Вот и наступил последний месяц осени – ноябрь    Древнерусское название его - грудень, По поводу этого названия в гимназиях при царе-батюшке ходил такой анекдот. Преподаватель спрашивает старорусское название ноября. Так как гимназистка затрудняется с ответом, он подсказывает ей показом рук на груди. «Титень?» - мгновенно смекнула та. От неожиданности преподаватель опускает руки на живот. «Пузень?». Тот от греха подальше прячет руки в низ сюртука, и тогда гимназистка окончательно доканывает его своим ответом на букву «п». А на самом деле название этого месяца происходит от слова «груда»: по ночам слякотно разбитая земля смерзается чуть ли не каменными грудами. Упаси Бог об эту пору по темени домой от гостеприимной кумы возвращаться, навкушавшись «ерофеича». Споткнёшься – костей не соберёшь…

    Ноябрь – «сентябрёв внук, октябрёв сын, зиме родной батюшка». «Ноябрь с гвоздём, декабрь с мостом», ну то бишь ноябрь сыру землю ледком слегка «загвоздит», а вот декабрь её основательно «замостит» снежным покровом. Выезжает он на пегой кобыле: то грязь, то снег; то снег, то грязь. Но, знать, велика всё же у ноября «кузница», коль на всю Русь в ней оковы куются: ледостав уже на прудах и озёрах. А родной братец декабрь, глядишь, и до рек доберётся. Замостит их основательно.

   «Ноябрь – ворота зимы».

   «Ноябрь – зимы запевки».

   «В ноябре зима с осенью борется». И зачастую с переменным успехом. Тёплые деньки быстро сменяются по-зимнему холодными. Ан, глядишь, опять потеплело, кафтан из запечья доставай, а красные девицы по улицам в сарафанах гуляют. Помню, где-то лет двадцать тому назад мы в Аскулах престол справляли на Михайлов день (21 ноября), так не поверите (бывший глава Ставропольского района Александр Румянцев и редактор Ставропольской райгазеты Борис Купцов соврать прадедушке Толе не дадут), мы из-за праздничного стола на улицу освежиться выходили без пиджаков (по причине по-летнему тёплой погоды, а не из-за чего другого, что на столе гостеприимно-призывно стояло…).

И в то же время: «В ноябре с утра может дождь дождить, а к вечеру сугробами снег лежать». А эту вот поговорочку из месяцеслова я с большим-большим удовольствием выписываю: «Тепло старику в ночи на горячей печи».

    Дни укоротились, темнеет рано-рано. Вот как про это в месяцеслове народном:

«Ноябрь – сумерки года».

«В ноябре рассвет с сумерками среди дня встречаются».

«В ноябре солнце сквозь слёзы и «белых мух» улыбается».

   И вот ещё что:

«Ноябрь – последний месяц живой воды» (теперь только в колодцах да из крана она будет нам показываться).

   А это вот ни красноречиво ли сказано:

«Не велика у ноября кузница, а на все реки оковы куёт».

«Не сковать реку зиме без ноября-кузнеца».

   А вот некоторые приметы этого месяца:

«Если снег ляжет на сырую землю и не растает, то весной рано и дружно зацветут подснежники» (есть чем будет по весне самаролукским добрым молодцам потешить-порадовать своих подруг!).

«Коли в ноябре небо заплачет, то следом за дождём и зима придёт».

«Комары в ноябре – быть тёплой зиме».

   Не удосужится ли кто из местных волжан проверить достоверность вот этой приметы: «Лед на Волге не становится в светлую ночь»?

«В ноябре зима с осенью борется» (в последние годы почему-то осень зиму-то стала на лопатки класть…).

«Ноябрь – полузимник: мужик с телегой прощается, в сани забирается (ну это как бы автолюбителю своего «коня» на зимнюю обувочку переводить…).

   Но вот эта поговорка, пожалуй, повернее будет: «Ноябрь – полузимник: и колесо, и полоз любит» (по своему сыну знаю, какие ему выверты приходится делать с обувкой-переобувкой своего «коня» в этом месяце, особенно в последние годы).

   А самая главная особенность этого месяца: «Ноябрьские ночи до снега темны». Самые-самые тёмные ночи в году. Вот какая ходовая и «заезженная» шутка этого времени у наших предков была: «Ночь темным темна, кобыла черным черна. Едешь-едешь, слезешь да потрогаешь: здесь ли она?»

    А это вот, так сказать, научные данные. Среднемесячная температура ноября - минус 2-3 градуса с колебаниями от минус 32,8 градуса (1890 г.) до плюс 12,6 градуса (1927 г.). Температура воздуха ниже нуля переходит в среднем с Казанской (4 ноября). Самый ранний срок - 8 октября (1903 г.), самый поздний - 8 декабря (1913 г.). Покровный снег может выпасть до 3 ноября (1956 г.), прочный снег ложится около 27 ноября, однако ноябрь может быть и без снега.

Дождище надрывается пронзительно!

Ветрище гонит листья в исступлении!

Осенние пейзажи… восхитительны!

При вовремя включённом отоплении.

   Ну это у нас так вот непогодой восхищаться можно, а как за бугром?            

    Вы не замечали такое вот как бы явление: как только на Европу (теперь и на Восточную) надвигаются холода, сразу же начинается похолодание в отношении к России? Причём, началось это после открытия «железного занавеса», когда европейцы, что называется, в массовом порядке стали посещать нашу страну и знакомиться с жизнью русских (я употребляю это слово в западном значении, где русскими считаются и татары, и мордва, и даже чукчи) и такие неведомые картины для себя открывать: оказывается, русские даже лютой зимой в своих жилищах ходят в нательных рубашках и босиком в тапочках. А это у них вообще в голове не укладывается: спят босичищем, ну то бишь без носков!

   Я не буду ссылаться на «показания» моих хороших знакомых, побывавших в студёную пору на Западе. Сошлюсь на публикацию в такой серьёзной центральной газете, как «Моя Семья». Вот признания наших соотечественников и соотечественниц:

   «Живу в Италии. В домах так холодно, что ходим закутанные с ног до головы. И у нас ещё самый тёплый дом по сравнению с теми, где бываем в гостях».

   «В Дании с 9.00 до 17.00 отопление выключают. А вот в Бельгии выключают ночью, с 23.00 до 6.00. На каждой батарее при этом счётчик стоит. В частных домах регулируют сами, но экономят. Я окоченела».

   «Чтобы в болгарской квартире было более-менее тепло, платим порядка 250 евро в месяц (16 тысяч рублей – Ред). А чтобы в ней было тепло так же, как в нашем российском доме, платить нужно минимум от 400 евро в месяц (25 тысяч). Аборигены закрывают спальни и живут с ноября по март всем кагалом в одной комнате. Экономия! Иначе у них денег на жизнь не останется».

   «Трогательную притчу рассказал мне житель Лондона Мерхдад Бади, - пишет русский поэт Вадим Степанцов. - По утрам в холодное время года в кафе и булочных сидят пенсионеры и пенсионерки, по-европейски опрятные и жующие всякие маленькие ништяки. Оказывается, не от радостной жизни сидят. Бегут к открытию кофеен из неотапливаемых своих скворечников, чтобы согреться и не сдохнуть».

   «В Европе жгут дерево сейчас, повсюду дым, про это говорят ежеминутно в новостях. Во Франции всего минус четыре, а они уже в отчаянии. То, как отапливается Россия при своих минусах, - фантастика!».

   «Наше центральное отопление, которое не зависит от электричества, - постоянный предмет восхищения в Москве японцев».

   «В финской гостинице холод собачий. Единственное спасение - перед сном горячий душ, потом длинные рукава и спортивные брюки. Не припомню, чтобы дома так спала. Хорошо хоть, что горячая вода по-настоящему горячая была, а не как в Англии, - чуть тёплая».

   «Живу в Бельгии двадцать лет. Зимой у нас в доме колотун. Часто, чтобы не окоченеть и не заболеть, бегу с собакой на улицу и быстрым шагом хожу целый час. Согревшись таким образом, возвращаюсь и могу ещё продержаться часок дома. Потом применяю другие уловки… Например, кладу бутылочку с кипятком в ноги».

   «В Германии, конечно, отопление есть. Но если топить так, чтобы в халатике дома ходить, то после счетов за отопление без штанов останешься! Вот и ходим в тёплой одежде дома».

    Намедни в лес ходил. Вот уж воистину: унылая пора! И никакого очарования. Невольно возникает желание: «Господи, скорее бы зима!», потому как изрядно поднадоело это ноябрьское ни то, ни сё: то заморозок, то слякоть.

   Среди деревьев голо, голо. В ином месте чуть ли не на полста сажен всё видать. И тишина. Будто всё повымерло. Ан, нет! Вон пискнул кто-то. Наверно, синичка. Всем, и птахам тоже, не уедно теперь в лесу: все букашечки попрятались или сгинули. Летом-то их прямо на лету хватать можно было, а теперь ищи-свищи. Птахи мигранты-«залётки» в тёплые края подались. Хотя это ведь как посмотреть насчёт тёплых мест-то. Оказывается, кое для кого и у нас «тёплые места». Вот как на северах по-настоящему похолодало, к нам тоже «эмигранты» припожаловали, наши гостинёчки    зимние.   Это и красногрудые и красноголовые чечётки, и дымчатые с красными пёрышками на крыльях хохлушки свиристели, и малиновые щуры, а также клесты. Самочки у них на вид так себе – какие-то зелёненькие даже, а вот самцы ну ни такие ли фанфароны в красных камзолах. Тут и золотисто-зелёные чижи, и жёлтопёрые щеглята. И, конечно же, толстые, как мордовороты-мордобои, с пышной ярко-красной грудью снегири. Как эти самые в малиновых пиджаках…   

   Одна отрада - это сходить на излюбленное и заветное местечко по калину или рябину. До чего же вкусны краснеющие ягоды одной и оранжевые – другой, когда их прихватит утренником!

   Раньше в наших местах садовые яблоки в дефиците были. Особенно при недоброй памяти Никите Хрущёве, когда на селе и последние яблоньки со слезами на глазах вырубали (подумать только: за одну яблоньку налог, как на корову!) Тем более «кусачими» были для селянок курага и урюк. А посему по праздникам и на поминки на десерт выставлялись пироги с калиной. Про такие яства у нас тогда так говаривали: «Ум отъешь!».

   Не знаю, как бы выжил в наших местах в таком суровом климате сельский житель, не будь у нас рябины. Трубы в печах и подтопках для экономии тепла закрывали рано, когда ещё по тлеющим уголькам синие огоньки прыгали, а потому чуть ли не каждую ночь угорали (случалось и до смерти – целыми семьями). И первое спасение от угара – рябинушка. Бывало, горсть-другую её с подволоки схрумкал – глядишь, уже минут через пять головной боли как не бывало.

4 ноября – Казанская.

   «На Казанскую дождь лунки зальёт – зиму приведёт». И ведь до того, как климат за последнее время изменяться стал, сбывалась эта приметочка. Казалось бы, какая тут связь: заполненные дождевой водой лунки – и близкие морозы и снегопад? А вот зоркий и приметливый глаз селянина эту связь по-крестьянски прозорливо и чуть ли не провидчески усматривал

    Осенняя Казанская – любимейший праздник на селе. Полное и окончательное завершение всех полевых работ (у кого хлебушко ещё не домолочен – не беда: что подеется со снопами в риге-то, под крышей?). А в таких малоземельных и густонаселённых местах, как Самарская Лука, это был двойной праздник. На Казанскую наши земляки возвращались с отхожих промыслов - из Самары, из Сызрани и даже из Симбирска (в те поры Сызрань была самаролукским уездным центром, а Симбирск – губернским). У тамошних купчишек много работы было для сноровистых да ухватистых (и смекалистых!) самаролукцев. Немало наших земляков выбивались там в приказчики и в «начальники».

   Все - и молодые мужики, и парни, ого-го, во свояси-то как поспешали. Иные, «как на крыльях летели» к своим любимым жёнушкам и невестам! Замечено: в селениях Самарской Луки старого времени на Марию Магдалину (4 августа) и в последующие два-три дня церковным батюшкам чуть ли не аврально приходилось трудиться, крестя новорожденных. Поспрошайте-ка для интереса, какого числа родились ваши дедушки и бабушки (ну или прадедушки и прабабушки). Не через девять ли месяцев после зимней Казанской, когда после долгой разлуки наши деды и прадеды наконец-то встречались со своими любимыми жёнушками? Прижимистые купчишки отпускали домой наших предков только на эти три дня (это было обязательным условием договора о найме, и условие это работодателями неуклонно выполнялось!).

    Но особливо-то радовались всё же этим встречам их лапушки-лебёдушки, потому как их любимые возвращались из Самары, из Сызрани да из того же Симбирска отнюдь не с пустыми руками. С подарками!

   Клубов тогда на селе не было. Где в обновочке покрасоваться красной девице или кокетливой молодухе? Конечно же, в церкви! Во время праздничной обеденки. Это именно про таких злоязычные старушки богомолки язвили (прости их, Господи, позабывших, какие сами-то в молодости были!):

Как наденет новы «тряпки»,

Бежит в церковь вперёд бабки.

Нет, не Богу помолиться,

А обновкой похвалиться:

Посмотрите, добры люди,

Как жакетка на мне будет!

   Это не только мной, но и самым знаемым церковным публицистом и философом Андреем Кураевым с горечью замено: как серо и непразднично одеваются в церковь современные прихожане. А ведь это же праздник! И не к прокурору, и не к судье пришли добрые люди, а к Отцу своему Небесному. Ужли Господу Богу так уж отрадно созерцать и слушать поповско-дьяконовское бубнение на полупонятном языке, сопровождающееся крестными знамениями и поклонами показно набожных молящихся, в показно неприглядные одежды облачившихся? А ведь первые христиане в катакомбах целыми ночами молились. Винцом взбодрятся и по новой начинают. Но ведь они именно молились, псалмы пели. А ныне за три часа службы прихожане только два раза оживляются, когда поют «Отче наш» и «Верую». Прости меня, Всеблагий Господи! Ты веди еси: не злословия для говорю это…

   Летнюю Казанскую отмечали скромно-скромно. После обеденки чарку перед обедом принял и - баста! Потому как завтра в поле какой ты работник с «дикого похмелья» косой день-деньской под палящим солнцем орудовать?! Это тебе не машиной рулить, да ежели ещё в кабине у тебя кондиционер, как вон всё по телевизору показывают.

   А вот зимнюю, вернее, осеннюю отмечали истово, широко, от души. Это и я ещё застал, как наши аскульские мужики шутковали, притворно горестно вздыхая: «На Казанскую один день престол справляли, на другой - опохмел держали, на третий - снова-здорово». Вот уж воистину: «В старину живали деды веселей своих внучат!» Работать - так работать, пока пупок не развяжется. Ну и повеселиться умели! А почему бы и не повеселиться, если, повторюсь душевной отрады для, и с поля, и с огорода всё прибрано. Жито в ригах, частично уже обмолочено, озимые посеяны, яровой клин поднят. Сенцо для скотинки в сеннике, на сушиле ну или в омётах. Овёс для лошадок в сусеке. И для себя всё в закромах, в погребах да подвалах, а куриные яички да тыквы в подполье (в погребе для них сыровато). Ещё раз повторюсь: почему бы сейчас и не разгуляться, тем более, что до колхозов селянин, начиная с весны и до самой Казанской, спиртного капли в рот не брал. Вот и веселились-гуляли от души, как только на Руси гуляют. На Казанскую, шутили мужики, все три степени пьянства допускались: «с воздержанием», когда крадёшься по стене; с «расстановкой», когда двое ведут, а третий ноги переставляет; «с расположением», когда лежишь врастяжку.

   Когда сенцо на сушиле да в сеннике или в аккуратно смётанном стогу, а хлебушко в закромах, овощи в погребах да подпольях – почему бы в такую вот пору да ещё, когда непогода на дворе, - почему бы и не «разрядиться» мужикам да и в компании с жёнами, родственницами и шабёрками-соседками?

   Кстати сказать, такие вот встречи с возлияниями в старину назывались беседами («Во беседушке была, сладку водочку пила»). Я хорошо помню такие «беседы» как сельчанско-мужицкие, так и интеллигентско-кухонные. Водки-то бутылка на троих, а то и на четверых, а разговоров чуть не до утра. Было «гнилым интеллигентикам» о чём поговорить, о чём поспорить. Что там ни говори, а впереди рисовалось-маячилось светлое будущее (ныне вон эти два воистину великих слова только в ироническом смысле воспринимаются).

   «Резюмирую»: мирская или   дружески-родственная братчина или «беседа» тогда радостна и для души сладостна, когда она в охотку: на праздник или по большому случаю.

   Кстати сказать, та молодушка, что вкушала сладку водочку, - её что, ликёром потчевали или другим каким подслащённым питиём, - нет, сладка она была дружеской беседушкой, да и принималась она во беседушке!

    И в мужицко-сельских беседах за чаркой водки как у наших дедов-прадедов, никогда не впадавших в уныние (смерть родного человека – это другое дело, это скорбь – не уныние!), так и у наших отцов это светлое будущее внутри души присутствовало, а особенно, когда полевые и домашние дела худо-бедно ладятся. Да, трудно жилось на селе в военные и первые послевоенные годы, но потом (зримо-зримо!) жизнь-то налаживалась. Якобы в угнетении жили. Может, столичная интеллигенция и бедствовала от «угнетения»-то.

   А вот нынешние возлияния мужские отнюдь не «беседы»: говорить-то не о чём, впереди-то ничегошеньки не маячит! Посидели-помолчали немного - и по новой: «Ну, поехали!»

   Так же вот и дружба из нашего обихода выветривается. Молодые теперь так загружены, так загружены! И не столько самими делами, как добыванием денег, сколачиванием «состояний». Так что проводить время с друзьями, кроме кооперативов, конечно, а так вот запросто, без большого повода ныне уже кажется совсем необязательным и даже не нужным, стало слишком дорогим удовольствием при таком напряженном оголтело-меркантильном (добывательском) образе жизни.

   Не знаю, как по всей Руси, а у нас в Самарской Луке чуть ли не каждая третья церковь «Казанская». А в честь кого (или чего) церковь - на эту дату и престольный праздник села приходился. Для некоторых это создавало неудобства. За истекшие три с лишним века самаролукские насельники не только в своих сёлах перероднились, а и «запредельно». И вот побудьте вы на месте моего односельчанина: жена у него из Осинок, а сына угораздило привести жену аж из Отважного (нет слов, хорошую взял – и работящая, и отзывчивая), но мог бы и в родном селе найти не хуже (Втюрился, видите ли, когда через их село в Симбирск по делам проезжал и накоротке останавливался там!). Так что на престол, вспоминала бабаня, в нашем селе все улицы телегами гостей из соседних сёл были заставлены. Что и говорить, не только весело, но и дружелюбно жили наши предки! А ныне вон, случается, даже двоюродные братья-сестры не роднятся.

    Не скрою, радостно было сознавать и гордиться смекалистостью моих недавних предков, которые свой колхоз не в честь какого-то вождя нарекли, а псевдоним-фамилию великого русского писателя Максима Горького в название не иначе, как промыслительно взяли. У соседей что ни «смена курса», то заботушка - колхоз переименовывать. Был имени Сталина, переименовали в имени Маленкова. Только-только документы переоформили, вывески сменили - через год по новой переименовывай: именем Молотова. А через три года и тот загремел. Ну нашёлся смекалистый, Хрущёва на знамя брать рассоветовал – взяли «непотопляемое» наименованьице: «Власть труда».

