт. Скотину всю без остатка передушит. И ждёт, хитрюга и пролаза этакий, когда хозяин или хозяйка утром воротца или дверь отворят – тут он стрелой наружу! Не успеешь посторониться – с ног сшибёт.

   На всякий случай поведаю о таком вот происшествии.

    По причине гибели своего отца в Отечественную герой этой истории стал старшим в своем семействе. В колхозе работал и домашним хозяйством занимался. И вот заявляется он как-то рано утром в хлевушок к овечкам, проведать их и корму задать, А они в угол забились и на сено даже не глядят. Нет-то, нет-то расшевелились и сенцо принялись жевать. Да все как-то нехотя-нехотя! И все в окошечко опасливо поглядывают.

На другое утро та же картина. Парень заподозрил неладное. Ну кто это-де мог нагнать такого страху на бедных овечек? Медведю и волку в такое узкое окошечко не пробраться. А лису саму туда не затащишь. Это тебе не курятник! Овечки, не гляди, что смирные, только так затоптать могут хитроумную! Ужли хорёк? Так он, опять же, только до кур охотник-то…

   Думал-думал, размышлял-размышлял и решил, а не пойду-ка я нынче на вечерку! Сел     с дубиной в руках под самым окошечком, а овечки опять в угол забились. И при нем чего-то боятся…

   И вот уже за полночь, как в селе позатихло (это надо: как неслышно подкрался-то!),       в окошко стало что-то свешиваться. И из стороны в сторону, как маятник, мотается. Овцы мигом затрепетали и еще гуще в угол забились. Поначалу-то парень немножко оторопел: что это-де за невидаль такая?! Думал, нога, а это – хвост! Ухватился за него и тянет на себя, что есть мочи (и по запаху, и по шерсти сразу допер, чей хвост-то в его руках оказался - волчий!). И вдруг (ну кто бы поначал на такое!) из-под хвоста-то как шибанет на него, аж шапку с головы сбило! Ну, конечно, руки сами собой разжались, а трусливого озорника, как говорится, и след простыл. Хотя не шибко простыл-то…

    Потом-то парень дотумкал, как эта история начиналась и развивалась. Заявился волк по ночухе к хлевушку, посыкался-посыкался - в окошечко ну никак не пробраться. Обозлился, конечно, в усмерть и давай над обезумевшими от страха овечками изгаляться. Опустил хвост в окошко и, поматывая им, стал еще более страху на бедных животинок нагонять. Шутник, да и только! Знать, молодой еще был…

    И что оставалось делать парню? Вот в таком виде заявиться домой?! Мало того, что сами домашние засмеют, так ведь наверняка еще и проболтаются, после чего тебя уже по всему селу на смех поднимут! До скончания века долдонить станут: это какой-де Санек-то, не тот, которого волк со страху и вгорячах всего как есть по-большому обделал? Ну хорошо, в тот день баню топили. К полуночи-то она не остыла еще, Теми же ногами туда заспешил. Вымылся, как следует, овчинный полушубочек и пушистую шапку очистил-простирнул и, выждав, как все домашние улягутся и свет погасят, как ни в чем ни бывало, восвояси заявился. Будто бы с вечёрок.

    А утром рано-рано в огород побежал, как, мол, там да что там? И вот глазам своим не верит: метрах в двадцати от хлевушка волк распластался! Не иначе, как от разрыва сердца окачурился. Вот они, шуточки-то над слабыми да беззащитными до чего доводят!

    По-доброму-то надо бы освежевать этого шутника-то, да уж больно пахло от него нехорошо. А посему, пока еще не развиднелось, наш «волкохват» оттащил свою непредвиденную добычу в ближайший колок. Там его и нашел сосед дедушка Матвей. Потом на все село похвалялся, старый хрен: на него-де этот волчище в том лесочке напал. Но не тут-то было! Не на таковского нарвался! Дедушка Матвей (зря что ли он в Первую мировую аж до капрала дослужился?!) не растерялся да как хрястнет его палкой по башке, как хрястнет, тот со страху даже обвалился!

    Народ у нас доверчивый на селе. Верили, да ещё как росказням-то дедушки Матвея, которые год от года все красочнее да красочнее становились. Бабенки – односельчанки после такого подвига даже отчество у него вспомнили и величать его стали. А настоящий-то герой, знай себе, в душе посмеивался над этим. И - помалкивал. Более полувека! И только на смертном одре любимому сыночку Васеньке эту историю поведал. А тот уже по старой дружбе мне.

   А лиса, та ещё хитрее и многомудрее. В курятник, бывало, чуть ли не через мышиную щелку проберётся. И тоже, как волк, кровожадна и беспощадна. Вот в сказках-то она – лисонька-лиса Патрикеевна, ласковая да гламурная. Это-де тебе не волк, бандюга и громила, а этакий Остап Бендер в лисьей шубке – обаятельный-преобаятельный. Однако не понаслышке знаю, сколько горя каждый год приносили эти «гламурницы» односельчанам, особенно одиноким старушкам и вдовам, у которых сараюшки обветшали.

   Так что у меня, как и у других самаролукцев к волкам да и к лисицам отношение сугубо отрицательное. Забыть ли горестные слёзы и стенания бедной старушечки, которая в одну ночь осталась без живности? Ни овечек, ни козочки, что молочком её поила, – кто поможет, если близкой родни нет? Хоть в могилу заживо зарывайся! Пенсии-то, хотя бы и мизерные, колхозники тогда не получали…

   А ещё – хорьки! Это сугубые поганцы. Если нет глубокого фундамента, этот прохиндей в курятник через нору проникнет. Проник, как «тать в ночи», а курочки спят-посыпотствуют на насесте. И, как говорится, в клюв себе не дуют. Там на верхотуре им ни волк, ни лиса не страшны. И что делает этот поганец?! Он такую газовую атаку устраивает, что бедные курочки во главе с петухом-многожёнцем валом валятся вниз. А ему, душегубу, того и надо! И вот она хищницкая порода: одну-другую спорет, а потом всех передушит!

Но и супротив хорька «метода» была у нас в селе. Вернее: две. Одну привез с «германской» (Первой мировой) откуда-то то ли из Польши, то ли из Белоруссии мой двоюродный дед Яков Михайлович Костин (между прочим, георгиевский кавалер и единственный на всё наше село, а может, и на всю Самарскую Луку фельдфебель!): вместо жёрдочки насест делать в виде нар из редко сколоченных досок. В этот разе газовая атака хорька стопроцентно неэффективна. Ну поспят курочки на нарах-то – потом очнутся. Нетрудно представить себе недоумение хорька: «дело сделал», а курочки, аки манна небесная, на него не валятся!

   А вторую «методу» в Аскулы привез орденоносный (у единственного на селе, у него был на груди орден Отечественной войны) муж овдовевшей в годы войны моей двоюродной тётки Варвары Павловны дядя Миша Подлипнов. «Метода» наипростейшая: в землю вокруг внешней стороны курятника втаптывать мелкие стекляшками. Не по ноздре придётся душегубу ранить свои хищнические лапки! Надеюсь, оба эти совета пригодятся моим самаролукским и общесамарским землякам. В случае чего, благодарности в мой адрес воссылать прямо на Небеса. Там разберутся…

     А в заключение такой вот эпизод. По дороге из Жигулёвска в Сосновый Солонец обгоняем мотоциклиста, у которого в люльке огромный козлище (к нам передом). А у мотоциклиста спина в фуфайке всё равно, что большая тумбочка. Сынок по моей просьбе притормозил даже, чтоб понаблюдать за этими могутными красавцами, видимо, поспешающими об эту весеннюю пору в соседнее село решать демографическую проблему. И вот какой монолог того, кто на мотоцикле-то в люльке сановито стоял, многомудрому прадедушке Толе в голову пришёл, спустя некоторое время:

К тебе еду я в Сосново:

Позвонили – ждёшь милёночка.

Ежель шибко постараюсь,

Будет три козлёночка.

Ну а ежель и хозяйка

Без дитяти мается,

Мой хозяин, так и быть уж,

Тоже постарается!

Ну ни молодцы ли эти вершители демографической программы?

   29 марта – Саввин.

   «Если в этот день тепло, то и весна будет тёплой». Ну тут ещё большой-большой вопрос – радоваться этому или нет, потому как тёплая весна, не дай Бог, будет ранней. А ранняя весна (повторюсь), как мои смышлённые самаролукцы давно усекли: всё равно, что девка капризная. Обещать больно горазда, а …

   Ну заодно уж обмолвлюсь про дела огородные. И не только…

    Бывало, как заявится кто из района - какой-нибудь маленький-маленький начальничек, а земляки мои все от него – как куры от коршуна, по укрытиям разбегались. Так что едут они, бывало, на лошади или пешком идут, а улицы пустынные. Даже мы, детвора, по домам разбегались. У меня вот еще долгое время, пока самого старостой не избрали, этот закоренелый страх селянский перед властью оставался. Укоряешь себя, бывало, чего-де тебе-то, горожанину, побаиваться, а вот поди ж ты…   Да и то сказать, с чем хорошим-то могло наведаться в село начальство? Только с одним: что-то взять или наказать! То ли новый налог объявить или собирать, то ещё одну подписку на заём провести, а то каверзу какую привезти-произвести. А самая-то большая кампания начиналась ранней весной. Огородная!