   А давние-давние предки мои аскульские ещё смекалистее оказались. Село наше до советской власти официально (только на бумагах!) называлось Богородским. Ну и церковь, конечно же, именовалась Казанской, а вот престол, ну то бишь престольный праздник у нас в честь Михаила Архангела, на Михайлов день приходится. Потому как сообразительные односельчане мои тогдашние церковный придел, в котором в тёплое время всяческие требы исполняли, назвали в честь любимца Божия Архангела Михаила. Вон в Апокалипсисе Иоанна Богослова сказано: громить антихриста Небесные Силы будут под водительством Архистратига (по-нашему как бы фельдмаршала, а то и генералиссимуса!) Михаила – авось с Аскулами-то по мягче обойдутся в ходе этой великой битвы!

     «Кто на Казанскую женится, счастлив будет». Не иначе, как под покров-опеку Пресвятой Богородицы попадёт!   

   «Жениться скорее – в дому прибыльнее».

   «Добрая жена да жирные щи – другого добра не ищи».

   «Выбирай корову по рогам, а невесту по родам». Ну то бишь по родителям, а то и предкам, потому как «Яблочко от яблоньки не далеко катится». И кто пренебрегает этим заветом стариковским, потом локоток кусает. Годок не пожили и «попа о попу – кто дальше прыгнет». Разошлись, скорее – разбежались.

   «Кабы всякому невесту по нраву, так и Царствия Небесного не надо».

     Аскульская старица бабушка Уляша так поучала своих молодых землячек:

   - А вы, бабыньки, своих мужей-то, как на цепи, держите.

    - ??? - у них и рты настежь.

   - На цепи! И чтоб цепь-то не больно длинная была. Но и не шибко короткая! А то ведь он и порвать её может! И не только к другой уйти-то может, а и …        

Вот ведь с годами какая у наших вторых половин аберрация настаёт, ну то бишь зрительный процесс искажается (надо же прадедушке Толе, бывшему выпускнику журфака МГУ, как-то образованность свою показать!). В молодые наши лета мы от них и слыхом не слыхивали о крошках под столом, а их там было, как потом уже нам ведомо стало, опять же, с их слов - хоть кур на кормёжку запускай. А ныне вот по нечаянности хоть малюсенькая-малюсенькая крошечка (разглядеть её десятого номера очки требуются!) под столом окажется – сразу целая пятнадцатиминутка ворчания! И никакому такая вот аберрация оптико-медицинскому воздействию не поддаётся. И нравственно-медитативному такожде. Одно только остаётся: горестно сжав уста, печально-печально вздохнуть: охо-хошеньки-хо!..

   По поводу такового вот зудения расскажу со слов автора центральной газету «Моя семья» Наталии Лалабековой такую вот историю:

   «В суде разбиралось дело об убийстве крестьянином своей жены, всё было очевидно. Прокурор закончил свою речь, будучи уверенным, что обвиняемый не уйдёт от виселицы. Встал Плевако (самый знаменитый российский адвокат позапрошлого века – А. М.- С.) и неожиданно выкрикнул:

   - Господа присяжные заседатели!

   Шум в зале стал стихать. После паузы адвокат вновь громко произнёс:

   - Господа присяжные заседатели!

   На этот раз все присутствующие замолчали и приготовились внимательно слушать речь защитника. Но Плевако снова сказал:

   - Господа присяжные заседатели!

   По рядам пробежал шумок непонимания. Адвокат помолчал и крикнул снова:

   - Господа присяжные заседатели!

   Судья, прокурор, присяжные, праздные зрители стали кричать, что защитник просто издевае6тся над ними. И только после этого Фёдор Никифорович с улыбкой попросил всех успокоиться и сказал:

   - Ну вот, господа, вы не выдержали и пятнадцати минут моего эксперимента. А каково было этому несчастному мужику пятнадцать лет слушать несправедливые попрёки и раздражённое зудение своей сварливой бабы по каждому ничтожному пустяку?

   После этих слов зал разразился овацией, а крестьянина оправдали»

   У автора этого нет, а из других источников известно, какое воспитательно-вразумляющее впечатление произвёл этот оправдательный приговор на жительниц того села. И в благотворной обстановке от его   воздействия мужики того и соседних сёл жили аж две недели!

   Этот судебный случай дополню такой вот былицей про потоп местного значения.

   Вот и широка река Волга, а и через неё из Заволжья до моих земляков самаролучан худые вести-то долетали:

Как в заволжских во лугах

Трава в рост стоячая.

А кунеевски бабёнки

Больно уж ругачие.

   Бабушка Пипуриха, знатная ворожея нашего села Аскулы частенько, однако, наведывалась в Куневку-то. По делам, конечно. Всё за какой-то водицей да за зельями к тамошним бабкам-шептуньям. А воротясь, рассказывала односельчанкам: «Что это за село такое? Как ни заявлюсь, то в одном конце села, то в другом бабий визг и коловращение. Таким бесшабашным только на медведя в Жигулёвских лесах ходить, а они, сломя голову, с ухватами да с кочергами за своими мужиками почём зря носятся».

    Не-ет, не к добру это – такое бабье бесшабашество, резюмировала бабушка Пипуриха. И, сказывают, предостерегал их божий странник, калика перехожий: мол, Бог терпит-терпит да и взыщет с вас и накажет как допотопный род людской. Ну мужики наши, которые слухом пользовались, зубоскали: дескать этим потопом-то, мол, он Аскулы не стращал?

   А ведь вот уж воистину тот старец-то, как в воду глядел: каких-то полвека спустя это, по словам бабушки Пипурихи, сварливо-бабье село и в самом деле потопом местного значения в воды Жигулёвского моря ушло. Так-то вот зазря-понапрасну мужиков забижать!

   Полностью приведу мудрые и даже вещие слова нашей бабушки Уляши:

    - На цепи! И чтоб цепь-то не больно длинная была. Но и не шибко короткая! А то ведь он и порвать её может! И не только к другой уйти-то может, а и …

     Как бы в подкрепление этих слов приведу два поучительных случая из собственной практики:

   Прошло уже без малого полвека, а мне по сю пору не забыть трагическую кончину довольно молодого мужчины от сердечного приступа. Приехавший врач скорой помощи посетовал: покойнику-то, мол, всего-навсего надо было две-три столовые ложки водочки дать – и жив был бы.

   - Кто же знал, что так будет? – оправдывалась безутешная вдова. – У меня вон целая бутылка была припрятана.

   Врач ничего не ответил на эти оправдательные слова. Но в глазах его читалось (мы все насельники той коммуналки сбежались тогда в их комнату): любящее женское сердечко должно-обязано почувствовать, когда её благоверного действительно приспичило, когда ему действительно невмоготу.

   Или другой случай. По «указу» и на глазах жены муж-сердечник, недавно вышедший из больницы, поднимает огромную в его теперешнем положении тяжесть – бах, и скопытился. А ведь наверняка знал, что смертельно рискует! Но какой это мужик признается в своей слабости-несостоятельности?! Ну а жёнушка-то куда смотрела?

   Любящим да заботливым жёнам, как правило, не приходится на старости лет в длинные осенние ночи плакать, а то и рыдать (слышал про такое!) в подушку от одиночества: мужья у них, как правило, долго живут. И такие супружеские пары нередко вровень свой век кончают. А ежели, не приведи Бог, жена раньше скончается, то оброшенный-неухоженный (а главное-то – безутешный!) он вскоре за своей хозяйкой (именно – хозяйкой!) на тот свет отправляется. И даже руки на себя накладывает (только на моей памяти в Аскулах таких два случая было).

   Вот пример из газеты. 90-летний Афанасий Р. выпал из окна шестого этажа, после того, как умерла его жена, с которой он прожил более 60 лет.

   5 ноября – Яков. «Коли на Якова Бог крупицу пошлёт, то с Матрёны (22 ноября) зима станет на ноги».

   Не скажу про всю Русь-матушку, а в Самарской Луке на Якова приходилось как бы отдание Казанской, которое отнюдь не крестными знамениями и поясными поклонами отмечалось. По словам Владимира Даля, «опохмел держали».

А вот ныне, ежели кому доведётся попасть в селения Самарской Луки на другой день после большого праздника, то ему не мудрено будет стать контактёром не с какими-то там космическими летающими тарелками – с настоящими! В ходе постпраздничного «разбора полётов». И упаси вас Бог оказаться рядом с незадачливым муженьком, интересовавшимся вчера во беседушке-застольице, из какой-де это такой занимательной материи сшито платьице у соседки, и восхищавшегося, как, мол, оно хорошо сидит-то на ней, особенно на спине пониже поясницы, - оказаться в этом разе «во фронт» с разбушевавшейся супругой – с «сестрой по разуму» как бы, когда кипит еённый разум возмущённый. Тут одно спасение: мелкими перебежками, мелкими перебежками, прикрывая голову от этих «летающих тарелок», как от пчелиного роя, удаляться на «нейтральную полосу».

7 ноября – на эту дату приходится государственный переворот, совершённый кучкой возвратившихся из-за бугра иммигрантов под заманчивым, на первый взгляд, лозунгом диктатуры пролетариата. Ныне такие перевороты, организаторы которых используют накопившееся недовольство народное в своих личных целях, называются «жёлтыми революциями» (опыт октябрьского переворота в них используется чуть ли не стопроцентно).

Вот когда многое открылось из «жизни и деятельности» большевистской верхушки, да и глаза у нас наконец-то на многое открылись, горько-горько становится на душе за горестную судьбу России, которая, по словам одного из большевистских вождей Николая Бухарина на съезде партии, всего-навсего – растопка для костра мировой революции.

   Теперь-то знаешь, что эта кучка авантюристов в большинстве своём не о народе думала, а все эти годы пребывая за бугром, в тамошних кафе «оттачивала» свои плана захвата власти по примеру высоко чтимых ими Робеспьера, Дантона, Мирабо и других вождей французской революции.

    Вот вам откровения одного из вождей мирового пролетариата Николая Бухарина из его из неизвестного письма Илие Британу под заголовком «Ибо я – большевик»!

   В предисловии к этому письму, опубликованному в журнале «Знамя», говорится, что в 1924 году (время написания письма) Бухарин – монопольный идеолог и теоретик партии. С высоты положения он иронизирует по поводу теоретического уровня ленинских выступлений, а особенно его философских трудов («Материализм и эмпириокритицизм). Но в Политбюро он совершенно одинок. Ещё не распалась «тройка» (Зиновьев, Каменев, Сталин), непримиримы отношения с Троцким. Зиновьев и Крупская – по существу, личные враги Бухарина. В Политбюро явный перевес у «левых», склонных к свёртыванию НЭПа, а Бухарин из «левых» переходит направо, утверждаясь во мнении, что продержаться до мировой революции позволит лишь НЭП. Отсюда ощущение одиночества, безысходности. Отсюда резкая оценка своих коллег, а заодно и народа страны, от которого он всегда отстоял весьма далеко.

     Вот какова его характеристика соратников:
    «Итак, мы - в пустыне, и – без вождя!

    Сталин – нуль и всё спасение видит ещё в одном (котором по счёту?) миллионе трупов.

    Каменев – нуль и поучает нас, как удобнее всего сидеть между двух стульев.

    Крупская – нуль и просто – дура, которой мы для очередного удовольствия «низов» и для пущего бума да шума разрешили геростратничать , сжигая библиотеки и упраздняя школы, будто бы по завету Ильича: на мёртвых всё валить можно, ибо они, как известно, сраму не имут.

   Зиновьев … разрешите не говорить (судя далее по письму, у этих вождей мирового пролетариата отношения архивраждебные – А. М.-С.)

   Рыков – нуль и даже разучился острить (единственная его способность, будь он трезв или пьян).

     (Как свиделельствуют публикаторы этого письма в журнале «Знамя», пристрастие тогдашнего Председателя Совнаркома к алкоголю было широко известно. Н. Н. Берберова в своих воспоминаниях «Курсив мой» пишет, что в 1922 году он даже приезжал в Германию лечиться от пьянства – А. М.-С.).

   Дзержинский – нуль, если, разумеется, дело не касается Г.П.У., в филиалы коего он превращает все решительно ведомства, куда бы мы его ни посылали.

Я? – Ах, голубчик, и я тоже – нуль, если свести меня с трибуны или с кафедры или вытянуть из-за письменного стола да приставить к «делу»: отлично зная себе цену, я поэтому сроду никаких «должностей» не занимал, тем более что при моих спартанских вкусах – наклонностей к воровству не имею.

   Помните, когда пресловутая дискуссия о профсоюзах угрожала и расколом партии, и заменой Ленина Троцким (в этом и была вся сущность дискуссии, скрытая от непосвящённых под тряпьём теоретического спора, Троцкий, имевший на съезде большинство, потому что секретариат не доглядел, и были выбраны не те представители с мест, - Троцкий в последнюю минуту испугался власти и ответственности и постыдно скрылся в кусты, как провинившийся Трезор.

   Троцкий? – «И хочется, и колется, и маманька не велит…»

   Он холодный, как ледышка, и только наивные люди его фальшивый пафос и наглость (наши партийные юдофобы давно это подметили!), бесконечную наглость принимают за святой огонь революции.   Всё фальшь, всё ложь, всё – поза (хуже Керенского!), всё – самореклама и – ещё раз – наглость…

   Да, да, да, все нули, а молодая гвардия, мои «свердловцы» да и комсомольский «ленинский набор» и перебезчики из других партий плюс наши иноземные содержанки (у нас их – до черта) – это уже не нули, мой милый, а такие минусы, с которыми – головы не приложишь, как разделаться!

    А воруют… Как воруют. Вор на воре взяткой погоняет…

   Тут – какая-то чёртова загадка: почему люди, которые совсем недавно жертвовали собой, жили не хуже дорогих вам «подвижников церкви», истинными аскетами, вдруг полюбили особняки: (непременно – особняки: квартиры хоть в двадцать комнат – им мало), шампанское, кокоток, да которые подороже, из балета, собственные поезда, «тридцать тысяч курьеров», а жёны их - бриллианты с орех («нельзя ли с царицы?»), альфонсов и, конечно, десяток новых платьев в месяц, если не из Парижа, то хотя бы (с кислой миной!) от Ломановой… В чём тут дело? Отчего, например, Иван Иванович (вероятно, Скворцов-Степанов, видный большевистский журналист, нарком финансов в первом Совнаркоме – примечание публикатора), который раньше десятки лет жил впроголодь со своей некрасивой женой, но тоже большевичкой, отчего это он залез в особняк на Поварской, жену прочь, расписался с девочкой 17 лет, раскрашенной да раздушенной, и бессовестно торгует своими визитными карточками: «Милый Коля, сделай такому-то – то-то и то-то», «Милый Феликс, освободи, пожалуйста, таких-то, коих знаю, как честнейших». И т. д. Ведь чуть ли не вся страна управляется такими дружескими «записками», покупаемыми подчас за такие деньги, на которые можно купить самые ценные автографы величайших гениев мира…

   Фу, от партии пахнет «жареным» на расстоянии от Земли до Солнца.

Ну пусть Демьян (так называемый – Бедный! – А. М.-С.) пьянствует с буржуями, если ему кремлёвского спирта мало для вдохновения: тут хоть для революции польза. Но как это у наших лучших товарищей, которые стоят за беспощадный расстрел взяточников, рука поворачивается делать то же самое, за что они час тому назад казнили другого?

   И недаром поэтому «глас народа» всех нас валит в одну кучу …

В чём тут дело? Отчего воруют? Право, тут какой-то закон».

    А суть этого «закона» в том, Николай Иванович, что ваши соратники (денно и нощно, но в тайне, конечно!) мечтали об этом, когда ещё за бугром готовились к захвату власти! А вот и главное признание автора письма:

   «… в жарком споре с вами открыл вам все наши карты, признав, что у нас нет никакой «советской власти», никакой «диктатуры пролетариата», никакого «рабоче-крестьянского правительства», никакого доверия к нашей дурацкой партии, а есть лишь небольшой орден вождей грядущей в мир социальной революции (наподобие тех масонов, в которых вы, хоть и не по Нилусу, но всё же верите!), в ответ на ваше надоевшее мне сравнение нас с «бесами», выпалил, потеряв остатки хладнокровия, что Достоевского, к сожалению, нельзя расстрелять?

   Но теперь я выпалю – предупреждаю вас, - нечто похуже.

      Россия? Что такое Россия?

   Для вас даже в самом слове кроется здесь некая «тайна»… Ну а для меня, для нас это - только географическое понятие… Для меня современная Россия, т. е. С.С.С.Р., - это случайная, временная территория, где пока находимся мы и наш Коминтерн…

   Как вы не понимаете, что то, что дорого вам как некая абсолютная самоцель («Россия». «Русь»), нас интересует лишь постольку, поскольку речь идёт о материале и о средствах для мировой революции. Нам нужны – прежде всего, более или менее прочный кров, а затем – деньги, как можно больше денег.

   Для того, чтобы получить денежки, мы не только дважды обобрали (и ещё двадцать два оберём!) девяносто процентов России, да и распродадим её оптом и в розницу, потому что, господин патриот, вся она к нам с лихвой вернётся в желанный час мировой революции, во имя которой всё дозволено.

   Да, забавная комбинация – эта ваша Русь! Мы и сами часто диву даёмся, глядя на её пресловутое «долготерпение»… Чёрт знает, что делаем, а всё благополучно сходит с рук, как будто бы всё, так и надо... Но объясните мне совершенно другое: ведь, почитай, нет в России ни одного дома, у которого мы прямо или косвенно не убили мать, отца, брата, дочь, сына или вообще близкого человека, и … всё-таки Феликс спокойненько, почти без всякой охраны пешочком разгуливает по Москве, а когда мы ему запрещаем подобные променады, он только смеётся презрительно и заявляет: «Что?? Не посмеют, пся крев!..»

   Вот вы всё бормотали мне своим исступлённым шепотком о церкви да о религии, а мы обобрали церковь, как липку, и на её «святые ценности» ведём свою мировую пропаганду, не дав из них ни шиша голодающим… (Больше того: запретили помогать голодающим Поволжья американским благотворителям. Об этом у меня в «Былях и сказах…» в статье «Про голод начала двадцатых» - А. М.-С.).

   «Народ безмолствует»… И будет молчать, ибо он не «тело Христово», а стадо, состоящее из скотов и зверей.

    Заговорит? Восстанет? Разин? Пугачёвщина?.. Заставим умолкнуть, утихомирим… наконец, - перепорем, перестреляем хоть половину страны, не щадя ни детей, ни стариков.

   Ну-с, а если не удастся, и мы всё-таки загремим, скажите, пожалуйста, что мы теряем? Те, кто нам действительно нужны для дела мировой революции, останутся целы, ибо исчезнут они вовремя, а сотни тысяч сырого материала «низов», ягнят российского коммунизма… подумаешь, какая важность: этого добра нам не жалко ни капельки…

   А впрочем – к чему эти мрачные мысли: «нам всегда везло и будет везти!».