    До коллективизации у всех на селе огороды одинаковые были. А после неё «размежевание» начали (с целью поголовного вовлечения в колхоз): колхозникам нарезали тридцать соток, а не колхозникам – вдвое меньше. И вот каждую вёсну начинались обмер и обрезка их. Село стоном стонало. Вот в очередной за последние несколько лет обмерили твой огород, а там, как и прежде, три сотки лишнего – переноси забор. Пусть пустует земля. Что делать бедной селянке? Челом бить перед членами комиссии и в дом на угощение приглашать – авось смилостивятся и «закроют глаза» на этот «излишек». А если этот «излишек» соток на пять тянет, то одним угощением-то и не обойдешься: у подьячих, то бишь мелких чиновничков, как и у больших, руки-то, ого-го, какие загребущие! Вам не доводилось наблюдать такую вот картину? Выбросьте-ка на досуге благотворительности ради горсти две семян каких-нибудь. Сразу же, откуда ни возьмись, налетит стайка птиц. И вот пока крупные птички клю-юв, клю-юв - мелкота проворная клюв-клюв-клюв, разом всё пообчистила. Так же вот споро действует и мелкота чиновническая.

    А почему такой ажиотаж вокруг огородов-то поднимался? Из-за чего переполох-то такой? Дело-то вот в чём было. На трудодни колхозникам выдавали «шиш да маленько». А на что тогда жить колхознику да и иному низкооплачиваемому селянину, работавшему в лесхозе или промартели? Одна надежда на огород да на домашнюю скотинку (а ей корм тоже с огорода – особенно свиньям и курам).

    Ну а самое-то грозное нашествие – это когда милиция, бывало, на село заявится. Тут уж, чтоб в свидетели не попасть, иные в подполье прятались. Что жёстко, то жёстко действовала тогда правоохранительная система. Несколько наших односельчанок по семь лет отсидели в послевоенные голодные годы за несколько фунтов зерна. А молодая девица аж на восемь лет угодила в тюрьму за аборт.

    Не менее привлекательная кампания для сельских подьячих – это начисление и сбор сельхозналога. Не вошла в опись какая-нибудь животинка – налог меньше. А то ведь и огулявшаяся телка может дойной коровой под налогообложение попасть! Докажи потом, что она не корова ещё!

   Вот данные статистики. Имея корову, несколько (2 – 3) овец, 15 – 30 соток огорода, колхозник должен поставить государству в течение года: 46 кг мяса, 9 кг 200 гр масла животного. 100 яиц, 1,6 кг шерсти с овцы. К тому же: 600 – 700 руб. налога и 300 – 400 руб. займа. И это даже, если нет коровы и кур.

Грустно читать это? А сем-ка (дай-ка) подивлю землячков смекалистостью не только наших чиновников (вот этими данными из солидного источника):

   В ХУ1 веке в немецком городе Вюртемберге придумали налог на воробьёв. Человеколюбивое начальство посчитало, что звонкоголосые птахи мешают населению спать. А посему от каждого хозяина дома потребовали уничтожить дюжину воробьёв, за что он получал 6 крейцеров. А кто выполнение этого задания саботировал, должен был заплатить в городскую казну вдвое больше. Ну а самые ленивые граждане покупали с рук нужное количество дохлых воробьишек у подпольных торгашей.                                                                   

   В Древнем Риме, кроме поголовного сбора и сбора за право пользования жилищем, жители еврейской провинции должны были платить ещё и за право иметь само жилище. Кроме того, при входе или въезде в большой город с лиц, имеющих еврейскую внешность, взималось несколько сестерциев.                                                                      

   В ХVIII веке в Башкирии вводится налог на цвет глаз. Чем темнее были глаза у их счастливого обладателя, тем меньше он платил налога. Дело в том, что по существовавшим тогда понятиям исконный житель Башкирии, чьи родители были также исконными башкирами, несомненно, должен был обладать исключительно чёрным цветом глаз. Поэтому самыми низкооблагаемыми глазами были глаза чёрного цвета. Плата за них составляла 2 алтына. За серые глаза приходилось отдавать уже 7 алтын. За зелёные и голубые – по 10 и 13 алтын соответственно.                                                                    

      30 марта – Алексей – с гор вода.

   У этого святого, которого так любили и почитали наши бабушки и ставили своим внукам его в пример, как образец благонравия и благочиния, много наименований и прозвищ: не только «человек Божий» и даже «Алексей – пролей кувшин», но и Алексей – тёплый, «Алексей - с гор вода». С гор – это, когда есть куда стекать. А на равнине, на сельской улице? Стоит она в тающем снегу, пока в землю не уйдёт. А посему аскульские мужики (себе в утешение что ли?) так говаривали: «На святого Лексея стоит в воде, почитай, вся Расея».