      А русская свинья-матушка, которая терпеливо пролежала три столетия на правом боку, с таким же успехом пролежит ещё дольше – до прихода Мировой Социальной Революции и на левом боку: на то она и свинья…

   Теперь вам ясно, что я хочу выпалить? Получайте: на Россию мне наплевать… , ИБО Я БОЛЬШЕВИК!»

Примечание получателя письма Илии Британа: «Автор письма был предусмотрителен: оно напечатано на машинке и без подписи. Вместо подписи очень мастерски изображена советская пятиконечная звезда, внутри которой сидят, как в клетке попугаи, и написано: прилетайте и соединяйтесь! Символика понятная».

   Увы, живы-живы и здоровы-здоровы единомышленники этого вождя кроваво-«красной» революции («жёлтые»-то всё же менее кровавые по сравнению с ней). Живы-здоровы как на наших, так и на забугорных хлебах. Вот пример, приведённый во время президентской пресс-конференции в Крыму. Наследник идей Бухарина ельцинский министр иностранных дел Козырев заявил тогдашнему президенту США Ричарду Никсону: у России-де нет национальных интересов – только общемировые, на что здравомысленный Никсон, говорят, только головой покачал…

    А вот мнение об Октябрьском перевороте   великого полководца и патриота России полного царского генерала Алексея Алексеевича Брусилова:

   «Старый безумец, как и безумна вся наша интеллигенция. По беспечности, по глупости и по многим другим причинам, но мы сами всё это подготовили. Особенная вина на нас, верующих людях, ибо неверующие – те не понимали многого, а мы, христиане, должны были понимать, «что близко, при дверех» (от Матфея 24:33 – прим. автора), что творится около нас.. Теперь я только понял, какие мы все были преступники, что вовремя не прислушались к Нилусу и Шмакову. А главное, не придали им того значения, какое следовало. У меня были завязаны глаза, я считал долго русскую революцию народной, выражением недовольства масс против старого порядка, которым был сам недоволен и оскорблён. Теперь я прозрел… Это всемирная борьба белой и чёрной магии, вопрос, поставленный ребром перед всем человечеством! Гонение на лучших духовных лиц, развращение детей и юношества, искусственная прививка им пороков… разрушение семьи… Это всё русскому рабоче-крестьянскому народу не нужно… Это необходимо антихристовым детям, каковы и есть большевики-коммунисты, руководимые ещё более высшей инстанцией чёрной силы врагов Христа.

   Если в Европе люди хотят спасти порядок, семью, отечество – пусть поймут мою ошибку и не повторят её у себя на родине. Пишу всё это больше всего для чехословаков и всех славян.

   Одна у меня мольба к Богу: избавить нас от антихристовых детей, одна надежда, что Христос не может быть побеждён сатаною…».

   Это писалось в 1924 году во время отдыха в Чехословакии. Увы, увы, за истекшие без малого сто лет антихристовы дети неизмеримо окрепли уже по всему христианскому миру.   Восток (главным образом, Китай, Индия, Япония) и мусульманство пока что держатся…

   А как жили пролетарии Питера? Вот отрывок из воспоминаний Г. В. Плеханова:

   «Я с удивлением увидел, что эти рабочие живут нисколько не хуже, а многие из них даже гораздо лучше, чем студенты (как правило, дети богатеньких родителей – А. М.-С.). В среднем каждый из них зарабатывал от 1 р. 25 коп до двух рублей в день. Разумеется, и на этот сравнительно хороший заработок нелегко было существовать семейным людям. Но холостые, - а они составляли между знакомыми мне рабочими большинство, - могли расходовать вдвое больше небогатого студента. Были среди них и настоящие богачи, вроде механика С., ежедневный заработок которого доходил до трёх рублей. С. жил на Васильевском острове вместе с В. (который у меня на сходке так горячо отстаивал пропаганду в рабочих кружках). Эти два друга занимали прекрасно меблированную комнату, покупали книги и любили иногда побаловать себя бутылкой хорошего вина. Одевались они, в особенности С., настоящими франтами. Впрочем, все рабочие этого слоя одевались несравненно лучше, а главное, опрятнее, чище нашего брата студента. Каждый из них имел для больших оказий хорошую чёрную пару и, когда облекался в неё, то выглядел «барином» гораздо больше любого студента. Революционеры из «интеллигенции» часто и горько упрекали рабочих за «буржуазную» склонность к франтовству, но не могли ни искоренить, ни даже хотя бы отчасти ослабить эту будто бы вредную склонность».

   Что ж, эту склонность с них живенько смыло революционным дождём, когда они стали хозяевами на своих заводах в виде диктатуры пролетариата.

    Вот данные из «Сводного бюллетеня по г. Москве за 1913 г.» о том,   сколько получал до революции простой человек.

   Плата за один день:

Столяр – 1 руб. 40 коп. – 2 руб. 40 коп.;

Плотник – 1 руб. 40 коп – 2 руб. 20 коп.;

Каменщик – 1 руб. 40 коп. – 2 руб.;

Кровельщик, маляр – 1 руб. 20 коп. – 1 руб. 80 коп.;

Кузнец – 1 руб. 20 коп. – 1 руб. 70 коп.;

Подёнщик (чернорабочий) – 90 коп. – 1 руб. 20 коп.;

Подёнщица – 50 коп. – 1 руб.

   Цены на продукты за фунт (400 г.) в Москве (в провинциальных городах они были значительно ниже – примечание кандидата исторических наук В. Бутта):

Хлеб пшеничный - 4 – 7 коп.

Хлеб ржаной – 2,5 – 3,5 коп.

Говядина – 6 – 35 коп.

Телятина – 10 – 60 коп.

Свинина - 11 – 28 коп.

Осетрина – 27 коп. – 1 руб.

Судак – 13 – 50 коп.

Окунь речной – 12 – 35 коп.

Масло сливочное – 40 – 60 коп.

Сахар – 14 – 15 коп.

Яйца (сто штук) - 2 руб. 20 коп. - 4 руб. 20 коп.

   «Так что знаменитая цитата из дореволюционной поваренной книги Е. Молоховец: «Если к вам неожиданно пришли гости, возьмите на леднике копчёный окорок…» - отнюдь не анекдот (замечание В. Бутта)».

    Вот нынче пенсионеры жалуются на маленькие пенсии, а тогда – при Сталине, а затем и при Хрущёве они были какие?

   Вот бабуля моей супруги Анна Васильевна Пашистова, чапаевская пенсионерка: 28 руб. - пенсия, ныне – это, примерно, 2800 руб. Килограмм хлеба стоил 20 копеек, литр молока – 28 копеек. Вот и считаем: 20 +28 = 48 х 30 дней = 14 р. 40 копеек. Плюс 3 рубля – квартира. Выручали 10 рублей с квартирантки в 10-метровой комнатёнке (в которой и мы с молодой супругой около года квартировали).

   Есть ли разница между нашей и забугорной элитой? Оказывается, огромная! Вот рассказ хорошо знающего забугорную жизнь (перепечатка из центральной газеты):    

   «Демонстративное престижное потребление, характерное для наших, там практически не встретишь. Я помню одно мероприятие в Нью-Йорке. И вот по окончании один из главных его участников, человек сильно не бедный, зашёл к себе в кабинет, взял чемоданчик на колёсиках и поехал на дачу на метро, а потом на поезде до городка, где дача. И по одежде он ничем не отличается от своего клерка.

   Но главное отличие в другом. Наша политическая элита не отвечает перед гражданами, отвечает только перед начальством. Американский сенатор и наш сенатор ведут себя по-разному, потому что карьера американского сенатора зависит от людей его штата, а нашего – от благоволения президента. Они думают об отношении к себе снизу, а наши – сверху. В их системе есть, конечно, свои недостатки - они вынуждены подстраиваться к избирателям, ублажать их. Но зато нашим на мнение людей вообще начхать».

А элиты у нас две: настоящая (чуть ли не чудом сохранившаяся!) и торгашеско-криминальная. И как она разнится одна от другой! Вот идёт концерт классической или народной музыки - лица сидящих в зале внутренне напряжены и сосредоточенны. А как восторженно воспринимаются народные песни и танцы, даже если это американские «кантри» или шотландские пляски (у исконных насельников в любой стране реакция на исконное одинакова!). И посмотрите на эти вульгарные хари, закатывающиеся от жеребячьего хохота над плосконькими-плосконькими и пошленькими-пошленькими хохмочками (именно хохмочками!) петросянов, винокуров, галкиных, степаненко и наших так называемых «русских бабок».  

   А это вот отрывок из книги Леонида Млечина «Самые знаменитые женщины» (забугорные):

   «Будучи главой правительства, Герхард Шрёдер вёл весьма скромный образ жизни. На выходные он улетал к жене в Гамбург, где помогал ей по дому, загружал грязную посуду в посудомоечную машину и выносил мусор.

   Побывав в нашей стране, он с огорчением убедился, что его дом не идёт ни в какое сравнение с резиденциями нашей правящей элиты.

   В России канцлера встречали с особым шиком. Этот роскошный приём, похоже, произвёл неизгладимое впечатление на лидера немецких социал-демократов. Шрёдер увидел, как власть рождает деньги, очень большие деньги. Живя в Германии, он и не подозревал, что всё это возможно.

   Может быть, российские политики соблазнили его? Поклоннику гаванских сигар и хорошего шампанского захотелось такой же жизни. Возможно, именно поэтому, проиграв выборы, согласился работать на «Газпром», хотя это вызвало изумление в Германии».

   И далее у него же:

   «Не стоит забывать, что отец Ангелы Меркель был пастором. Она тоже принадлежит к лютеранской церкви. Что такое протестантская этика? «Ты не должен жить в нищете. Ты должен трудиться. Заботиться о близких. Жить в достатке, но не в роскоши. И делиться с другими. И никаких индульгенций! Согрешил – всю жизнь исправляйся и работай». Все протестантские страны добились успеха. Германия, Швейцария, Голландия, Англия, Скандинавия, Австралия, Новая Зеландия… Католические страны заметно отстают. Есть понятие «немецкое качество», «швейцарское качество». Но нет понятия «итальянское качество» или «испанское».

   В частной жизни она (Ангела Меркель) скромна, ей не положено ни яхты, ни дворца. Живёт в обычном многоквартирном доме на четвёртом этаже. Меня берлинский коллега подвёл к этому дому. Объяснил: когда Меркель в Берлине, тут стоит полицейская машина, а поскольку она в тот момент была где-то в Латинской Америке, то и полиции не было видно. Детей у неё нет, так что домашние дела её не отвлекают. В принципе у них есть домработница, но она не всё успевает, поэтому муж канцлера ходит за покупками, а Меркель готовит обед. Говорят, может и пирог испечь, смородиновый, если время найдётся».

   Увы, увы, увы, партсовбюрократия своим бюрократизмом вкупе с догматизмом загубила на корню социалистический образ жизни в России (кстати сказать, многие социалистические начинания были в программе левых эсэров, которые они намечали претворить законами Учредительного собрания, имея в нём большинство). И эти социалистические черты дают о себе знать в той же Германии (продолжаю цитировать Млечина, одного из видных либералов нашей страны):

   «Восточные немцы поддерживают в своих квартирах температуру на два-три градуса выше, чем западные. Меньше жалеют денег на отопление. Восточные немцы были потрясены алчностью прибывших с Запада проходимцев, а также банков и страховых компаний, которые поспешили на них нажиться. Чуть ли не каждый восточный немец был обманут кем-то из западных братьев.

Восточные и западные немцы относятся друг к другу без взаимопонимания, а с ревностью и иногда даже с ненавистью. И с обеих сторон с бывшей внутригерманской границы можно увидеть майки с надписью: «Верните старую добрую Берлинскую стену!».

   «В ГДР все дети воспитывались в детских садах, эта система разрушилась. Восточногерманские женщины сидят дома с детьми, и они недовольны. Они не привыкли к этому. Они привыкли жить в коллективе.

   Молодёжь на востоке разочарована и винит во всём демократию. Восточные немцы считают себя жертвами трагического перехода от коммунизма к капитализму. Они такие замечательные, высокодуховные и культурные люди. Их жизнь разрушена холодом и отчуждённостью, принесёнными с запада» - ерничает либералист Млечин.

   «Восточные немцы ищут тех, кто избавит их от всех проблем и восстановит стабильность. Они жаждут твёрдой руки и ненавидят чужаков. Восточные немцы были удивлены, что в Западном Берлине и вообще в Федеративной республике так много иностранцев. В Западном Берлине 19% населения иностранцы, во всей ГДР был 1%.

   Восточные немки уверены в себе, способны принимать самостоятельные решения и вместе с тем - в отличие от эмансипированных западных – остались прежде всего женщинами. Они по-прежнему в состоянии испытывать настоящую страсть.

   По мнению немецких женщин, их мужья, друзья и любовники слишком много работают, они подкаблучники и не способны справиться ни с одной серьёзной проблемой, потому что в детстве их много баловали».

    Во время учебы в Московском университете мне в числе других довелось пообщаться с одним иностранцем, очень скромно одетым и очень скромного поведения. Каково же было наше удивление, когда узнали, что беседовали с миллионером! А наших миллионеров за версту видать! Нет, не пошли в науку им, нашим "новым русским", ни Октябрь 17-го, ни раскулачивание. Не извлекают они уроков из наших трагических событий! На Запад каждый год шастают, а у тамошних толстосумов социальному партнерству и социальной мимикрии не учатся. А это, как говорится, чревато!.. Особенно - на Руси, где издревле уважения к богатым и к богатству не было и не скоро, видимо, еще будет. Потому что богатство-то у нас, как правило, ворованное было, а ныне вот - "прихватизированное". И вот я думаю: зачем же им так-то вот выставляться и подставляться?! Видимо, не могут иначе те, кто "из грязи да сразу в князи". А жаль.

   8 ноября – Дмитрий.

   По настоянию, а выражаясь по-современному, «по инициативе» великого князя Московского Дмитрия Донского наша Церковь в 1380 году установила совершать вселенскую панихиду в субботу перед днём его тезоименитства с великомучеником Димитрием Солунским, поминая воинов, положивших живот свой на поле Куликовом. Впоследствии это поминание перешло на всех воинов, павших на поле брани за Родину. Святой и скорбный день для каждого русича-россиянина!

   «Дмитриева суббота – кутейникам работа (поминки, по Куликовской битве и общие)» – Даль. Для молодых читателей пояснение: кутейники – это вам не кутилы, так на Руси просторечно в народе называли служителей культа.

   В старину вся эта неделя называлась «дедовой». Обычно по большим церковным праздникам (особенно на Пасху) молящихся в молельных домах «гоняли» (гонения всяческие устраивали приезжавшие из райцентра – Соснового Солонца партсовчиновники). В Димитриеву родительскую субботу – ни-ни! Хотя служба этим утром была не многочисленнее ли Пасхальной. На сей раз на ней присутствовали даже и мужики – бывшие фронтовики (беспартийные, конечно). Поминали погибших в Отечественную и в «германскую» (Первую мировую).

С Покрова начинался, а на Дмитрия наступал разгар свадебной поры. Поторапливались, а то не успеешь оглянуться – и Рождественский пост. У наших предков такая вот довольно-таки нелицеприятная (но – «в яблочко»!) поговорочка была: «До Дмитра девка хитра, а после Дмитра ещё хитрее» (вышедши замуж-то!). Что есть, то есть! Прямо на глазах хитреет-то! То ну ни такая ли козочка была, ласковая да послушная, а уже через каких-то полгода – коза-дереза настоящая!   Не только мои тогдашние земляки, во всяких там психологиях не шибко многомудрые, а и учёные люди (профессора!) дивуются, как быстро младые девы, вышедши замуж, научаются вертеть нашими головами, хитроумно похваляясь при этом: да, дескать, да, миленький, ты голова семьи нашей, про себя добавляя при этом: а я, мол, у этой самой головы-то шея. Куда поверну, туда и голова поворачиваться будет. Ужли это им от праматери Евы передаётся, которая прошла мастер-класс у самого Змия-искусителя?

   Вот недавно   на свадьбе побывать довелось (вернее сказать – пришлось: ох уж, эта старость!). Ну, у нас ведь, у русичей, на свадьбе - как? Чуть что: «Горько!» - орём. И вот вижу (Когда на старости лет «пропускать» приходится – пропускать, увы, не в чрево, а черёд, - глаз-то не в меру зорок делается!), - и вот вижу: гостенёчки дорогие этими самыми своими распьянющими «Горько!» так   осточертели молодым, что у них глаза бы не глядели на наши пьяные хари и чёрные рты с этим их призывом-понуканием. Потому как наедине да в охотку этим заниматься, как говорится, разлюли-малина, а когда прилюдно да в порядке обязаловки – это кому хошь не по ноздре (в данном случае – не по губам) придётся…

   Но у нас на Руси это, оказывается, ещё куда ни шло, а вот в Африке (один нашенский турист через газету поведал) у одного из тамошних племён такой свадебный обычай есть. Во время брачной пирушки по тамошни произнесённому призыву, соответствующему нашенскому «Горько!», молодожёнам, как говорится, «не отходя от кассы», ну то бишь свадебного стола, приходится снимать с себя набедренные повязки… А потому как и тамошний люд горазд на это самое «Го-орько!», то жених, сказывают, после свадьбы суток трое спит мертвецким сном с такой вот уморительно-утомительной обязаловки.

   Кстати сказать, а молодая по утряни, говорят, вскакивает, как ни в чём ни бывало и принимается всей новой родне бананьи жарить. И там, видать, бабёночки-то в некоторых делах по выносливее мужиков-то! А молодой через какое-то время хоть и восстаёт со своего ложа из слежавшихся пальмовых листьев, почитай, целую неделю после свадьбы-то ленится снимать с себя набедренную повязочку-то. Хотя, казалось бы, жаркий климат тамошних мест должен бы споспешествовать кое-каким условным и безусловным рефлексам-то…

   Вот она обязаловка-то к чему приводит!                       

   Ноябрь - это не только свадебная пора, но и проводы в армию. Так как и царская, и советская армии были по преимуществу крестьянскими по составу, то и призыв в неё приурочивался к самому окончанию полевых работ, на глубокую осень.

   Люди моего поколения, да и следующего, мы по сю пору даже с троюродными братьями и сёстрами роднимся. Вот и получалось: каждый рекрут-призывник был не только чей-то сын или внук, но ещё и двоюродный или троюродный брат, племянник, свойственник по отцовской или материнской линии. Или просто сын соседа или друга. Так что провожающих набивалась полная изба. Первач и брага по старому русскому обычаю по такому случаю (раз в жизни такое бывает!) лились рекой. А утром проводы. И вот она «коронная» песня этих прощальных часов в родном доме:

Последний нонешний денёчек

Гуляю с вами я, друзья.

А завтра рано, чем светочек

Заплачет вся моя семья.

Заплачут братья, мои сёстры,

Заплачут мать и мой отец.

Ещё заплачет дорогая,

С которой шёл я под венец.

Коляска к дому подскочила,

С коляски об землю стучат.

Стучится староста в окошко:

Готовьте сына своего.

Крестьянский сын давно готовый –

Семья вся замертво лежит.