   Не самое ли это тягостное время для сельской и пригородной ребятни? В избе от натопленной по утряни печи душно и тягостно. А на улицу не выйти: по эти самые в талый, набрякший водой снег провалишься. Одна тебе в этом разе «палестина» (отрадное местечко) – поветь. Кто из моих сверстников и сверстниц не слышал эти нежно-ласковые словечки маманины: «Мои миленькие детки сидят (стоят) на поветке! Родненьки милочки, торчат, как грибочки!»?!

«Алексей пришел – ледок проколол».

«С Алексея снег тает от земли, а лёд – от воды».

   В это время «щука лёд хвостом расшибает». «На Алексея с гор вода, а рыба со стану (с зимовья) трогается».

      Алексей, человек Божий, после Миколы Милостивого наиболее почитаемый и наиболее любимый святой на многострадальной Руси (Ну самая-то почитаемая и самая любимая из всех святых на Руси - это, конечно же, Пресвятая Богородица!). Среди, пожалуй, самого обездоленного во всей Европе народа этот святой, избравший подвиг свободного отказа от всех благ жизни, как никто другой, пришелся по душе русичам.

   Помню, этим утром бабаня, как на какой праздник, пекла пряженцы или сочни и отправляла меня разносить их по одиноким старушкам или военным сиротам – Алексей-Божью милостыню. Благо, начиная с марта сорок седьмого года, жизнь понемногу стала налаживаться. Отменили карточную систему (задолго до того, как это сделали, например, в Англии!),   и мучку, и крупы можно было в магазинах покупать. Есть из чего стало пироги-то печь!

   Вот прошло уже семьдесят лет, а мне по сю пору тягостно вспоминать противнейший запах картофельных лепёшек, которые бабаня пекла каждое утро в голодный из-за страшной засухи 1946-й год, слегка-слегка присыпая их мучкой и поливая постным маслом. Нет, не подсолнечным, а соевым (его тогда, после победы над японцами много было во всех магазинах). У пригораемого на сковороде в печи, запах у него отвратительнейший был. Вот уж воистину, как пошутковал один московский конферансье в то суровое время, за что и поплатился, говорят, тюремным сроком, усевшись на сцене на мешок с картошкой, мол, у нас «вся страна сидит на ней»! Завезли тогда в колхозы и соевый жмых. Увы, объедали мы колхозных коровушек-то! Прямо на уроках жевали его! Супротив подсолнечного жмыха, хотя и жестковатого семечковой кожурой, соевый по вкусу был намного-намного хуже.

   Жизнь в природе понемногу пробуждается. «Разведка доложила»: началось сокодвижение у берёз. То-то была радость для сельской детворы – берёзовым соком полакомиться! Никаких лимонадов тогда, в первую послевоенную пору не продавали (щипучей газировкой-то «прямо из-под крана»!) мы только в Куйбышеве, когда там случайно побывать доводилось, ублажались. Да и конфеты, даже «подушечки», в народе Дунькиной радостью прозываемые, далеко не всем тогдашним колхозным детишкам «по зубам», то бишь по карману были. А тут тебе такая сладость – бесплатная и на приволье: пей – не хочу. Вот уже только в зрелые лета свои узнал: оказывается, мы не только тешили себя этим напитком, а ещё и массу всяческих полезных веществ в свои алчущие чрева поглощали вместе с ним!

   Вот-вот и ива зацветёт этакими беленькими барашками. То-то радость для пчёлок пыльцу собирать. А на глинистых косогорах, где снег уже растаял, появятся тонкие стебелёчки с нежными-нежными цветочками – мать-и-мачеха.

«На Алексея с гор вода, а рыба со стану трогается (с зимовья)».

«Каковы на Алексея ручьи (большие или малые), такова и пойма (разлив)».

   «Покинь сани, сряжай телегу. Сани на поветь».

   А солнышко-то, солнышко-то как пригревает, а ручеёк-то на краю огорода как приветливо да радостно журчит! Страсть как хотелось, бывало, сбегать к нему. Но нельзя. Не потому, что не велят. А не в чем. Резиновые и кирзовые сапоги появились только в начале пятидесятых прошлого века. А в валенках да калошишках по набухшему водой снегу какой ты ходок?

   Приметы конца марта:

«Если облака мартовские плывут высоко и быстро – к хорошей погоде».

«Частые туманы в марте предвещают дождливое лето».

«Случившийся в марте гром – признак плодородия».

   А птицы, что называется, валом валят с чужбины на родину. Причём, как отмечают орнитологи-птицеведы, переселение идёт не абы как, а в строгом порядке. Отрядами. И каждый отряд – в свою очередь. И летят они (к не разгадке птицеведов!) теми же воздушными дорогами и в том же порядке, как их предки тысячи лет назад. После потопа, когда на земле, лишённой постоянного (и очень мощного) облачного слоя, оберегавшего тепло, климат резко изменился.