   Обратите внимание: «С которой шёл я под венец…». Тогда в армию брали, как правило, уже женатых. Отсюда такое большое количество жалмерок-солдаток на селе в мирное время. Так же было и в довоенное время при советской власти. Мой отец, например, 1913 года рождения был призван в 1935-м, уже будучи женатым. И, конечно же, ни о какой дедовщине тогда не могло идти речи. Позволит ли 22-летний детина помыкать собой какому-то «деду»?!                                                                                                                                                                                                                     

   Если в обычное время компаниями «гуляли» только по праздникам, то в это время и по будням, как повестка придёт. Так уж заведено было: призывник у всех близких родственников с многочисленной компанией этих же родственников и соседей за это короткое время принимаем был. А провожали, буквально, всем селом. Помню, даже совсем ветхие старушки, и те выходили провожать «касатиков» - будущих солдат, защитников Родины. Стоят, бывало, на обочине и машут, машут ветхими ручонками, истощёнными непосильной работой, а все остальные огромной толпой идут до самой окраины села и только там уже за околицей свершаются прощальные объятия и поцелуи и посадка на колхозную машину, которая повезёт их в военкомат.

   С чем сравнить такую вот «военно-патриотическую акцию», которая запросто перетянет десятки и десятки лекций и казённых мероприятий по этому поводу?! Нечто подобное я испытал, когда со слезами на стариковских глазах созерцал на Красной площади шествие благодарных потомков с портретами погибших за Родину предков своих!                                                                                                                                         

    Перечтите на досуге русские народные сказки. Кто там самый любимый герой? Он – солдатик, потому как защитник Родины! Ни одной стране мира не довелось вести столько оборонительных войн, как России-матушке. Что высок статус солдата в России, то высок был.   И солдатскую службу очень уважали. Я вот задам своим сверстникам такой риторический вопрос: «Вы, други, в своё время слышали что-нибудь об уклонистах от службы в армии? То-то и оно! И даже ныне они на селе большая-пребольшая редкость. И если, бывало, кого не «взяли» в армию - позор для всей семьи: «Все служат, а ваш?..». Да и не всякая на селе за «такого» («выбракованного») замуж пойдёт...

    Вплоть до Первой мировой в армию из села брали выборочно. По помыслу, а то и умыслу барина - при крепостном праве и выбору мира, а на практике совета стариков села – после «крепости», отмены крепостного права. Увы, и тогда богатенькие откупались подачками этому самому миру… Какое это было горе для семьи, когда на 25 лет уходил кормилец. Жена становилась фактически обижаемой всеми (и в первую очередь - в мужниной семье!) вдовой (жалмеркой), дети фактически - сиротами.

      Всех легче, пожалуй, при крепостном праве это расставание было рекруту: по окончании службы он становился свободным. И нередко уже не возвращался в родное село: отвык от каторжной работы крестьянской. А к тому же отставным солдатам всегда находилась работа в городе. Их охотно брали в сторожа, охранники и на более солидные должности у купцов и предпринимателей. А поначалу-то и в первую очередь бедняка-рекрута вот что прельщало: в мирное время ему обеспечен ежедневный трёхразовый по-солдатски сытный стол. Ну и высокое звание солдата – защитника Отечества давало о себе знать. Ну, скажем, был ты крестьянином, полицейского, как медведя, стороной обходил, а солдату Его Величества – какой он указ в городе? Вот фельдфебель в полку – это власть! Хорошо будешь служить, и сам не только до фельдфебеля можешь дослужиться. Редко, но и так бывало. Ну ни генералом, а хотя бы полковником или даже майором в родное село в конце второго десятка лет службы в отпуск заявишься, сынок прежнего барина, какой-нибудь отставной корнетишка перед тобой по струнке стоять будет. А полицейский, он что тебе? Если, конечно, в городском увольнении будучи, разрешишь себе сверх меры (всё бывает: не святой!), то полицейский всенепременно обязан в комендатуру сообщить, а сам до солдата – ни-ни!

   Вам о чём-то говорит тот факт, что две трети, а по некоторым данным и до трёх четвертей офицерского состава царской армии оказалось (добровольно и даже охотно!) в рядах Красной армии-то? А где им и быть было, крестьянским детям, дослужившимся до офицеров? Получив по указу Павла Первого «вольность», представители правящего класса не больно-то стремились к армейской службе. Посему и офицерский состав армии изменился к семнадцатому году неузнаваемо!

   Помню, первым вопросом при знакомстве с чужим человеком у моих односельчан-фронтовиков был именно этот: «Ты на каком (фронте) воевал?». И если, скажем, моему отцу отвечали: «На третьем Белорусском», - надо было видеть, какая братски радостная улыбка появлялась на его лице! Вот и я, в свою очередь, спросив: «Ты в каких служил?», - если услышу: «В ПВО» - то чуть ли не брат он мне родной!

   Ну а тем, для кого этот ноябрь станет началом службы в Армии, как бывший курсант Всеармейской школы младших командиров ПВО страны (вся первая рота этой школы 1958-го года призыва была из Куйбышевской области), бывший командир стрелкового взвода, а ныне капитан в отставке хочу сказать: доброй службы вам, мои молодые земляки! Год пролетит быстро. Не успеете ещё научиться, как следует, портянки в сапоги заправлять – и уже «дембель». Насчёт портянок шучу, конечно: нынче солдаты в ботинках ходят. Не знаю, каково это. А я вот и по сю пору не забыл ещё: что твоя барыня, солдатская нога в байковой летом, а зимой в шерстяной портяночке-то была! В шерстяной-то ей не вольготнее да не вельможнее ли?…

   В своём «Календаре на 1878 год» Лев Толстой пишет: «Повелось ещё с старины, когда 25 лет служили, чтоб рекрутов собирать и им деньги на уход давать, и теперь то же делают. Матери, сыновей жалеючи, последние деньги собирают рекруту отдать… Деньги эти солдатам не на пользу, а только на вред. Вот отчего. Знают старые солдаты, что рекруты деньги с собой из дома приносят. И есть из них немало таких, кто любит попить, погулять на чужие денежки. Вот и ждут эти солдаты рекрутов с деньгами, как рыбы в сеть…»

   Знал, о чём пишет поручик в отставке! А капитан в отставке к этому вот что добавил бы. Большие денежки у нынешнего призывника на сборном пункте в руках, как весенний ледок, растают. А вот в первые два-три месяца службы, пока у него после маманькиных разносолов живот не ужался до нужных размеров, посылать ему на харчи можно, да и надо, если есть такая возможность.

   10 ноября - Неонилы и Параскевы. Им молятся о хороших женихах (так же, как и великомученице Екатерине – 7 декабря и апостолу Андрею Первозванному – 13 декабря). Доброе это дело – обращаться за помощью к святым. Но больно уж у нас молодежь-то и тогда двумысленная, выражаясь по-современному, «альтернативная» по поведению была. Рано утречком в церковь сбегала и нередко этими же ногами – к знахарке-ворожейке, а если уж откровенно-то – к ведьме. А от ведьмы добра не жди. Приворожить-то она приворожит (чёртом-«куратором» дано это ей), а каковы последствия-то? По родному селу знаю такие воистину несчастные судьбы – и того, кого приворожили, и той, которой приворожили. Сатана-дьявол – искони враг человеческий, самая большая радость для него – поиздеваться над недотёпой, да при этом и с издёвкой посмеяться-то…

   Всяко в нашей жизни бывает: не знаешь, где взлетишь, а где споткнёшься и ногу сломаешь. Вот как об этом в стихотворении Якова Козловского «Две судьбы»:

Баба девку корили: - Гулёна! –

Мать в слезах призывала к стыду,

Но в ответ улыбалась Алёна:

- Погуляю и замуж пойду!

А Наталью хвалили: - Вот лада!

Не чета вертихвостке иной,

Подберёт себе мужа, что надо,

И завидною станет женой.

Погуляла Алёна немало,

Но своё не сломала житьё,

Замуж выскочив, матерью стала,

Муж пылинки сдувает с неё.

Кто радел ей на хорах небесных,

Кто радел на просторах земных?

А Наталья всё ходит в невестах,

Тайно плачет на свадьбах чужих.

   Считается, что Параскева Пятница покровительствует бракам, молодым семьям и способствует согласию между породнившимися домами. Молодые зятья в этот день должны были угощать тёщу и тестя киселём с маслом.

    А у девушек на выданьи одно на уме:

«Матушка Прасковея, пошли мне женишка поскорее!»

    Но: «Без поры, безо времени солнце не взойдет, молодец к красной девице не подойдёт».

   «Суженого калачом не заманишь, да его и конём не объедешь».

   «Невеста не лошадка, не выведешь на площадку».

      А вот ежели невеста завидная, то «Девка на поре – женихи на дворе».

      Но бывает и так:

   «Хоть за старца, лишь бы в девках не остаться».

      И вот это тоже мудро сказано:

«На красивого глядеть хорошо, а с умным жить легко» (не иначе, как из горького опыта выведено…).

       Или ещё горше:

   «С мужем нужа (крайняя нужда), без мужа и того хуже, а вдовой да сиротой хоть волком вой».

       А что в итоге?

«Скрасит девку венец да добрый молодЕц». А куда деваться-то? «Не бывав, девке хочется». При том, что «Бабы каются, а девки ладятся». И это несмотря на все предостережения:

Не спешите, девки, замуж,

Замужем вы будете –

Своего девичества

Век вы не забудете.

   Долго-долго, однако, будет помниться, как сладко жилось у тятяньки с маманькой. Тем более, если в новой семье   нелады.

Не ходите, девки, замуж:

Бабья жизнь забитая –

В поле каждая травинка,

Слезами омытая.

      Рассказывали, рассказывали (да и утаишь ли что на селе?), как спозаранку наши будущие бабушки и прабабушки чуть ли не вприпрыжку бежали в церковь ставить свечечку Нениле с Параскевой – те самые, кому «уж замуж невтерпёж». Существовало поверье: кто пораньше поставит свечечку-то, та и поспешнее замуж выйдет.

   Покойница матушка со смехом, бывало, рассказывала, как её закадычная подружка Ксёнка припорола в Божий храм со свечечкой-то чуть ли не сразу после третьих петухов. Что уж бормотал шедший за ней привратник к дверям храма из церковной сторожки, было не разобрать, но уж точно не тропарь с кондаком во славу мучениц Параскевы и Ненилы!

   «И не зря бегала-то! – похвалялась потом непоседа «ужзамужневтерпёжная». – Я аж на два года раньше тебя замуж-то вышла!» На что матушка моя довольно-таки резонно возразила: «Пока ты эти два года на свёкра да свекровку горбатилась, я у тятеньки с мамынькой, как барыня, жила! – «И то верно! – самокритично согласилась закадычная подруженька. – Я и пьяные сопли у своего суженого на два года раньше тебя утирать стала» (Супруг у тёти Ксении , не тем будь помянут, не шибко трезвого нрава был).

   Теперешние девицы со свечечками в Божий храм вряд ли спозаранку-то бегают. А может, и зря свои ноженьки-то берегут? Не потому ли, в частности, так много засидевшихся в невестах? Хотя, может, и потому, что не спешат «пьяные сопли» кое у кого утирать да ещё и на шею его себе сажать?

   Параскева-Пятница почитается также покровительницей женской зимней работы – главным образом прядения и всяческого бабьего рукоделия. Не у ящика за просмотром многоверстовых сериалов, не за разгадыванием бесчисленных кроссвордов, не шибко замысловатые вопросы из которых переходят из одного в другой, а по большей-то части сочинители их всё больше на забугорные темы распространяются (ну, например, почему такая-то актриса с четвёртым мужем разошлась, не за «пилением (а почему бы от нечего делать и не заняться этим?) своих благоверных длинными зимними вечерами проводили время наши благонравные и благонадёжные бабушки и прабабушки, но за полезным делом. Ну, как например, это делает ныне супруга моего армейского друга Саши (Александра Викторовича) Суппеса, о котором я написал в обзоре за 23 февраля.   Старый друг (есть ли вернее и дороже армейских и фронтовых друзей?) прислал мне из своего Хома двухкилограммовую посылку, в которой наряду с домашними припасами (у Саши, видимо, остаются представления о России конца восьмидесятых –начала девяностых) супруга его Валентина Ивановна одарила нас с женой и правнучком Демидушкой ну ни такими ли славными носочками – делом своих рукодельных рук. И надо же: всем троим они пришлись в пору, будто Валентина свет-Ивановна наши пятки линейкой измеряла!

    Отец мой в сорок пятом, двоюродный брат Иван Подлипнов (знатный бульдозерист на строительстве Волжской ГЭС) в самом начале пятидесятых и сын Владислав в 1989-м служившие в Германии, тамошних насельниц, по большей части, с чисто мужской позиции славили, а я вот немочку Поволжья за её искусный дар восхваляю! Пол в моём сельском доме, почитай, до августа холодный-холодный, а я носочки Валины надену и перестану лезть от холода на стену. Исполать тебе, Валюша. Сказывают, и в Самарской Луке тоже такие рукодельницы не повывелись ещё…

   11 ноября – Аврамий овчар (праздник овчаров), Анастасия овечница, заступница овец.

   Как преподобный Аврамий, затворничавший вкупе с племянницей своей блаженной Марией, попал в покровители овечьих пастырей, попечителей отар на Руси, за какие-такие заслуги? Да просто день этот в пору пришёлся. Так же, как и преподобномученицы Анастасии Римлянины памятование на этот день приходится. Конец пастбищного сезона, а где и последняя стрижка овец. Ничего случайного в народном календаре.

   Святые отцы говорят: имя человеку свыше вместе с душой даётся. Это я на себе убедился. Очень гожилось мой бабане незабвенной Матрёне Емельяновне меня Егорушкой наречь. Но матушка, что называется, на дыбы встала (тогда мода на новые имена пошла, вот я и, почитай, первым на селе Анатолием нарёкся). Ну и в самом деле, какой я Егорий? Егорий-Георгий-Джорж – это имена для полководцев да президентов, как например, маршал Жуков, американские президенты Буши. Ну взводом командовал, доведись на войне, пожалуй, и ротой смог бы, но имя большого человека – маршала или второго секретаря ЦК явно не по мне. Так что, знать, неспроста наши предки вельми кроткую святую мученицу Анастасию в овечьи покровительницы определили (из всех домашних животных овечка самая кроткая!).

    Овец тогда соборно стригли (как и капусту, малой помочью по осени рубили или в избах перед Пасхой генеральную уборку делали – всё сообща). Так вот, наши бабы (соседки и родственницы) изумлялись, глядя на мою двоюродную тётушку Анастасию Алексеевну: «Настёна, у тебя овцы-то, когда стрижёшь, будто спят – слово что ли какое знаешь?». А у остальных они, как правило, на всю улицу жалобно-прежалобно блеют. Тогда я полагал, что это потому, что она очень аккуратно и бережно стригла их, что и было на самом деле. А теперь вот у меня на этот счёт и кое-что другое в старческий мозг закралось…

   Ну про Аврама-Абрама я ничего не скажу, ничего не знаю, о какой-то причастности его к овечьим отарам мне не ведомо. А вот Настасьюшка селянам, сколь знаю, и мне лично представляется исключительно доброхотной покровительницей овечек-то. Кроме двоюродной тёти у меня две двоюродные сестрицы и внучка – все Анастасии. Так не поверите, у всех у них руки так, бывало, и тянутся погладить этих милых животных. Ну это бы куда ни шло, а вот овечки-то, овечки-то к ним почему тянутся? Как завидят, бывало, так и бегут к ним

   Много чего про овечью тупость говорится. Спорить не буду: по сравнению с наянками хавроньями да прохиндейками козами не шибко умны да хитры овечки-то. Но что прельщает в них – это привязанность к родному двору. Бывает, сговорятся купить ярочку на племя – так до конца пастьбы брать её в новый двор бесполезно: каждый вечер её на старое место неодолимо тянуть будет. И долго-долго ей к новым хозяевам привыкать придётся. Вот такие они однолюбки, глупые-преглупые овечки-то…

   Помню, продали мы ярочку дальним-дальним соседям. Недели две уже прошло, а как после Михайлова дня те хозяева ворота раскрыли (а уже по снегу!), - она и припорола к нам. Я было на радостях-то с кусочком к ней, а покойница-матушка благим матом заорала: «Не моги – не приваживай!». Господи, как жалко-то мне было, когда за ней пришли её новые хозяева, а она, пока отгоняли её от нашего дома, всё косила и косила глаза на родной двор.

   А про якобы недалёкость да тупость ихнюю вот какой случай расскажу. У нас в селе в старину два табуна овечьих было. Пасли их на разных пастбищах, вдали друг от друга. А на тот день праздник пришёлся. То ли Троица, то ли ещё какой – все в Аскулах гуляют-отдыхают. А пастыри овечьи не люди, что ли? Или им в лавке купца Чукина бутыль горькой прикупить заказано (не дано)? Ну и позволили себе в кои-то веки. А овцы, не будь дуры, общаться сошлись. Батюшки-светы! Что делать-то?! А один из пастухов дошлым оказался: не держите в голове, говорит, разминутся. И в самом деле. Как пошли пастухи каждый в свою сторону – овцы за ними. Ни одна к чужому табуну не приблудилась!

   Кстати сказать, стрижка овец - дело прибыльное для крестьянина и событие радостное. Из овечьей шёрстки-то тут тебе и будущие валенки, и чулки, и носки, и варежки. А красным девицам и прихотливым молодицам ещё и мягонькие-мягонькие перчаточки из белой-пребелой шёрстки-то. Если что, всеми пятью пальчиками матаню можно за нос схватить, чтоб, фигурально выражаясь, «не совал его, куда не надо»! Да и язык за зубами, чтобы умел держать…

   В этот день овчаров, овечьих пастухов чтили. По стародавнему обычаю хлебосольно угощали их, так что и усы, и бороды у них в масле и браге были. На этих чуть ли не пиршествах хлебосольные и добросердечные селяночки потчевали их своими яствами за то, что их любимиц (ну как не любить этих пословных и хозяйколюбивых созданий Божьих?!) с весны до поздней осени в целости и упитанности сохранили. Что умеют, то умеют самаролучаночки (да и по всей Самарии-Самарщине) подольститься и ублажить нужного человека!

   12 ноября - Зиновий-синичник.

   Вот сообщение из моей самой любимой областной газеты «Социалки»:

    «12 ноября в самарском парке «Дружба» в очередной раз отпраздновали Синичкин день. Этот экологический праздник несколько лет назад учредил Союз охраны птиц России. В этот день по всей стране птицам-патриотам, остающимся зимовать в наших краях, – синицам, сойкам, свиристелям помогают пережить зиму. Участники этой экологической акции развешивают кормушки для птичек».

   Вот и прибыли в наши края синичной породы щеглы, сойки, свирестели, чечётки и красногрудые красавцы снегири. Нашествие последних мне лично приходилось наблюдать. По выходе на пенсию работал я дворником в детсаде, во дворе которого было много рябины, которую некоторые работницы собирали для домашнего целительства. Ну срывали её, конечно же, после первого морозца. И нате вам: стая этих северных обжор за каких-то полдня всё подчистила. Подчистили и далее подались…

   Ну это «эмигранты» так себя ведут. А вот местных синичек жалеть надо. В долгую зимнюю пору, да если ещё снегом чуть не под крышу дворы завалит, нелегко им приходится. Выручать их надо. Помнится, бабаня моя очень серчала, если хоть одна хлебная крошка на пол упадет. Летом, бывало, со стола смахнет в ладонь и в рот их. А зимой в блюдечко и накажет мне: отнеси синичкам. Только не на снег, а на дощечку высыпь. Если воробьи налетят – отгоняй. Не уходи, пока синички всё не склюют».