   Первыми спешат на родину те, кто осенью улетели от нас последними. Я бы назвал их скромнягами (Ну ни монашеское ли одеяние у грача? А скворец краше?). А последними трогаются в путь те, кто первыми, уже в самом начале осени смылись «на юга».

   Позже других к нам прилетают самые «пижонистые» - самые яркие и пёстрые. И поздний прилёт их понять можно: уж шибко заметны были бы они для хищников в своих красочных одеяниях на голой земле (усмотри-ка, уследи-ка ястреб грача на пашне!).

   Ну а как перезимовали обитатели рек и озёр? Сам я, слава Богу, не рыбак. Сидеть на бережку и клевать носом в ожидании поклёвки (когда это ещё какая-то там рыбёшка удосужится польститься на мою наживку!) – это не по мне! Но Самарская Лука – место рыбное. Даже ныне. А в доГЭСовскую пору у нас в селе чуть ли не ежедневно стояли воза с рыбой то ли с Осиновки-Винновки-Ермакова, то ли с Бахилова-Зольного, а то и с Отважного! Рыбой, сказывали, в те поры Волга-матушка кишмя кишела! А посему, думаю, приволжских рыбарей заинтересует, а как провела зиму их будущая пожива.

   «Карась и линь ещё с осени зарылись в ил на дне. Пескари и уклейки зимовали в углублениях с песчаным дном. Сазан (он же карп) и лещ залегли на зиму в глубокие ямы речных и озёрных заливов, поросших камышом. Осетры с осени сбились в тесные кучи на дне ятовий-углублений в непромерзающих больших реках. Все перечисленные выше рыбы проснулись и бросились метать икру – нереститься».

   Рыбная ловля – это, оказывается, целая наука. И если один, возвращаясь с рыбалки, аж сутулится под тяжестью улова, а другой идёт с того же Копылова налегке – это тебе не везение или невезение. Знатный рыболов Ферапонт Кунилов так наставляет молодь рыболовецкую: «Рыболов должен изучить жизнь рыб во все времена года и при разной погоде, чтобы, придя на берег реки или озера, безошибочно выбрать место для ловли».

     Думаю, немало удивлю моих земляков. Как сообщает центральная газета «Моя семья», чтобы стать рыбаком, немцы оканчивают особые курсы, которые мало чем отличаются по сложности от экзаменов на получение автомобильных прав. Без сертификата удить рыбу в Германии запрещено. Начинающих немецких рыболовов учат не только обращению со снастями, но и объясняют, как правильно пользоваться молотком, который должен быть в арсенале каждого рыбака. По немецким законам молотки рыболовам показаны (рекомендованы) «для эффективного оглушения пойманной рыбы, чтобы у неё не было стресса». От себя присовокуплю: ну ни бессердечны ли самаролукские рыбари, у которых пойманная рыба, переживая неимоверные стрессы, хранится в рюкзаке иной раз до тех самых пор, пока хозяйка не почистит её (зачастую ещё живую, не удосужившись её хотя бы скалкой оглушить!) и на сковородку положит.   Встречный вопрос к нынешним немецким рыболюбцам: как, поди, у их предков источались страданием и жалостью к жестоко убиваемым ими мирным советским гражданам на оккупированных территориях в годы Великой Отечественной.

   А на третий день после Алексея тёплого приходилась Анатолия (Натоля) мокроступица, Анатолия мокрая. «На мученицу Анатолью на улице водополье». Ну как и на Алексея, каждая изба, каждое подворье как бы в осаде пребывали – ни зайти, ни выйти. То-то лодырю да лотрыге утеха: сиди себе посиживай на крылечке да покуривай, только никотиновую горечь не ленись сплёвывать.

   А для справного мужика в Месяцеслове такой вот советец (если не указание!) приуготован: «На Анатолью остри да забивай в огороде колья». Дивуюсь: как знатно сказано! Именно об эту пору (ни раньше, ни позже) земля «раскиселилась». Нарочито (сильно) заострённые колья, как в масло, в неё входят. А запоздай с этим – лунку-то надо будет водой заливать. По весне свиньи, козы, куры и другая подворная живность в огород посунутся – а там препона им, рачительным хозяином сотворённая в виде добротной изгороди-загороди. Не праздничал на Анатолию-то в водополье он!

   31 марта – «Кирилл – дери полоз». Такое у него прозвание потому, что об эту пору дороги портятся, ездить на санях становится трудно. Особенно по утрам полозьям достаётся – от ледяных кочек.