   Воробьёв покойница не любила (и это ещё мягко сказано!). Один вред от них, никакими пугалами их от подсолнечной постатки не отгонишь. А вот от синичек одна польза: уж больно до комаров они охочи. Повторюсь: сын Владислав ни зимой, ни летом их от своих окон не отпускает прикармливанием (они и свиным сальцом, что твои хохлы, зело увлекаются!).Летом окна настежь, а в квартире ни комаришка.

    Этих птах чествовали ещё в Древней Руси, отмечая день Зиновия Синичника.

   По повадкам синиц наши предки многое узнавали о предстоящей зиме. Например, «свистит синичка – зима будет ясной (тёплой?), а пищит – морозной».

«Синицы появляются стайками около домов – жди холодов».

«Синица пищит и жмётся к дому – к морозу».

     То всё резвились да «вокальничали», а это слетелись – значит, к метели и снегопаду. Подзаправятся и за застрехой им никакая непогода нипочём.

   Ну русичи народ довольно сентиментальный. Стучится синица в окошко – к доброму известию и даже подарку. А на старости лет дедушка Толя домекнул и чётко-чётко стал расслышивать: чего-де мешкаешь, старый хрен? На столе крошек-то, крошек-то, кто в кормушку-то нам их вынесет – Пушкин?

    Учёные считают синицу одним из главных в птичьем мире санитаров природы. Семьи у них большие, в них бывает до пятнадцати птенцов. Это сколько корма надо, чтоб накормить такую ораву?

   Чем побаловать их? Самый желанный корм для маленьких синичек – подсолнечные семечки (ни в коем случае не жареные!), а также крупы – пшено, ячмень, и гречкой не брезгают. Но всё это только в сухом виде! Среди птах они всё равно, что хохлы, любят сальцо, но ни в коем случае не солёное! Ну а, если, глядя на этих милых птах, сердечко ваше растеплилось, они благодарны вам будут за такие вот деликатесы: тыквенные семечки, ягоды рябинки, кедровые орешки ну и особливо – грецкие. Не откажутся они и от вареной картошечки (тоже не солёной) и мороженого маслица скоромного.

   Почему они у нас именно синицами именуются – по цвету оперения? Нет, от благозвучного «синь-синь». Вот какие любители вокала были наши предки-то!

   13 ноября – Юровая. Праздник охотников и рыболовов.

   Юровая – от слова «юрить», по словарю Даля: «кишеть, толпиться, суетиться, толкаться туда- сюда». Ну слово в слово - про непосед охотников! В отличие от суетливых кровопускателей-охотников рыболовы – народ усидчивый. Они даже водочку приемлют «на рабочем месте», как говорится, не отходя от удилища, тогда как охотники занимаются этим уже после «ловитви», в форме многолюдных и шумных сборищ-гульбищ. Только в одном они друг от друга не разнятся - в не умеренной похвальбе-хвастовщине да в обильности выпивки. И те, и другие зело «вместительные ребята»…

     14 ноября православные всего мира памятуют и славят безсеребренников (приставка здесь «без», а не «бес»!) и чудотворцев Косму и Дамиана, искусных врачевателей, безвозмездно исцелявших страждущих. Как телесно, так и духовно. Им молятся также о просвещении разума к изучению грамоты. А вот в народном месяцеслове этот праздник значится: «Кузьминки – куриные именинки» (Ничего себе – «именинки»! Скорее это – поминки куриные-то…). Именно в этот день на Руси начинали закалывать молодых петушков (вот уж воистину по-чёрному юморили наши предки насчет «именинок»-то!).                             

     Козьма и Демьян почитаются на Руси, как покровители рукомесленников и главным образом – кузнецов. Людей сугубо-сугубо уважаемых в старину как на селе, так и в слободах да и в городах. Это ещё на моей памяти было: около кузнеца кажинный день сельчанки крутилисиь со льстивыми улыбочками. В глаза-то льстивые-льстивые речи говаривали, а за глаза (но это не у нас, конечно!) вот что (цитирую Даля): «Портной вор, сапожник буян, а кузнец пьяница»; «Умудряет Бог слепца, а чёрт кузнеца»; «Кузнецу, что козлу, везде огород»; «У кузнеца, что стукнул, то гривна». Увы, увы, увы!.. На всё это разве что вот эту поговорку ещё привести: «У кого ума нет, кузнец не прикуёт»! И зависть твою он в горниле не выжжет…

А сами безсеребренники Косма и Дамиан (в народе - Кузьма и Демьян), издревле на Руси почитаемые, как мастера-рукомесленники, за свою работу, как свидетельствует предание, ни с кого и никогда денег не брали. Вот уж воистину – святые. Не постами, не поклонами, не веригами на своих телесах они искали и стяжали Царствие Небесное.

   Зашёл как-то к соседу Андреичу, дружбу с которым мы ещё по покойным ныне родителям нашим ведём. Вынес на крыльцо топор без топорища, похваляется: «Глянь, Николаич, на лезвие – ни одной зазубриночки! А я ведь намедни им, хошь верь – хошь не верь, стальную проволоку в пристук рубил. Он, видишь, по обуху треснул, поэтому на подволоке без дела валялся – вот и сохранился с дедовских времён. А я заварю ему обух-то по шву, и он всем топорам топор будет!

   Диву даваться приходится: это как же без всяких там нанотехнологий нашим предкам удавалось такой булат сотворять? Ну никак не назовёте вы нынешние топоры и ножи булатными, коль они от соснового полена (топоры) и от жестковатой хлебной корки (ножи) зубрятся.                                                      

   Ныне вон даже у селян, людей по преимуществу сугубо здравомысленных , - даже у них хорошо знаемыми, ну то бишь знаменитостями числятся те, кто ногами дрыгать или под «фанеру» голосить горазд. А вот не так уж и давно на селе-то знатными считались мастера-рукомесленники - валялы-шаповалы, коновалы (ветеринары), портные, столяры, ну и, конечно же, кузнецы (о лекарихах-шептуньях вдругорядь поговорим – тоже знатные-знаемые люди на селе были!).

   Ну и кого было ставить председателем сельсовета в сорок шестом году в Аскулах, как не Ивана Игнатьича – коммуниста с военным стажем, с фронта вернувшегося – вся грудь в боевых наградах, да ещё и с сержантскими лычками на погонах? Ну, конечно же, его не «поставили», а избрали (ну как в том анекдоте: «выбирай любую» - одну-единственную папироску в портсигаре). Но не заладилась руководящая работа у дяди Вани – двоюродного брата моего отца.

    Оно и нынче-то крепкая выдержка сельскому руководителю потребна, а при тогдашней простоте нравов – особенно. Сверстники мои хорошо помнят это: как бы ненароком заглянул к вам в дом предколхоза – и, как по мановению волшебной палочки, на столе сразу же появится бутылочка «треклятой», которую перед этим гостеприимная хозяюшка любовно вытерла от насевшейся на ней в подполе пыльцы. И удивляться тут нечему: предколхоза на селе вот уж воистину был владыка тогда. Сено с поля привезти или болящую в райбольницу доставить - лошадь нужна? Отходы для поросёночка кто выпишет со склада? Да мало ли нужд у селянина, а особенно у вдовы-селянки?   Ну предсельсовета, конечно, колхозному председателю не чета, но тоже шишка-то та ещё.

   Вот уж воистину «неисповедимы пути Господни». А в Аскулах с церковного на обычный это мудрое изречение перевели так: «Не знаешь, где потеряешь, где найдешь» или «Нет худа без добра». Не выдержавший то ли испытаний, то ли нагрузок начальственных дядя Ваня Костин стал знатным-знатным колхозным кузнецом (сказались, видимо, гены моего двоюродного деда Игната: тот еще рукомесленник-то, говорят, был!). Нет слов, портной-портниха, шаповал-валяла и даже коновал-ветеринар – профессии знатные, но довольно редкого потребления. Ну часто ли селянин и даже селянка обращались к портному или портнихе – дай-то Бог раз в год. Или валяла: с весны и до осени – Ванька и Ванька. И только под угрозой наступления холодов вспоминали, как он по отчеству уважительно кличется. А кузнец – в нём завсегда потребность как у хозяина, так и особенно у хозяйки.

Каким умельцем, однако, в кузнечном деле-то Игнатьич (до самой смертыньки его только так именовали односельчане) оказался. Однажды, рассказывали (причем не без удовольствия: любили похвалиться, а то и похвастаться-то мои тогдашние земляки!), даже сам главный механик МТС из Соснового Солонца в нашу кузницу с какой-то замысловатой деталью то ли от трактора, то ли ещё от какой сельхозмашины заявился: «Будь добр, Игнатьич, отремонтируй: у моих что-то не ладится. А ты у нас, как ювелир!»

   Не только у механизаторов нашего колхоза Иван Игнатьевич в фаворе пребывал, но и у всего остального населения, особенно у женщин. Всё умел делать мастер, И мотыжку выковать (по сю пору кое у кого хранятся и в употреблении пребывают таковые), и ухват, и сковородник, и багор горящие брёвна растаскивать-разбирать, и крюк затонувшие вёдра из колодца вылавливать, и грабельки, и вилы   починить горазд был. У меня на подволоке по сю пору (увы, теперь уже без практической надобности!) лежит полуведёрный медный самовар с целым десятком выставочных медалей по бокам, мастерски залуженный им.

   Это вон нынче заходи в хозмаг – любой инструмент, любой инвентарь к твоим услугам. А в то время власть больше о выпуске танков да пушек заботилась. До ухватов и сковородников ли тут? А дядя Ваня даже утюги стародавней конструкции приловчился мастерить. Не те, конечно, которые углями, как самовары, только без трубы, нагреваются. Из-за их нехватки он стародавние цельнометаллические изготавливал, которые на раскалённых углях-то в печи или в подтопке разогревались. Ими даже рогожу можно было разглаживать. Хлопотно-копотно, а куда деваться-то было? Электричество в селениях Самарской Луки только в1958 году появилось, после пуска ГЭС. Уходил в Армию, старыми пользовались, а приехал на побывку в шестидесятом (прошлого века), матушка гимнастёрку уже электрическим гладила. Чуть ли не ликовала: «Хорошо-то как стало: только включил – гладить можно. А на углях-то когда ещё разогреется!».

   Я про дядю Ваню всё это прописал не ради бахвальства, а молодым моим землякам назидания для! Почитай, в каждой семье, в каждом роду-племени есть свои знатные и замечательные люди. Доблестные участники войны, а то и войн, самоотверженные труженицы (и малолетние труженики) в тылу, знатные механизаторы, полеводы и животноводы - все те, кем из века в век создавалось народное достояние, которыми гордиться надо и с которых по силе-возможности пример брать. А у «Ивана, не помнящего своего родства» судьба неприкаянного бомжа…

   Кузьминки слыли еще и девичьим праздником. В некоторых селах существовал такой обычай. В день Кузьмы и Демьяна девица на выданьи с самого утра вместо матери как бы становилась хозяйкой в доме («Заступала на пост!»). Стряпала и своей стряпнёй сородичей и соседей угощала. И всё это делала под неусыпным надзором и попечением родной матушки. Чем ни пример и школа домохозяйствования? А еще, говоря по-современному, тот еще был пиар-то! Вы думаете, на этом угощении не было «тайных агентов» и «засланных казачков» со стороны родителей и родственников будущих женихов? Ой, как вы ошибаетесь-то! И будущая сваха там всенепременно присутствовала и всё-всё выглядывала, «досье на невесту собирая»…

    Вот пришлые да приезжие - все, как один, изумлялись тогда: какие-де в Аскулах и других селеньях Самарской Луки знатные стряпухи. Ну как есть мастерицы! Что ни сотворят – объедение, да и только! А что изумляться-то?! Они сыздетства к этому своими матерями приучены. А что якобы мисками да сковородками в мужей лукаются, «артобстрелы да бомбёжки устраивая», да с ухватами наперевес за ними, как гренадерши, устремляются, когда те слишком уж долго у соседки по её якобы настоятельной просьбе жерди на сушиле поправляли, - так это всё враки и досужие (если не злокозненные?!) домыслы!

   «Козьма и Демьян с гвоздём». Начало зимы. Первые морозы. Вы думаете, случайно петушков порешать стали? Кончилось для них дармовое ёдово-то.

   15 ноября – Акундин (Анкундин). «Акиндин разжигай овин». Начало обмолота жита.

   В стародавние времена, когда молотилки только у горстки зажиточных мужиков были, хлебушко обмолачивали вручную. Били-колотили снопы в риге или овине, на гумне цепами. К вечеру молотильщики без рук оставались. А вот детворе тут радость превеликая выпадала. И родители мои, и тётки с дядьями с доброй улыбкой вспоминали «игрища» на гумне. Почитай, целый день бегали, прыгали, кувыркались на распущенных по риге снопах. А какой аппетит нагуливали! Самый настоящий жор. «Вы никак с голодного поля прибыли?!» - нарочито изумлялась хозяйка, подливая едокам щей.                               

   В старину, когда на селе не только телевизоров и компьютеров, но и клубов и изб-читален не было, чем же по вечерам молодёжь занималась, как досуг свой проводила? Владимир свет-Иванович просвещает нас: с Кузьминок начинаются теперь уже самые настоящие (что называется, «полномасштабные»!) вечёрки-посиделки (Я думаю, вы уже догадались: не Писание читать они каждый вечер там собирались).                                                     

    У них много названий. Это и вечеринки, и вечерухи-вечерушки, и посиделки, и засидки. Весной и летом на базарной площади или за околицей молодёжь «отрывалась», а зимой куда податься? На морозе да на снегу не больно-то распляшешься да разрезвишься. А пообщаться-то страсть как хочется! Вот и придумали вечёрки устраивать. Где? А у какой-нибудь одинокой старушки, у сиротливой вдовы, а то и у вдовы-то соломенной, ну то бишь у солдатки-жалмерки, муженёк у которой в солдатах, царю-батюшке службу служит. Выбор выпадал на такую, чтоб её, и старушку, и вдову, и солдатку, не только «арендная плата», на которую всем миром складывались, устраивала, а и чтоб эта до полуночи колготня ей не в тягость была, а зачастую и радовала. Хоть стар, хоть млад - кому это не захочется в атмосферу молодёжного веселья с головой окунуться? И еще одно условие для такой избы настоятельно требовалось: чтоб подальше от людских глаз она отстояла, где-нибудь на отшибе. Вы думаете, и тогда среди бывших весельниц да хороводниц, уже «вышедших в тираж», ханжей да показушных смиренниц не было?! О, как вы заблуждаетесь! Это ещё и я застал таких в свои младые лета сельские.

   А к тому же на селе был ещё более строгий страж нравственности – сельский батюшка, в зависимости от темперамента сурово или очень сурово, как, например, протопоп Аввакум, окормлявший свою паству в купе с местной властью. Но уже после «освобождения» - отмены крепостного права, когда барин потерял полноту власти на селе (тогда он самолично, без всякого там суда и следствия мог выпороть провинившегося и даже своим волеизлиянием отправить его на каторгу), на сельские улицы хлынули ручейки свободы. Да, аскульский батюшка, сказывали, весьма и весьма не одобрял вечёрки-то не только в Рождественский и Великий посты, но и в постные дни – по средам и пятницам. Толку-то! Вот как бравировали наши добры молодцы тогдашние:

Мы и в пятницу, и в среду

Ходим к девкам во беседу.

Попоём и поиграем,

Нам беседа будет раем!

Пусть нам бабки говорят:

Попадём за это в ад.

Но с такими и в аду

Будет сладко, как в саду.

Будет, как в малиннике,

Когда рядом миленьки.

    Хотя парни иной раз и прибеднялись:

Всё постимся да постимся,

Одну тык(о)ву едим.

До того уж допостились –

И на девок не глядим.

   О, лицемеры и посконные врали! И как это языки у них поворачиваются и не отсохнут! И как это возможно – самаролукскими красавицами-селянками да и не залюбоваться?! А хотя бы и в пост!

    И вот какие частушечки вырывались на белый свет из горячих уст красных девиц и у недовольных молодиц:

Перестань долдонить, бабка,

Про наши свидания.

Знай, посиживай на печке

И читай Писание.

   Это вот тоже не иначе, как девичьего ума творение (те ещё хитрованки-то!):

Приходи, милашка, в баню,

Будем вместе париться.

Иль напрасно у нас в доме

К свадьбе пиво варится?!

   Но не на таковскую напал!

Дорогой милёнок Ваня,

Поступить мне так нельзя:

Пусть сначала будет свадьба,

А попаришь опосля.

Кстати сказать, а откуда наши красны девицы в старину знали, что они действительно красные-красивые-то? Только ли со слов добрых молодцев, тех ещё краснобаев-то?

   Герой старинной сказки случайно наелся волшебных ягод (винных, поди?) и хотел запить их водой из родника (закусывать надо, детинушка, - запивать вредно!). Глянул на своё отражение в воде и ахнул – ба, у него выросли ослиные уши!

   Спокойная поверхность воды действительно нередко служила человеку зеркалом («Всё б у озера сидела, на себя в воду глядела – девья воля. Говорят ей добры люди: кто полоску жати будет? Беги в поле!»). Но тихую речную заводь и даже лужу в дом не возьмёшь. Вот и пришлось дошлым (изыскливо-умным да умелым) придумывать (чего для бабёночек не сделаешь?) твёрдые зеркала из полированного камня или из гладких металлических пластинок.

   Эти пластинки иногда прикрывали стеклом, чтобы они не темнели на воздухе. А потом наоборот – научились покрывать стекло тонкой металлической плёнкой. Произошло это в итальянском городе Венеции. Надо ли говорить, что венецианские купцы торговали стеклянными зеркалами-то втридорога? Делали их на острове Мурано. Как? Долгое время это было тайной. Несколько мастеров поделились своими секретами с французами и поплатились за это жизнью.

   На Руси тоже пользовались металлическими зеркалами из бронзы, серебра и булатной стали. Потом появились стеклянные зеркала. Около трёхсот лет назад Пётр 1 распорядился построить в Киеве зеркальные заводы. Ну городские барышни – особ статья. А вот с массовым появлением зеркал на селе производительность труда среди женского населения, сказывают, упала на пять, а где и на семь процентов! Надо бы прополкой заниматься, а она в зеркало пялится, надо бы тятяньке в погреб за холодненьким кваском спрыгнуть – её от зеркала не оторвёшь. Охо-хо-хо! Не знешь, что от этого технического прогресса ждать…

Недавно узнал. Вот, оказывается, ещё на одном направлении мы вперёд вырвались. Одно датское исследование показало: русские женщины проводят перед зеркалом больше времени, чем другие, то бишь занимают по этому показателю первое место в мире. Скрупулёзно подсчитано: 57 процентов россиянок в возрасте от 18 до 49 лет тратят не менее 45 минут, приводя себя в порядок, прежде чем выйти из дома.

   А кто за нашими? Оказывается, голландки, британки, польки и немки. А кто меньше всего собою занимаются? Испанки, итальянки, турчанки и (не поверите!) – француженки (Опрос производился в интернете среди более, чем четырёх тысяч женщин).