   Вот и заканчивается первый месяц весны. Жизнь в природе понемногу пробуждается. Вот-вот начнётся сокодвижение у берёз и клёнов, и можно будет после длительного «витаминного голодания» полакомиться этими пользительными и вкусными соками. Особенно сладостна кленовица! Но она не столь изобильна по сравнению с берёзовым соком.

   Конец марта и, почитай, весь апрель - очень тягостное время: авитаминоз. Я луком, чесноком и хреном спасаюсь по примеру своих родителей и бабани с деденькой. Редька и хрен с квасом кажинный день в Великий пост подавались в нашей семье. А вот соседи молодые, которые чесночно-лукового и редечного запаха стеснялись (вон ведь что придумали: «Редьку вкушать с барами, а отрыгиваться – в хлеву со свиньями»!), – у них по весне-то весь нос соплями, бывало, забит, а мы, как огурчики!

   Вон иные на водку жалуются: она-де горькая. А куда деваться-то?! Употребляем-с! Опять же, иной раз и не для веселия и поднятия духа, а от той же простуды…

   Вот немцы уж ни культурная ли нация?! А в любое время года у них без четвертинки лука и дольки чесночка ни один приём пищи не обходится. И что же? По не шибко безгрешным воспоминаниям (иногда даже с причмоком, но это не в женском обществе, конечно!) аскульских фронтовиков, чесночно-луковый запах из уст молодых немочек, стосковавшихся за годы войны по мужской ласке, отнюдь не отвращал служивых от близкого общения с ними. А вот только ли молодые немочки так заботились о своём здоровьице, употребляя лучок и чесночок, и употребляли ли эти шибко витаминистые средства немецкие фрау почтенного возраста, для моих земляков-фронтовиков осталось тайной за семью печатями. Почему-то чурались они близкого общения ними…

   Чего там немочки – вот вам назидательная история про тараканов! Приходит как-то соседка и рассказывает. Оставила она вечером половинку луковицы на столе. Захожу, говорит, ночью зачем-то (знаем мы эти женские «зачем-то»!) на кухню, а весь срез этой луковицы маленькие таракашки облепили! То ли лакомятся, то ли пользуют (лечат) себя! Откуда, думает, столько понабралось? Ужли пронюхали и от соседей понабежали?!

А это вот советец шибко ревнивым русским жёнушкам: «Если вы идёте с супругом в гости, где будут одинокие бабёнки и красные девицы, то на всякий случай скормите муженьку хотя бы пару долек чеснока».

    Вот и весна припожаловала. А весной как без квасу? Особенно селянину или дачнику, когда он на своих сотках по весне аж до седьмого пота урабатывается.

    С кваском-то у меня, что ни на есть, экспромт получился. Кстати сказать, к старости лет я всё чаще и чаще убеждаюсь: экспромты-то и как бы открытия даже в домашнем хозяйстве (да минуют меня гнев и поношение за «мужской фашизм» от наших местных феминисток!) по большей части всё же у нас, у мужиков получаются. У женщин ведь как? У них (и это очень мудро Господом Богом устроено!) консерватизм, что называется, в крови. Что мы начинаем слышать от своих жен уже на первых порах супружеской жизни (Некоторые узами, ну то бишь цепями и даже веригами семейными называют это. Чур-чур меня! Я не из чёртовой дюжины очернителей и хулителей.), - что слышим по поводу чего-то из ряда вон выходящего, тобою по домашности сотворёномму? Сразу же: «Кто это так делает?». И это даже не просто вопрос, а уже гневный попрёк и обвинение! Не иначе, как ангел хранитель меня сподобил отвечать на это: «Я!!!» (с тремя восклицательными знаками!). День косится, другой, а на третий, глядишь, моё новшество осваивает и своим товаркам передает его уже за своё! Уже за своё! Ну ни плагиаторы ли?!

    Ну так вот. Я тогда к отцовым сороковинам готовился, а дай-ка, думаю, квасок сварганю по бабаниному «рецепту» (сама бабаня-то, поди, и слова такого не знала). Как-де хорошо старушечкам этим кваском жирный пирог из сомятинки запивать будет! Взял у крестновой жены тёти Дуси закваску (хмелевую!)… И ведь сварганил! Двоюродная сестра Машенька из Зольного на поминки-то дядины всяческих компотов понавезла. А поминальщицы все, как одна: «Толенька, миленький, ещё кваску подай!». Ну а я, как на крыльях, как на крыльях из сеней в избу-то с большущей ендовой летаю! Увы, оказывается, не только бабёнки на стряпушную похвалу падки!..