   Заметили, кто меньше всего заботится о своей внешности («И так слопает!»)? Южанки! А вот северных широт мужичка завлекать да завлекать надобно! К тому же: среди кого опрос-то проводился по интернету-то? В провинции? То-то и оно! Если бы провели его, скажем, среди самаролукских да и общесамарских дачниц в страдную пору, не угодили ли бы они, наши землячки-то в самый хвост этого списка? Румяные да загорелые, завсегда весёлые да задорные – мужикам никаких эротическо-завлекательных примазок не надо. Даже седовласые старцы (которые хоть и прадедушки!), а всё равно, культурно выражаясь, к ним живейший-живейший интерес проявляют. А что бы вы хотели от провинциалов-то? Это вам не столичные мужичишки-заморыши. В провинциальных городках, как и на селе в старину, естественная красота-то ценится – румянец да свежесть!

   И удивительно ли, что вот как по интернету некоторые столичные дамочки (Ужли и среди самаролукских и общесамарских насельниц   такие найдутся? Ни в жисть не поверю!) так в мечтах своих (у, блудодейки!) понимают «настоящую любовь». Вот пришла-де я домой с гулянки поздно ночью, завалилась к благоверному под бочок и, до нельзя утомлённая, сразу же заснула. Утром проснулась – голова разламывается, а во рту – пустыня Сахара. А муженёк уже тут как тут – с баночкой рассола в руках. Нежно-нежно в глазыньки мне заглядывает и вопрошает: «Любимая, может пивка? Я мигом слётаю!».

   Увы, и муженьки случаются им под стать. Вот один из таковских, он с таким предложением к милой жёнушке вышел: ты-де, любимая, веди себя со мной, как с собачкой. Покорми и погулять выпусти. Вот уж воистину не коренной то был насельник-то самаролукский, плохо он ещё изучил нравы и поведение коренных самаролучанок-то. Жив-то, жив, но не шибко здоров он после своего посыла-то остался…

   Я вот своим молодым землякам на засыпку вопросец задам: был такой случай, чтоб ты вернулся откуда-то, а полы уже вымыты? То-то и оно! Любят бабёночки показухой-то заниматься! Пришёл, тебе бы теперь на диванчике полежать, а она сразу же за уборку принимается. Халат или юбочку («Чтоб не мешали!») высоко задерёт и всё глаголью да глаголью перед тобой (глаголь – это четвёртая буковка в кириллице)…

   Да, да, да, не только в Рождественский, но даже и в Великий, исключая, конечно же, Страстную, самаролукские добры молодцы и красны девицы не больно-то в вечернее время засиживались по домам рядышком с бабушками да дедушками, внимая их душеспасительным беседам и наставлениям. Почитай, каждый вечер собирались они на беседы-вечёрки, А чего бы вы хотели от молодёжи?! А особенно – ежели весной! Вон кошка на что уж «скотинка» домашняя (зимой-то, бывало, выпросится на улицу «до ветру» и через пару минут уже в дверь царапается: впускайте!), а это вон как ошалела: по всем ночам где-то мызгается. А мышам-то, мышам-то в таком разе какое раздолье! Это все равно, что старшина роты, бывало, домой уйдет – в казарме, будто атмосфера сменится.

   Ну а шибко праведную бабуленьку, ежели «выступать» начнёт, находчивой внучке и урезонить её найдётся чем: ты-де, бабуленька милая, не от того ли прихрамываешь-то, что сама постами-то на вечёрках поплясать горазда была? Что оставалось, таким вот образом урезоненной за грехи молодости, делать старой? К образам становиться да поклоны класть. Да не простые, а поясные, хоть и спинушка-спина болит-ломит ни в силу как! И бесшабашно-беспечная внучка (придёт-придёт время!) так же вот поклоны-то будет отмахивать. Всему своё время: время раскидывать и время собирать камни. Время грешить – время каяться. Между прочим, кулугуры, ну то бишь старообрядцы нашенские таким наставлением руководились: не согрешишь – не покаешься, а не покаешься – не спасёшься! И то сказать: не самыми ли великими праведницами стали такие великие грешницы в младости, как Мария Магдалина и Мария Египетская?! Это и по нашему селу Аскулы, Богородское тож хорошо знаемо и ведомо: многие не шибко высоконравственного поведения девицы в младости   ну ни такими ли богомолками в старости заделываются!

   Но всё же в пост-то красны девицы приходили не налегке. С работой (ручной): на прялке пряжу прясть или на веретене нитки сучить, шитьём или вязаньем заниматься. Как говорится, приятное с полезным сочетать. Да ещё как сочетали-то истово, потому как двойной надзор подразумевался. Один – это маманин поутру: а ну-ка покажи, мол, девонька, что ты вчера вечером наработала. А другой - со стороны парней. Пошутковать да похаёрить они что мастера, то мастера были, а между тем обзор-то, ого-го, какой вели! Не похлеще ли, чем на передовой в сторону противника! Какая девка только искоса улыбнётся, а сама всё в работе да в работе, трудяженька этакая. А которая – только глазками стрелять…

      И заключение делали: эту вот, дай Бог, в жены бы, а вон ту «стрелялку» зазывно-глазастую, если что – то полюбовница хорошая будет! Ну как бы пристрелку вели. И интенсивно, выражаясь по-современному, вели-то её: не за горами мясоед. Не успел до постов Рождественского или Великого «пристреляться» - жди теперь Покрова…

   Постами плясать – ни-ни! Как говорится, Боже упаси! А вот частушки распевали, только тише обычного, дабы сельские праведницы не сокрушались перед будущими свекровками да тёщеньками: опять-де ваши детки-то всю ночь хаёрили – почём зря песнячили! А губки-то, губки-то при этом как горестно сжимали!.. Эти частушки зачастую не просто забавы ради распевались, а с жалобой или намёком. Ну кого могли оставить безучастным такие вот сетования:

Меня тятька во беседу

Отпускает по часам.

Милый тятенька, пораньше

Ты ложись-ка лучше сам!

Мне девчонке молодой

Отливали грудь водой.

Неужели на том свете

Он за это не ответит?

Сруби, тятенька, мне келью

Во сыром бору под елью.

Там я буду птичек слушать

И сухую корку кушать.

А про Кольку-Николая

Я и слушать не желаю!

   Вон ведь как! Набираю эти горестные строки, а сам чуть ли не слезами заливаюсь. Тем более, что по отчеству-то я Николаич…

   Вот чего не было, того не было на этих посиделках-вечёрках у наших прабабушек – это спиртного. Даже в мясоед проходили они на трезвую голову. А зачем оно молодым да здоровым, у кого и так кровь-то играет, у кого и так энергия из души ключом бьёт? А вот сладеньким парни девок-то прикармливали. Помните эту песенку «Ты б ходил-ходил ко мне по чаще, ты б носил мне пряников послаще, я б тогда тебя…»? Прикармливали конфетами да пряниками-коврижками, желательно и «понтово», чтоб не из местной лавки, а из Самары или хотя бы из Сызрани, тогдашнего уездного града нашего. И нередко, стервецы этакие, как говорится, «добивались успеха».

   «Прикармливали» - городской молодёжи, видимо, надо пояснить значение этого в то время весьма и весьма ходового слова на селе (ну это, когда каждый двор скотины полон был, и предки наши вкушали доморощенное мясцо, сальцо и молочко). А означало оно вот что. Прежде чем телёнка, козлёнка или ягнёнка по весне в стадо-табун пустить, и что б он повечеру домой стремился, его корочкой хлебушка, богато посолонённой, угощали-миловали. А как после табуна повечеру он восвояси к родному двору заявится – ему такое же угощение из хозяйских (главным образом, детских, конечно!) в его нежногубенький роток вручается. И так недели две, пока не «прикормится». Забыть ли такое? Только, бывало, завидит тебя эта якобы глупенькая скотинка и опрометью, опрометью бежит к тебе в предвкушении лакомства! Да чего там телятки, ягнятки и козлятки – коровы, даже коровы, эти уже несколько раз стельные матроны, также, мягко говоря, не оставались равнодушными к таким угощениям. Схавает из хозяйских рук хлебную корочку – и довольная-предовольная, степенно хвостом помавая, в родной двор шествует. Именно родной – в этом я неоднократно убеждался. Как они не скучают, а вот уж воистину тоскуют по нему в случае разлуки с ним – сердце разрывается у бывшего хозяина, глядя на такие страдания бедной животинки!

   Итак, все эти вечёрки-посиделки даже в мясоед проходили на трезвую голову (Это было вплоть до «столыпинщины», которая порушила сельскую общину с её довольно жёстким укладом мирской жизни, когда мир потерял власть над селянином). Пьяного, по словам бабани, особенно, если куражиться стал, парни сразу же выдворяли из избы. Ну а уж потом голытьба молодёжная, «почуяв волю» после столыпинской реформы, даже в пост не стеснялась ватагами расхаживать по улицам («Свобода, мля, свобода!») и горланить…

   А заканчивались вечёрки-посиделки такой вот незамысловатой на вид, но наставительно-назидательной частушечкой (обычно на кон её выдавала сама хозяйка «беседной» избы – «беседки»:

Не пора ли вам, молодчики,

Со беседушки домой,

Не пора ли красным девицам

На подушку головой!

   18 ноября - Галактион. Этому святому красные девицы на Руси о хороших женихах издревле молятся. Может, это потому, что наделённый даром убеждения святой Галактион в своё время просвятил язычницу Епистимию. Он убедил свою подопечную вести девственную жизнь, после чего молодые супруги удалились в монастыри. И когда святого Галактиона во время гонений взяли на мучения, любящая супруга присоединилась к нему, чтобы разделить с ним чашу страданий...

    Если отцам и дедам нашим на селе щей-то плошку всклень наливали и каши в чашку - малышу такую и не приподнять. А ныне вот про какой разговор прадедушке Толе известно стало   (Вот уж воистину такие вот проговорки, как лазерным лучом человеческую душеньку высвечивают!):

   - Тебе сколько накладывать-то?

      И я бы так же ответил:

   - Сколько себе наложила, столько и мне.

     И вот тебе, как выстрелом в упор:

   - Ну ты и жрать!

   А ведь «героиня» этой проговорки на «пищевую» тему наверняка в стремлениях (или хотя бы в мечтаниях) похудеть пребывает и даже попоститься (подиетничать) не против. А вот - поди ж ты…

   Думаю, кое для кого будет не безынтересно ознакомиться вот с этим текстом (люблю рыться в редких книгах и изданиях):

   В Древнем Египте благодаря правильному питанию дольше всех жили фараоны-цари и … самые обычные крестьяне. Занесённый в Книгу рекордов Гиннеса за самое долгое в истории царствование Пиопи 11 правил страной аж 94 года, Рамсес 11 Великий сидел на троне 67 лет. Простые крестьяне в ту пору (без районных больниц, без обязательного медицинского страхования!) зачастую доживали до семидесяти лет. А вот жрецы, ну то бишь тамошние попы, одни из самых богатейших людей древнего Египта, едва достигали возраста сорока пяти лет. Почему?

   По свидетельству известного египтолога Абу-Хамида аль-Маджида, жрецы умирали от закупорки кровеносных сосудов и инфаркта, так как ели откровенно нездоровую пищу - свинину. От тех свиней, что подвергали закланию на алтаре богу Сету (древне-иудейские попы оказались по смышлённее, они своему Яхве заколали только тельцов и агнцев!). И вот они, египетские попы (ну не пропадать же доброму добру!) и наваливались на свининку-то. Вон хохлы всё ищут древние корни происхождения своей великой нации – нет ли тут древне-жреческого (египетско-поповского) влияния на их салолюбие?!

   В назидание нашим богачам «гурманам» привожу меню (для истинно-здорового похудения!) фараона Аменемхета 111:

   Завтрак – салат с оливковым маслом из зелёного лука, огурцов, чеснока и редиски. Через полчаса после завтрака – стакан молока (лучше козьего, но сойдёт и коровье).

   Второй завтрак – фруктовый салат, дыня, виноград, зёрна граната.

   Обед – варёная говядина, овощной салат, виноград, через полчаса снова стакан молока.

   Ужин – печёная рыба, если её нет – варёная курица с порезанным луком и чесноком.

   Египтолог подчёркивает: во всех случаях фараоны обходились без хлеба, ели его они весьма неохотно. В отличие от фараонов пища крестьян была очень простая: овощи, фрукты, а из мясного – голуби, перепёлки, а также мыши и ежи (их запекали в глиняных горшочках). Употребляли их из-за недостатка еды или из-за полезности - для египтологов вопрос открытый.

   И вот ещё какое прибавление к диете фараонов. Судя по псевдоисторическим фильмам, их якобы носили на плечах рабы с опахалами в руках. На самом деле фараоны, как и простые селяне, очень много ходили – по 15 – 20 км в день! Ну ни пример ли для некоторых городских пенсионеров?!

   А чем питались наши предки?

   Вот если бы мой прапрапрадед по матушке Иван Васильевич Макеев вместе с сыном своим Яковом Иванычем и снохой Дарьей Ермолаевной в девичестве Исаевой (оба 1843 года рождения) каким-то чудесным образом наведались ко мне домой, ну супруга моя Раиса Алексеевна, конечно же, расстаралась бы, торовато сотворяя гостеприимный стол. Ну с жареным-пареным не успела бы, а посему стол уснастила бы колбаской как варёной, так и копчёной с горошинками сальца, консервными баночками не с какой-то там селёдкойц или скумбрией, а с лососью. Не иначе, к4ак красовались бы на столе конфеты, пирожное (внучка смызгала бы за ним в соседний магазин). А тут бы и с сосисочками, чайком-кофейком расторопная правнучатая сношенька подоспела.

    Представляю, как расширились бы глазыньки у моих дорогих гостенёчков при виде таких кушаний! Ну прабабушка Дарья свет-Ермолаевна кусочками сыра на тарелке заинтересовалась бы: «Сыр, говоришь? А что же он у тебя жёсткий-то какой? Из такого сырники испечёшь - молодой не уест!» (сыром на Руси в старину творог называли, а теперешний сыр-то тогда из Швейцарии не импортировали!). Подивовались бы, конечно, на колбаску, на консервы, на пирожное, на конфеты, а особенно на чаёк да кофеёк - как ни упрашивала бы их правнучатая сношенька, ни за что не согласились бы вкусить этого заморского зелья.

      В изумленни вытаращили бы они свои ясны оченьки и на арбузы и дыни, на помидоры и огурцы, на кушанья из кукурузы и фасоли и даже на картошечку и подсолнечное маслице. И даже на сливочное, его сразу же «затапливали».

   Чем же питались наши предки? Вот сведения из статьи кандидата исторических наук Веры Боковой, опубликованной в центральной газете, которые ныне мало кто читает не только из-за цены, но и ограниченности по сравнению с советскими временами тиража.

   На столе нашего предка преобладала мучная пища: ржаной хлеб, которого ели много и предпочитали любому другому (даже в особо любимые калачи добавлялась ржаная мука), пироги и пирожки сотен (какие изыскливые наши предки были!) видов с различными начинками, блины, оладьи, хворост, тестяные шишки (колобки?), перепечи и множество других изделий из теста, сдобренных мёдом, патокой, творогом, яйцами, жиром – свиным и бараньим, а в пост - конопляным маслом и ореховым молоком.

   Кроме пирогов, обед обязательно включал лапшу и кашу – пшённую или гречневую. Кстати, именно гречневая каша занимала основное место в народном рационе до появления картофеля: её ели и горячей, и холодной, с молоком и творогом, с салом и постным маслом, клали в пирог, добавляли к мясу.

   Ну и, конечно же, наши предки ели много мяса и рыбы, а в посты – грибов. Сохранять продукты в то время было сложно, молоко быстро скисало, мясо и рыба портились, поэтому они подлежали немедленной переработке. В рационе тогда преобладала солонина, а свежее мясо ели только непосредственно после забоя скота, свежую рыбу – только что выловленную, в остальных случаях преобладала рыба солёная, копчёная и вяленая различными способами.

   Излюбленной приправой были лук и чеснок. Не отсюда ли известное восклицание Бабы Яги: «Фу, русским духом пахнет!».

   Сладкое состояло в основном из пряников (Ну недаром же аскульско-богородские красны девицы так заманивали парней: «Ты б ходил ко мне почаще, ты б носил мне пряников послаще!») и различных комбинаций   плодов и мёда (сахар тогда неукупен был для селянина ). Свежих фруктов ели немного, только в сезон. Поэтому преобладали моченья, соленья и маринады, а некоторые плоды, такие, как вишня, яблоки и даже экзотические, недавно появившиеся в те поры на столе селянина огурцы, варили в меду.

   19 ноября - Павел и Варлаам. Примета: «Если сей день будет богат снегом, то и зима будет снежная». Дай-то Бог! Но, по-видимому, увы, увы...

«Ужли человечество научилось управлять погодой? - картинно разводя руками, изумляется жигулёвский насельник на своей аскульской даче. - Стоит помыть машину – сразу же идёт дождь. А вот ежели зонтик с собой взял – знай: дождя не будет». Мы сами один год в Аскулах дивовались: снега совсем почти той зимой не было, Ужли потому, что сосед купленными осенью лыжами похвалялся?

   На жигулёвском вокзале один самарянин своей предусмотрительностью почти что на трезвую голову похвалялся. Он-де в письменном виде коммунальщиков предупредил: скоро-скоро зима нагрянет. Пусть, говорит, только попробуют потом сказать, что снегопад был внезапным. Я, говорит, копию этого предупреждения в «Волжскую коммуну» отправил!

    А я вот что раздобыл для своих земляков, главным образом мужского пола про жирные пятна, которые в самый неподходящий момент не иначе, как нахальные мухи, рассаживаются на нашей одежёнке. Ну ладно бы на пиджаке, а то на белой рубашке, в которой кое к кому ты полуподпольно наведывался

   Ну самаролукских, да и общесамарских бабёнок уму-разуму учить – себе дороже. А посему вот эти наставления из серьёзного источника о выведении жирных пятен я предназначаю исключительно для временно одиноких мужиков и вкупе с ними молодых парней. Вот отлучилась куда-то на какое-то время твоя благоверная, скажем, деток или внуков повидать и тебя временно одиноким оставила. Ну ни приволье ли? Это всё равно, что старшина роты после вечерней поверки домой удалиться изволили. Но вот незадача: на белой рубашке после того, как ты куда-то по делу отлучался, жирный след остался. Всего-то с двугривенный, но ведь от благоверной более точное определение по её приезде последует: «Где это ты так изгваздался?» А ты не будь дурак, вот что в этом разе делай. Пятнышко это, ну или пятно посыпь толчёным мелом и оставь на два-три часа – мел впитает загрязнение, и его можно будет легко стряхнуть или очистить щёткой. Хорошо помогает в этом случае и раствор, приготовленный из одной чайной ложки нашатырного спирта и двух столовых ложек воды.

   Ныне вон всё на зубные пасты перешли. А у кого зубной порошок имеется или тальк, посыпьте их на след растительного масла на несколько часов, а затем стряхните. Только осторожно, а то кое от кого дознавательный вопрос последует: «Чего это ты порошком-то (или тальком) делал, все полы изгваздал?!»