    А на другой день односельчанка Вера Тушканова заявляется: «По всему селу только и говору, что про твой квас. Научи, как это ты делаешь его»,

    - А чего тут учить-то,- говорю. – Бери колодезную воду. Желательно утрешнюю, самое первое ведро из колодца. Потому как в колодце-то за ночь не только всяческие примеси нежелательные вниз опускаются, а и мартовская талая или легкая дождевая вода вверх поднимаются. А лучше того, пошли своего Михаила за анурьевской водицей-то (вкуснейшая и целебнейшая из родникового колодца в одном из красивейших урочищ Самарской Луки!). Сама ведаешь, какая она легкая да вкусная. Ну а хорошая закваска это само собой. Можно, конечно, её и на покупных дрожжах варганить. А ты не поленись и на хмелевых её твори. Совсем другой вкус у кваска-то будет! Прошлой осенью твой Михаил, поди, в той же Анурьевке с мешочек набрал их? Ну и молодец!  

    А еще сухарей туда не жалей. Их много не будет! Квас – он лишнего не возьмет. Зато потом дольёшь водицы – и он опять, как первачок. Сахарку горсть-другую не забудь бросить. Да размешай его хорошенько, чтоб подспудно на дне корчаги не лежал, Причём для окрасу и для вкуса часть сухариков-то поджарь, они кваску-то терпкость придают. Ну и, конечно, сушеная тыква. Часть её тоже подгорелая должна быть. Тыква, она квасу и абрикосовой кураги вкус придает, а еще с неё он, как шампанское, в нос шибает. А если тыквы не осталось, то пойдёт и свёкла. Желательно белая – сахарная. Но можно и столовую. Она тоже бодрит квасок, не говоря уже о пользительности, и особый привкус ему придаёт. Только упаси тебя Бог, и тыкву, и свёклу вместе завалить – ни то, ни сё получится. Как говорится, ни Богу свечка, ни чёрту кочерга.

   Примерно, так вот тогда «проинструктировал» я свою землячку. А теперь вот уже из дальнейшего опыта своего продолжу.

    Пока два-три дня квасок сотворяется, не забывайте помешивать его мутовкой или уполовником. И не ленитесь распробывавать его, чтоб не перестоял. Про перекисший квас у нас так говорят: «Квас – помилуй нас!» и «Квас – вырви глаз».

    Ну вот и сотворился он, твой квасок. Из глиняной корчажки или из эмалированной кастрюли        (упаси Бог в алюминиевой посуде его затеять!) разливайте его по стеклянным банкам и бутылям (на худой конец, можно и полиэтиленовые использовать, но стеклянные-то всё же поспособнее!). Разлили и «мудрить» начинайте. Одну посудину смородным, другую вишнёвым листом заправьте. Только не смешивайте их, иначе опять ни то, ни сё получится.

    Можно и на душице настоять – отменно духмянный квасок получается. Для сердечников он на мяте или мелиссе зело пользителен: лучше всякого валидола сосуды расширяет. Только вот у кого пониженное давление, по осторожнее с ним будьте. Как вот, к слову пришлось, и с боярышником. В нём, пишут, и калия, и кальция, и других полезностей для сердца хоть отбавляй. Но шибко-шибко давление понижает. Одно время, как инфарктник, я очень им увлекся. Да так, что однажды при резком торможении автобуса в обморок упал. Кто и на крапиве любит – тоже вкусновато и пользительно может показаться. Но сердечникам, особенно тем, у кого первая группа крови, тоже не советую увлекаться им: шибко повышает свёртываемость крови. Так и до инфаркта можно допиться.

    А с тех пор, как знатная наша селянка Людмила Вереникина ( по-свойски мы Петровной её кличем) всю округу диковинными растениями одарила, я теперь свои квасы ещё и на иссопе сотворяю, в сок которого Сам Спаситель во время трапезы с учениками своими опресноки обмакивал. А ещё на эстрагоне (по-другому – тархун). Тоже знатный квасок получается. Их благородие волостной старшина наш Василий свет-Александрович, когда по делам в Аскулы наведаются и холодненького кваску, на природных растениях любовно настоенного, кружку-другую как примут, оченно даже в хорошее расположение духа приходят. Ну а мы, пользуясь моментом, с нашими общеселянскими «болячками»-докуками к нему…

    Пробовал я и на любистоке квасок-то сотворять. Очень специфический вкус! Но с ним по осторожнее надо! Как-то угостил я таким своего доброго знакомого, а он чуть ли не засветло возьми да и заблудись! Вместо родного дома его нелегкая понесла аж в другой конец села. Только под утро, говорит, домой-то возвратился: вот любистоковым кваском-то его как разобрало! Ох, грехи, грехи наши тяжкие – и когда только замаливать их возьмёмся?..

   А с позапрошлого года и листочки типа хвои так называемого Божьего дерева в квасок стал употреблять, Оно, сказывают, от всяческих хворей пользительное-препользительное. Но на любителя. Потому как горьковат с ним квасок-то получается. Самарские странницы, ну то бишь туристки, на усадьбу мою как-то всей ватагой забредя и про квасной настой на этом самом Божьем дереве проведав, так не поверите, у меня его весь по пузырёчкам, как какой-нибудь эликсир забугорный, разлили и довольные-предовольные в Самару-городок отправились. А в благодарность дедушку Толю своими сахарными устами полакомили – то-то утешение ему на старости лет доставили! А он после этого теперь постоянно двухлитровую посудинку квасного настоя на Божьем дереве-то в погребе на снегу на всякий случай блюдет… Памятливый какой, старый хрен, стал.

    Вот ещё из кулинарного «репертуара» прадедушки Толи в домёк моим землякам: «Куда весной квашеную капусту девать?»

    У меня с младости так: без кислого да солёного дня прожить не могу. Бывало, не селёдка, так скумбрия или ставрида в доме не выводилась. Ну а потому как по нынешним временам рыбные солёности, даже лядащая килька, на которую раньше бы и не глянул, для пенсионера, ого-го, как стала кусаться, то приходится на овощи подналегать, как то искони на Руси в селах заведено было. Тем более, что в них холестерина, будь он неладен, совсем, говорят, нету (А вообще-то хочется иной раз рыбкой-то «похолестериниться»!).

   А посему я вот уже который год со своего сельского огорода, который мне вместе с родительской усадьбой по наследству достался, много-много всяческих солений заготовляю. А один год на овощи ну ни такой ли урожайный выдался. Так мы с супругой все, какие были, стеклянные банки маринованными или солёными огурцами, помидорами, кабачками, патиссонами ухитрились заполнить. А потом ещё и квашеной капусты много-много заготовили.

   И сами всё это, что называется, от пуза ели-ели, и соседей с товарищами по работе угощали, а весной спохватились: чуть ли не дюжина банок капусты в погреб е на даче (четырёхсотную дачку на окраине города после получения наследства так и не забросили) на полках стоит. А уже апрель на дворе. Скоро щавель с дачки и всякая другая зелень в ход пойдёт. Жена и говорит: а давайте-ка я вам на всю ораву (у нас трое детей) пирогов с капустой напеку. Попробовала – и аж передёрнуло её: до того капуста кислая оказалась. Ничего, говорит, я её вымочу. И вымочила. А как сок-то выливать понесла, меня и осенило: а ну-ка мы его в окрошку употребим. Сказано – сделано: «всем колхозом» за дело принялись. Наварили картошечки да яичек куриных, настригли лучку зелёного с укропчиком из ящика на подоконнике – и ни такое ли знатное кушанье сотворили! Уплетали его всей семьёй – никого от мисок за уши не оттащишь! А на обед нам мать пирог из той капусты испекла – опять объедение, да и только.

И вот как зарядили мы с той субботы и всю декаду, почитай, окрошку в охотку гоняли: она не только вкусная-превкусная, но ещё и витаминистая-превитаминистая у наас на капустном соку-то получалась , В обыкновенном квасу одна кислота, а в капустном соку – там витамин на витамине сидит и витамином погоняет.

   В ту вёсну, помню, по всей нашей округе эпидемия гриппа, как Мамай, прошлась. Все соседи и товарищи по работе им переболели. А мы, окрошечными витаминами-то обороняясь, по разочку-другому чихнули – и весь грипп забугорный с нас, как с гуся вода. Слабо ему, видать, супротив русской капустки-то!

   Так что, дорогие землячки (ну и земляки, конечно!) не поспешайте квашеную капустку-то, если она даже сильно-сильно перекисла, в мусоропровод выбрасывать. Тут вам и окрошечка не хуже, чем на простокваше. И пироги с елем или на скоромном маслице с капустой.

   Но не всё-то нам про капусту. А про лучок-то вы не забыли? В ящичек вместе с укропчиком на подоконник на солнечную сторону посадили? Нет?! Ну как же вы это так оплошали-то? Сию же минуту в глазах своих близких извольте себя реабилитировать.

Продолжается период звериных «свадеб». Ну звериные-то они в лесу или в поле вершатся. А вот собачьих «свадеб» опасайтесь! Упаси вас Бог в это время на собаку (сучку) в это сладостное для них время цыкнуть или замахнуться на неё. Вся стая оголтело на вас кинется, до смерти загрызть могут. У нас в Аскулах лет тридцать тому назад в такую заваруху пенсионер дядя Гриша Подлипнов попал. Хорошо поблизости столб телефонный оказался. Потом этот бедолага на всё село похвалялся своей сноровкой: «И откуда у меня, старика такая прыть взялась? На столб прытче кошки взлетел и про радикулит забыл.