А это вот проще простого. Если жирное пятно свежее, положи несколько слоёв промокательной бумаги с обеих сторон ткани и прогладить тёплым утюгом, меняя бумагу. Рубашечка-то будет, как только что из магазина.

   20 ноября - Федот-ледостав. «Мученик Федот за собою лёд ведёт».

   Крайне суровые условия жизни заставляли любое более или менее крупное дело на селе делать сообща. Помочью. Большой – общесельской, например, колокол поднимать или околицу забором обносить. Средней (улочной или курмышной) - ну, например, местный колодец вырыть или подремонтировать, улицу от снега расчищать, колышки вдоль дороги ставить. Ну и малой (самой распространённой) - дом, сарай, баню ставить. А то и просто свинью заколоть.

   В этом участвовали уже только близкие родственники и, конечно же, соседи. Ну недаром же на Руси излюбленно говаривалось: сосед ближе родни. Ибо он не только со-сед (со-седящий за беседой и праздничной трапезой), но и со-раб, со-дел (соработающий и соделающий). Бывало, только подъедут к дому то ли воз, то ли машина с сеном, соседи дядя Миша скотник и дядя Миша комбайнёр (жатва ещё не началась, в это время ранним вечером дома) с вилами бегут помогать нам с отцом сметать сено на сушило. Это крайне-крайне спешная работа на селе в летнюю пору: а ну как дождь пойдёт – пропадом пропало сенцо-то. Почерневшим, им скотина даже в бескормицу брезгает.

   Вот после малой помочи-то (сруб дома, двора или бани поставили, огородный колодец вырыли) хозяин в лепёшку разбейся, а угощеньице знатное сотвори. Ёдово ёдовом, закуска закуской, а четверть горькой трёхлитровая чтоб на кону стояла, гоже того, четверть-то очищенной (так в годы моего детства аскульские старики по привычке «Особую московскую» называли).

   Вот через два дня после Федота с обнадёживающим наименованием ледостав на Матрёну предвиделась целая «серия» малых помочей-то…

   21 ноября – Михайлов день.

   «С Архистратига скот загоняют на зимний корм» (Даль). Всё, закончилась вольготная житуха для рогатеньких (скотинушки домашней – не чертей!). То свеженькой травкой мамоны себе набивали, а это на сенцо переходить приходится.

    Про Михаила Архангела такое у нас суждение было. Он по небесному чину Архистратиг, ну то бишь Главком Небесных Сил (Верховный, конечно, Сам Иисус Христос!). И вот что привиделось в стародавние времена нашему земляку дедушке Пантелею, о чём он якобы и не утаил от своих односельчан. Кажинный год в этот день Главком-Архистратиг обращается к Верховному   с прошением: устроить в день именин его михайловсую оттепель, дабы шибко славившие его в праздничном застолье, добираясь во свояси, ежели и упадали на улице, то не на груды мёрзлой земли (зря что ли ноябрь в народе груднем прозывается?), а на мягонькую оттепельную. А что она грязноватая, солдатику от многознающего старшины роды уже на первом году службы известно: «Грязь не сало – потрёшь, отстала». А посему мы команду «Ложись!» на любой местности безбоязненно-исправно выполняли. Знать, нисходил Верховный к прошению Архистратига Михаила, как бы куратора русских солдат, коль уже к обеду наступала оттепель, и ежели перебравшему служивому поздним вечерком доводилось споткнуться, то он, аки на мягкую перинушку, на вот уж воистину сырую землю приземлялся.

Шутки шутками, а вот этому я не раз и не два сам свидетелем был: не иначе, как всё-таки благоволил любимый служивыми Архистратиг-то к ним! Сколько раз так бывало: накануне Михайлова дня земля от заморозка, как каменная. И на тебе: на праздник прямо с утра - оттепель Не знаю случая, чтобы кто-то по возвращении восвояси ушибался.   На не мёрзлую-то земельку, если что, аки на мягкую перинушку, сваливаешься-упадаешь. Повторюсь солдатскослуживого тщесловия ради: не иначе, как на сей благословенный день любимец Божий Архистратиг Михаил схлопатывал у Господа Бога такое вот послабление погодное для своих шибко рьяных почитальщиков, бывших солдат Российской Армии.

Нас архангел Михаил

Мёдом-пивом напоил.

Он на небе генерал

И солдат побаловал.

    Особенно в Аскулах, Богородском тож, где Михайлов день был престольным праздником-то!   Бабаня вспоминала, в этот день чуть ли не у каждого двора телега стола, со всех сторон родные да близкие наезжали попраздновать-то. И тогда не только на односельчанках женились, и из других сёл Самарской Луки невест-то привозили. Так что за триста с лишним лет совместной жизни все исконно коренные самаролукцы сроднились-перероднились. Мирская жизнь была пронизана сотнями и сотнями родственных, дружеских и соседских уз и нитей. Наезжали даже из Ермакова и Кольцова, где в своё время вельми плодоносно проживали атаман Ермак Тимофеич и его товарищ, ну то бишь зам. Ивашка Кольцо. А в Аскулы, по горделивому преданию, сам Степанушка Разин с побратимами из Жигулёвских пещер наведывался, внося посильный вклад в решение наших тогдашних демографических проблем.

   Так что, бывало,   из кампании в кампанию мой односельчанин по недосмотру попал (а компаниями-то ходили по селу из дома в дом с песнями и плясками)– и, будучи не шибко трезвым, то сразу-то и не заметит, что в другую-то. Почитай, всё население не родня, так свойственники. Даже четвероюродные роднились.

    Живший в Казахстане приятель мой поведал: родословия аборигенов тамошних вглубь до полутысячелетия. У нас же даже на селе четвероюродные не роднятся, а там и двадцатиюродный братом считается. Вот уж воистину: братство всего народа!

   Больше того: преподавая по совместительству в педклассах, готовивших воспитательниц детских саду (в Тольятти в семидесятые прошлого века был бум рождаемости, ежегодно вводились в строй по десятку дошкольных учреждений), - поинтересовался у своих учениц, знают ли они отчества своих дедов? Увы…

Но, слава Богу, вроде помаленьку-полегоньку начинается поворот к истокам. Сужу даже по своему селу и по другим селениям Самарской Луки. Повторюсь: не только в Колизеи да в заезженные Кижи люди ныне устремляются, а побыть в простых русских селениях «неперспективных» стремятся, дотошно-дотошно интересуясь у стариков и старух, как жили-были в старину их предки…

   Так и быть уж не умолчу и о таком событии (конечно, гневно осуждённом моими односельчанками!). Мог ли себе представить двадцатипятилетней давности житель моего села, что аж из Москвы нагрянут некие личности, привезут с собой не слишком большой скромности деваху, между прочим, весьма и весьма казистую на вид. Свои душевные качества она не удосужилась представить, а вот сама на фоне нашей достопримечательности - двухэтажного , великолепной постройки дома купца Чукина обнажилась, приведя в смущение моих добронравных земляков мужеского пола. Видели бы вы, как их старческие ланиты рдели от смущения!

   Ну что ж, как говорится, нет худа без добра, как и добра без худа…

   А наутро послепраздничное опохмелье. Нескончаемые исповедания (не без похвальбы!), кто где и как свалился или как, не помня себя, до дома добрался. А бабы, бывало, жёны их многострадальные (насчёт многострадальности тут тоже не без преувеличения!) сидят себе и эти завиральные исповеди слушают и на своих благоверных, как на малых детей, поглядывают, а в глазах, когда между собой переглянутся, весёлые-весёлые огоньки у них прыгают. Но слушают-то внимательно-внимательно! А ну как кто проболтается, ведь в каком окружении в первые послевоенные годы вернувшиеся с фронта мужики пребывали. Чуть проглядела, и муженька твоего живо на сушило заманят… А может, и заманили кого по недогляду жениному, ну как проболтается, кобелина этакий?! Прямо-то не выскажется, а из маленьких-маленьких оговорочек умной бабёнке, как Шерлоку Холмсу, вся картина вырисуется…        

Сколь помню, зело чтили мои земляки этот праздник. Ну как есть солдатский!   У нас, кто служил, до конца дней наших останутся солдатские понятия. Ну, например, один мой знакомый свою благоверную комендантом звал (за глаза, конечно!). Как известно, комендант патрульной службой ведает, а кто для солдата, когда он в городе в увольнении, всего страшнее? Патруль! Чуть что, и бедного солдатика в комендатуру патрули влекут – вот тебе и увольнение сорвано. А шибко взыскательная супруга – это тебе не комендант с патрульной службой? Каких-то полчаса с соседкой побалакал – «патрульная служба» усекла это – и вот тебе гауптвахта. Воскресным днём из дома носа не высовывай.

   А вот на другой день (22 ноября), на Матрёну, как по заказу - мороз! Случайно ли это каждый год так случалось, когда в сёлах было много христиан, главным-то образом христианок?

   У Даля: «С архистратига скот загоняют на зимний корм». Ну это, как, бывалоча, нас, солдатиков, из палаток «на зимние квартиры» - в казармы.

   22 ноября – Матрёна.

«С Матрёны зимней зима встаёт на ноги, налетают морозы». Начинался закол домашней скотинки.

   Целый день, с раннего утра и чуть ли не до затемна на ногах – и вы думаете, это каторжно было для колольщиков? Мне по сю пору видятся их озабоченные и вместе с тем (ей-богу!) воодушевлённые лица. Вот уж воистину вдохновенным делом занимались они! Ну ни радостно ли было хозяину да и его сотоварищам созерцать это животрепещущее мясцо, которое всю зиму будет на его столе, а частью даже и в тузлуке на лето будет засолено?!

На Матрёну с Михаила–воина

На столе теперь убоина.

Не куриное яйцо –

Едим свежее мясцо.

   Всё лето ими, яичками-то пробивались. Бывало, на ниве в обед умнёшь из с хлебушком да с огурчиком и помидорками вприкуску – и, как тогда говорилось-баялось, к новым трудовым свершениям готов.

   С Матрёны и до Филиппа (заговенья на Рождественский пост) на селе начиналась «Мясная неделя».

На Матрёну мясом сыт,

Да Филипп в глаза катит.

Шесть деньков «Мясной недели»

Чуть ни мигом пролетели.      

   «Иней на деревьях – к морозам, туман – к оттепелям».

   Как нож острый, был этот туман селянину после «мясозаготовительной» Матрёны. Сердце сжимается от боли при виде осклизшей от оттепели свиной туши. Ну-ка, если оттепель долго продержится, что с ней делать придётся? В тузлуке засаливать? Коптить?

    А к тому же вот что надо иметь в виду. Не сообщали тогда селянам из первопрестольной о надвигающихся на них циклонах и антициклонах, не баловали их телевизионными передачами с «полезными советами». Как же тогда было жить в труднейших климатических условиях России-матушки (ого-го, какой строгой и суровой матушки-то!)? А на основе народного месяцеслова! Который имел силу неписаного закона для селянина. Закон-то вроде и необязательный, но нарушение его порой каралось очень строго.

    Вот, скажем, заколол ты вопреки этому закону (не имеющему законной силы-то!) свинку   на Кузьму и Демьяна, а на смену обманчивым заморозкам налетела оттепель – вот шесть пудов мясца у тебя и подпортило. А ведь народный месяцеслов предупреждал тебя: впереди михайловские оттепели! Или: заколол ты полуторничка на Матрену(22 ноября) согласно месяцеслову – как говорится, умница и молодец! Только имей в виду: «На Матвея(29 ноября) зима потеет». В этот день случаются оттепели. Готов ли ты к ним заблаговременно? Убрал ли ты лишнее из чулана, чтобы через две противоположные двери его висящая там мясная туша сквознячком обдувалась? Да и есть ли у тебя на этот случай в нём вторая дверь-то для сквозняка? Нет? Поторапливайся-ка с ней, недотёпушка!

      Случались, конечно, в этом законе, ну в народном месяцеслове то бишь иной раз и «ошибочки» (будто их в прогнозах синоптиков не бывает, хотя последние-то на основе показаний огромнейшего числа приборов как в космосе, так и на земле составляются!). Но в основе своей, составленный на основе не то, что многолетних, а многовековых наблюдений, он верно направлял многотрудную жизнь и деятельность селянина. И самой жизнью, ежедневной и многолетней практикой входил у него в привычку. А привычка, по словам поэта, Богом нам дана, замена счастию она!  

   24 ноября – «Федор Студит (землю студит)». Случайно ли, Господи, такое прозвище церковное у преподобного Феодора Студита? Ну недаром же нас в детстве стращали: «На Фёдора Студита на улице будет сердито!». Эка, напугали-то! «Пусть-ка дедушка Студит нас напрасно не сердит. Всё равно никто из нас на печи не усидит!».

   И на Студита продолжали колоть домашний скот - телят-полуторников, овец и коз перестарок, барашков и козлят. Скота держать старались по больше. А иначе на что жить было селянину, ну не на «палочки» же! Вторую свинью-то держали на продажу. Ну у взрослых сердца-то со временем позакаменели, а вот ребятне как тяжело было расставаться с ними! Они же воистину домашние животные-то! Чуть ли не год рядом с тобой жили! Но отношение к домашней живности всё же разное было. Вот, например, свинья, она и есть свинья: животное зело хитроумное и эгоистичное. К человеку у неё отношение сугубо потребительское: дай пожрать – и вся недолга.

   Хотя вот у свиней-самок есть что-то положительное и, может, даже и поучительное. Обычная картина: впереди вальяжно шествует хряк, за ним угодливо семенит хрюшка. И в лужу первым вальяжно возлагался хряк, а хрюшечка скромненько притуливалась с краюшка. Казалось бы, к чему такое почтение-то к «выложенному», ну то бишь кастрированному? А вот поди ж ты: субординация! Аскульские мужики то ли в шутку, то ли всерьёз попрекали своих благоверных: вы бы, мол, хотя бы вон у свиней обучались обхождению с мужиками-то, кое-какие манеры бы у них перенимали!

   Учёными, кстати сказать, замечено: по интеллекту свиньи почти не уступают нашим якобы (по Дарвину) старшим братьям – обезьянам. А это и простыми смертными замечено: вот от нас в некотором отношении свиньи-то шибко-шибко отличаются. Когда она напьётся (а у нас одно время по почину дяди Миши Подлипнова перед заколом взялись их остатками бражными после Михайлова дня кормить), то отнюдь не выглядит, как некоторые из нас в сильном подпитии. Походит-походит, бывало, по двору, нежно-нежно похрюкивая, и преспокойненько почивать уляжется. Никогда они пьяные разборки (вот хоть и свиньи!) не устраивали!

   Совсем другое дело – рогатенькие. Исключая овечек, конечно, Те хоть и ласковые, но туповатенькие, однако. Недаром мой бывший сосед по квартире свою не совсем «далёкую» супружницу всё овцой величал. А она его, не будь такова, бараном! Бывало, как начнут пререкаться – пыль до неба…

   А вот телята и козлята, те безраздельно ребячьи сердца покоряли. С того самого момента, как принесут его со двора ночью в избу, любовно облизанного маманей, - тщедушненького-тщедушненького. Стоит он в уголочке на тоненьких-тоненьких лыточках, покачивается. Того и гляди, на пол грохнется. А у тебя, с печи за ним наблюдающего, сердечко-то жалостью исходится и нежностью переполняется.                                                         

   С того времени более полувека прошло, как нам с отцом пришлось порешать телушку Звездочку (у нее на лбу белое пятно красовалось). Обычно на закол-то бычки шли. Но при «либерале» и баламуте Никите (Хрущеве) начались как бы гонения на домашнюю живность и, в первую очередь, на крупный рогатый скот. Ну не попрёмся же мы в светлое коммунистическое будущее с табунами частных коров?! А Звездочка по причине своего возраста начинала входить в разряд налогооблагаемых (и шибко облагаемых-то!). Сдать ее в колхоз - это за копейки-то?! Да неизвестно, когда еще и рассчитаются за нее. А и рассчитаются ли? А ну как найдется вождь побаламутестее Никиты?! Прапрабабку Звездочкину в 1929 году тогда не тронули, вместо нее прапратетку в колхозное стадо «коллективизировали». Нет уж, лучше мы ее на мясо пустим и в Самаре или Жигулёвсе на базаре продадим. Лучше, конечно, в Жигулевске: там стройка коммунизма идет, заработки выше, чем в Самаре, а посему и цены на сельхозпродукты подскочили. Я не оговорился, употребив слово «Самара»: из исконных насельников как областного центра, так и области в целом в разговорах никогда ее Куйбышевом никто не называл.

    Родилась Звездочка зимой, скорее всего в феврале, на Вуколу-телятника. Это вон у баб: запригожилось, белы ноженьки на чужую спинушку запрокинула - и аля-улю! А у коров насчет этого строго! У них это дело строго по графику. Это только неразумные телушки огуливаются, когда придется (и то по первости только!). А посему дня за два до Вуколы (19 февраля), а особенно в этот день, а у кого и дня на два с опозданием, - все село в эти дни, как говорится, «на ушах стояло». Как на военное положение переходили: по всем ночам, сменяя друг дружку, около стельных коров дежурили. Да, дворы еще по осени, до Покрова были ухичены, ни одной щелочки, не замазанной глиной, не оставлено, но температура-то все равно, как на улице, была, только безветренно. Так что как только Авторька (родилась во вторник) облизала по-матерински ласково своим шершавым языком новорожденное дитятко, Звездочку сразу же под жалобное мычание мамани унесли в избу. Ну не на морозе же оставлять ее, такую беззащитную?!                                                                                                                                                                              Ну а ты, конечно же, уже поджидал ее. Тоже, почитай, всю эту неделю вуколовскую на военном положении пребывал. И вот она, еле-еле на своих тоненьких ноженьках стоящая, жалобно-жалобно мычит, оторванная от любимой мамыньки. Пока они там, во дворе с коровой все (в том числе и отец, хотя рано утром ему на работу!) управляются, ты с печки прыг и пальчик в рот ей. А она жадно-жадно, глупышка этакая, сосать его. А сердечко твое мальчишеское все истаивает от жалости и нежности к ней!..

Но, чу! Возвращаются со двора! Ты шементом, будто воробей от кошки, на печь. К великому-великому неудовольствию и недоумению теляти. Причина этой прыти мальчишеской вот какая: упаси Бог, бабаня застанет тебя за совращением бедной телушечки! Палец твой несмышлёнка за коровью титечку принимает. И это, казалось бы, невинное увлечение (пальцесосание) у них в дурную привычку может перейти - сосать и жевать, что ни попало. Отчего нередко и погибают такие вот «сосы» и «жёвы». Сжует тряпку по недосмотру хозяев и от заворота кишок погибает. Не приведи Бог еще раз увидеть такую мучительную смерть этого воистину домашнего животного, как это случилось с соседской коровкой!..

    Ну а уже с утра у нас с ней дружба завязалась – «не разлей молоком»! Нет ласковее домашнего животного, чем теленочек. Козлята вот тоже ласковые. Но уже на третьем месяце не только он, но и она, козочка то бишь, так тебя своими молодыми рожками боднуть могут твою тощую задницу – мало не покажется! Не спорю, через полгода и иной теленочек такую вольность может позволить себе. Но – не телочка! Так что, знай, гладь свою любимицу, ей, как кошке, никогда это не надоест. При этом она своими волоокими таким благодарным взглядом тебя одаривает. Ну недаром же женолюбы греки своих афродит и других прелестниц волоокими называли! А какая привязчивость к человеку, как долго сохраняется она у них! Помню, приехал с Армии в краткосрочный отпуск, так по приходе из табуна Жданка (ну как бы племяшка Звездочкина) сразу же этак величаво-величаво пришествовала ко мне (Ну как же, за два года-то уже матроной стала, телушкой-то подбежала бы!). «Гляди-ка, признала!» - подивилась матушка.

И вот уже наша Звездочка из неразумной телушки-подростка в полуторницу-девицу превратилась. А все равно, как из табуна домой заявится, – прямо ко мне бежит: погладь и приласкай ее, молодой хозяин, и корочкой хлебушка угости. Такая вот дружба была и… По сю пору видится мне ее недоуменный взор, в последние мгновения ее короткой жизни обращенный именно на меня. Это именно мне, моим ласковым поглаживаниям по холке доверилась она, когда отец перерезал ей горло...

Более шестидесяти лет прошло с того осеннего дня, а я по сю пору предателем себя чувствую. Не забывается та немая сцена. Она даже замычать укоризненно не успела. А в удивленных очах ее я: предатель…

   Начиная с зимней Матрёны и по заговенье на Рождественский пост (на так называемые Филипповки; придумали же попы такое неказистое название для второго по значимости говения: Христов пост именем апостола назвали!) - это не самая ли чревоугодная шестиддневица была (Господи, какая короткая-то!).

   В летнюю страду главным «поставщиком» живого белка в селянский организм было куриное яйцо. Помню, когда в летние каникулы работал на комбайне, что было у нас с комбайнёром дядей Мишей на обед? Огурчики, помидорчики, а главное – куриные яички, штуки две-три, а то и все четыре. Умял их и после 15-минутного роздыха («чтоб кусочки в брюхе поулеглись») ты уже к новым трудовым свершениям готов! А в эту шестидневку мясом-мясцом ублажали себя.

   25 ноября – Иван Милостивый.

   «Если дождь на Иоанна Милостивого, то оттепели до Введения». И в старину, знать, погодка-то, ого-го, как капризничала и всяческие фортели выкидывала.

   Как в любую другую субботу повечеру   во многих селениях самаролукских субботняя банька. Это, доложу я вам, как праздник! В старину об этом дне самаролукские мужики не иначе, как охальники, так шутковали: в субботу-де у мужика три праздника: баньку топят, блины пекут и, скажем «покорректнее», баб согревают. А они, разлюбезные, дело своё знают:

Эх, да как утром в субботею,

Я блинцов мужу затею,

Чтоб на них он навалился -

Тёмной ночкой не ленился.

   Знать, не хуже француженок русские бабёночки знали, где путь к мужскому сердечку пролегает! Если вместе с ним этой ночью как следует пропотеть, то, как это на многочисленных примерах установлено, всяческую хворь-простуду, как рукой сымает. Никаких тебе терафлю и компрессов не понадобится!

   Как свидетельствует летописец, банька появилась на Руси ещё в первом веке. Зело изумился этой диковине апостол Андрей Первозванный в Русской земле (Новгородской). О чём потом и поведал в Риме. От русов банное дело переняли и обрусевшие славяне вятичи, будущие московиты (по-хохлацки: москали) – предки наши (Самарская Лука была заселена беженцами из Московии). То, что банька от русов-русичей, захвативших Киев, перенята славянами-полянами (нынешними украинцами-хохлами), - таких свидетельств в летописи нет. Аскульские фронтовики рассказывали: вместо баньки они там парятся в печах. Пропотеет там – и хорош. Кстати сказать, тоже самое рассказывали они и про белорусов, южной части этого края. Оно и понятно: в безлесной местности на соломе да на кизяке жар в баньке не нагонишь (к тому же, если она ещё и   мазанка?). У истового «банетопца» не всякое и дерево-то в каменку идет! Паче всего берёза пригодна. И жарко, и не угарно, а духмянность – будто в райском саду побывал. Ну это, когда на каменку ещё «поддадут» настоями трав полевых. Гоже всего душица и шалфей. Хороша и мята, особенно для сердечников и астматиков.

   Начинающие банники небрежно обращаются с настоем от берёзового веника. Этот целебнейший вот уж воистину экстракт очень хорошо пользует от болей в ногах, а опрокинутый на каменку какой душистый пар создаёт!

   Вот по ящику лосьоны всяческие предлагают. Кто? Приглядитесь-ка: француженки! И чейные, главным образом, лосьоны-то? Опять же – французские! Во франциях я не был, но картину ихнего художника Дега видел – вечерний туалет молодой девушки. Стоит она голышом (ничего не скажешь, справная девка, только немножко бы пораскормить её). Одной ногой в тазике, таком маленьком, что у нашей самаролучаночки даровитой туда одна ягодичка еле вместится. Это она, значит, в нём личико ополоснула, сисечки-писечки обмыла, а теперь и до ножек добралась. И на всё, про всё ей, видать, пол-ведёрочка водички хватило. Ну ни экономная ли? И вот теперь на свидание пойдёт. Как в таком разе без лосьонов да присыпок обойтись?!

   И как тут не вспомнить невольно праведничавших русских казаков при освоении ими Сибири и Дальнего Востока, когда ближе десяти сажен они брезговали подходить к тамошним аборигенкам, которые отродясь не обмывали свои телеса.

   То ли дело - наша «русалочка» после баньки-то: чистенькая-пречистенькая, духмяная раздухмяная, напоследок в баньке-то настоем травушек охолонувшаяся. Бывало, стоишь позади неё при игре «В третий лишний», как знатно волосы на головке и слегка оголившиеся плечики её благовоние банное источают. Даже, если это всего-навсего запах берёзового веничка!

   Что там говорить про обычную француженку. Вот историческое свидетельство. Триста лет назад каждое утро французскому королю подавали мокрое полотенце, которым он вытирал лицо и руки. Вот тебе и весь туалет, вот тебе и вся помывка. Это варварам-русичам всё бы в воде плескаться. А европейцы, они люди экономные. А чтоб шибко-то не воняло от них – тут тебе и лосьончики, и дезодорантики, и присыпочки, которые и у нас вот уже более двадцати лет рекламируют по «ящику». Побрызгался – и от тебя, как от ангелочка, благовония так и распространяются, так и источаются: дышать, не надышаться! А коль не поблаговонится лосьонами-то, то от неё, как то показано в рекламном ролике, все, будто от чумной, шарахаются-отшатываются.

   А мы по сю пору варварствуем: как узнал из телика, около сорока вёдер воды тратит каждый из нас в сутки. А могли бы ведь и одним тазиком водички и полутора капельками дезодоранта обойтись!    

   И вот, наконец-то, снова не ранним утрецом, а уже, почитай, после обеда, а то и ближе к вечеру по селу начинает разгуливать берёзовый дымок. Зачуяв его, даже малец, бывало, весь встрепенётся: «Маманя, маманя, нынче что, суббота – в баньке будет паиться? - и, получив утвердительный ответ, так и запрыгает по только что вымытому маманькой полу своими резвыми ножками (а пол-то чуть не добела выскоблен рукастенькой маманькой-то – как приятно покалывают шершавинки его босенькие ножки мальчишьи!).

   А дедам-прадедам невольно на ум приходят стихи по-настоящему великого русского поэта Александра свет-Трифоновича Твардовского:

В жизни мирной или бранной

У любого рубежа

Благодарны ласке банной

Наши тело и душа.

   Вот как ещё в детстве прочёл зачитанную отцом и дядьями фронтовиками книгу с «Василием Тёркиным», так эти и многие другие строки наглухо запечатлелись в мальчишеской душе. Вот почему я его настоящим-то великим русским поэтом назвал, в отличие от так называемых великих-то, стишонки которых дюжину раз прочти, может, только тогда хотя бы на денёк запомнятся.

     Поведаю землякам-читателям выдержки из книги Алексея Галицкого «Жаркий пар»:

   «Пал древний мир. Погибла античная культура. Наступила мрачная эпоха аскетизма, суеверия и невежества. Помышляя о спасении души, западноевропейские христиане в помышлении о спасении души с презрением относились к своему телу. К воде, к заботе о чистоте тела относились, как к бесовскому наваждению. Особым почётом пользовались те, кто ходил в грязных рубищах и никогда не мылся. Святой Антоний, например, отец монашества, гордился тем, что никогда не мыл ноги.

Отсюда опустошающие эпидемии. В 1347 – 1350 года эпидемия чумы унесла 25 миллионов, четверть населения Европы. Такой вот красноречивый факт: дочь одного французского короля умерла от вшивости. Даже аристократы не знали, что такое мыло и носовой платок, который прекратил своё существование после гибели Римской империи. Графы и маркизы во время трапезы давали лизать собакам свои тарелки и после этого снова принимались за еду из этих тарелок.

      Да, санитарные условия в Средневековье – а длилось оно ни много, ни мало тысячу лет – были жуткими. Графы и маркизы во время трапезы давали собакам лизать свои тарелки и снова принимались за еду из них. В городах стояло зловоние. Нечистоты выливались прямо на улицу.

   О чистоплотности венецианцы заботились мало, внешний вид для них был важнее. Подобно всем жителям Европы, жители Венеции – мужчины и женщины ходили в дорогих шелках, мехах, щеголяли драгоценностями, но не мылись, а нижняя одежда у них была или чудовищно грязна, или её не было вообще.

   Из исторических хроник известно, что королева Испании Изабелла, жившая в конце ХУ века, за всю жизнь мылась всего два раза: при рождении и в день свадьбы. Русские послы при дворе Людовика Х1У сообщали, что их величество «смердит, аки дикий зверь». А чего бы хотели, французский повелитель тоже мылся всего два раза в жизни и то по настоянию врачей. Причём мытьё привело его в такой неописуемый ужас, что он зарёкся повторять эту процедуру ещё хоть раз в жизни.

Вот бы где пригодились субботники по очистке улиц от мусора, но в Средние века убирал их один единственный дворник, причём бесплатный – проливной дождь. Во время ливня по узким улочкам европейских городов тогда потоки мутной грязи сливались в смрадные реки. Так во Франции появилась речка Мордерон, в переводе на русский – «Дерьмо».

   Вы не задумывались, почему столь довольно долгое время в старину у европейских мужчин были популярны широкополые шляпы? Мода на такие головные уборы продиктована не изысканными манерами, а особенностями жизни в тогдашних европейских городах, центры которых были застроены многоэтажными домами. В домах не было канализации, и горожане выливали ночные горшки прямо на улицу, иногда прямо на головы случайным прохожим. Однажды ночной горшок вылили даже на голову французского короля Людовика 1Х, проезжавшему по Парижу. Выходя на улицы города, любой, даже самый уважаемый человек рисковал принять душ из дерьма в прямом смысле слова. Именно поэтому многие знатные горожане стали носить шляпы с огромными полями, защищающие головы от дождя нечистот.

   Да что там Средние Века – в ХУ111 веке прямо запрещалось использовать воду для умывания, поскольку зимой она делает лицо чувствительным к морозу, а летом к жаре. Больше того: бани считались опасными для здоровья! Так, медицинский трактат ХУ века утверждал, будто бани, утепляют тело, расширяют поры, а через них проникает в тело всевозможная зараза, вызывающая заболевания и даже смерть. По этой причине бани тогда и в ХУ1 веке в целях пресечения всяческих инфекций просто-напросто закрывались, и многие горожане перестали мыться вообще. До конца ХУ111 века вся гигиена сводилась к ополаскиванию рук.

   Помните у Бальзака: молодой человек срочно моет ноги в снегу, так как во время бала графиня пригласила его на свидание после этого бала?

   Нетрудно представить себе, как смрадно было на городских улицах. И вот французы первыми нашли выход: парфюмерия. Именно в этой стране появилась традиция протирать тело надушенной тряпочкой, а под мышками носить специальные мешочки с ароматическими травами.

    Исключение личной гигиены из повседневной жизни закончилось эпидемиями чумы, которая во Франции в Х1У веке унесла до трети населения, а в Англии и Италии – до половины.

   Но о гигиене всё же заботились, Так, во Франции в 1270 году вышел закон, запрещавший поливать прохожих из ночных горшков с верхних этажей зданий. Вон ведь что удумали, какое развлечение себе нашли эти затейники лягушатники!

   Ну я думаю, вы уже читали о том, что во время рыцарских пиров было традицией вытирать руки о головы слуг и или шерсть собак. И уж не знаю, что было для этих самых собак во время пиров вылизывание аж до блеска золотых и серебряных тарелок – удовольствие или работа?

   А как на Руси? Чистые, опрятные города с огромным числом бань. Средневековые европейцы на полном серьёзе считали русичей извращенцами за то, что наши предки посещали их не реже одного раза в неделю.

   Древнегреческие мифы повествуют, что даже боги, чтобы сохранить юность и бессмертие, пользовались паровыми ваннами. Древнегреческий писатель Павзаний пишет о Гере, которая купалась в озере с горячей водой, чтобы сохранить молодость и красоту.

   Мыло было в мире предметом роскоши. Ценилось оно наравне с дорогостоящими лекарствами и косметическими снадобьями. Оно было настолько дефицитно, что стирать им бельё считалось непозволительной роскошью даже для весьма состоятельных людей. Бельё отстирывали при помощи различных глин и растений, таких, например, как мыльный корень. Стирка считалась весьма трудным делом, и ею зачастую занимались мужчины.

   На Руси варили мыло с давних времён. И в домашних условиях, и в мастерских. Целые сёла занимались «поташным промыслом» - так называлось производство мыла. Далеко за пределы страны шла слава о валдайских и костромских мастерах мыловарения.

   Гениальный врач, естествоиспытатель, философ и поэт Абу Али аль Хусейн ибн аль Хасан ибн Али ибн Сина, известный под латинизированным именем Авиценна автор «Канона медицины», высказал гениальную догадку о существовании незримых существ, от которых может произойти заболевание, т. е. бактерий (и советовал настоятельно – мыться, мыться и ещё раз мыться).

   Немецкий учёный и путешественник Адам Олеарий, побывавший в России в 1635 – 1639 годах и совершивший через Россию путешествие по Волге в Персию (и занесший в свою карту речку Аскулу, впадавшую в Волгу – А. М.-С.), писал, что русские считали Лжедмитрия за чужестраннца, потому что он не любил бань, которые, по его словам, на Руси так распространены, что нет ни одного города, ни одной деревни, в которых бы не было парных бань, общественных или частных.

   Побывав в одной из бань Астрахани, он отмечает:

   «Русские могут выносить чрезвычайный жар, и в бане, ложась на полкАх, велят себя бить и тереть своё тело разгорячёнными вениками, чего я никак не мог выносить; затем, когда от такого жару они сделаются все красные … они выбегают все голые и обливаются холодной водой; зимой же, выскочив из бани, они валяются на снегу, трут им тело, будто мылом, и потом, остывши таким образом, снова входят в жаркую баню. Так как бани их устраиваются при реках или ручьях, то моющиеся в них из жару прямо бросаются в холодную воду».

   А далее он делает вывод: «эта перемена противоположных дел благоприятствует их здоровью». Но, как явствует из его откровенного рассказа, самому ему такая забота о здоровье оказалась невмоготу. И то сказать: что русскому здорово, то немцу смерть!»

   А вот из дневника камер-юнкера Берхольда, находившегося при дворе Петра I:

   «Здесь при каждом доме есть бани, потому что большая часть русских прибегает к ней по крайней мере раз, если не два раза в неделю… Нашёл, что она мне очень полезна (и немчура, оказывается, прозревать начинает! – А. М.-С.), и положил себе вперёд по чаще прибегать к ней». Особенно нравилось Берхольду парение берёзовыми вениками, «что необыкновенно приятно, потому что открывает поры и усиливает испарину». «В заключение всего, - пишет далее камер-юнкер, - окачивают вас, по желанию, тёплою или холодною водой и оттирают чистыми полотенцами (подчеркнул немчура, видимо, необычное для немца-то: чистыми полотенцами!). По окончании всех этих операций чувствуешь себя как бы вновь рождённым». И ещё одна невидаль для него: «Русские бросаются совершенно нагие (даже в начале зимы, когда вода ещё не замёрзла) из самых жарких бань в самую холодную воду и чувствуют себя очень хорошо, потому что с детства привыкли к этому».

   А вот некто Милле, возвратившись из России в Париж, в своём трактате   Антонио Нуньес Риберо рассказывал, что «будучи в Сибири, упал с лошади, отчего сделалась у него пресильная боль и опухоль, но от сего избавился он вскоре русской баней».

Из энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона: «Русский крестьянин значительно опередил своих европейских собратьев относительно заботливости о чистоте тела».

    Самое главное преимущество русских бань, пишет в своём трактате Антонио Санчес Риберо, состоит в том, как подаётся пар. Если в античных, римских и европейских банях тепло подается через трубы, проложенные под полом, то в русской бане пар нагнетается при помощи каменки, в которую положены раскаленные камни. Захотел по горячее – плеснул воду в каменку. «Сие возобновление паров чинится через всякие пять минут». В то время как в римских и турецких банях пар идёт оттого, что поливают горячий пол, под которым проходят трубы». Санчес писал о российских банях, как о драгоценнейшем благе, которое может послужить «для крепости и здравия тела» не только в России. И сбылось предсказание Санчеса: русские бани стали распространяться по всему миру. Так, например, после похода Наполеона в Россию, его разгрома и вступления русских войск в западноевропейские страны наши бани стали строить во Франции, Германии, Швейцарии. Ещё в ХУIII веке парилки по нашему образцу стали делать в Лондоне и Вашингтоне».

   А закончу я стихотворением Андрея Вознесенского «Сибирские бани»:

Бани! Бани! Двери – хлоп!

Бабы прыгают в сугроб.

Прямо с пылу, прямо с жару –

Ну и ну!

Слабовато Ренуару

До таких сибирских «ню»!

   27 ноября – Филипп. «Иней на Филиппа – урожай на овёс».

    Увы, быстро-быстро пролетели эти две воистину благословенные   седмицы, начиная с Кузьминок: одна – цыплячье-петушиная, другая, начиная с зимней Матрёны, - уже говядо-свино-агницкая, когда на столе у селянина каждый день (ну у великопостников, кроме среды и пятницы) было мясное.

    Перед зимним постом поехал дедушка Кузя за рыбкой (о-оченно хорошо с ней поститься-то!). Норовистый был мужик: все в Осиновку да Винновку за ней к тамошним рыбарям отправлялись, а он – в Ермаково: ему, как на свадьбу, - семь вёрст не крюк! А крюк-то этот ну ни такой ли успешный оказался. Егозистые мужички наши неделю назад прибрежные села поволжские рыбкой-то для поста чуть ли не под чистую опростали. А это одному ермаковскому-то ну так подфартило, так подфартило: улов, можно сказать, огромадный получился. Но вот незадача: куда подевать его? А тут и дедушка Кузя заявляется, ну, как есть, Микола Милостивый его подослал. И вот она какая обоюдная радость-то вышла: и для продавца, и для покупателя. Чтоб весь улов сбагрить, он чуть ли не на половину цену сбросил. Так что дедушка Кузя чуть не вдвое больше рыбкой-то загрузился. Догадываетесь, во что эта обоюдная радость-то вылилась-излилась. Сложились и мальчонку, сынишку рыбацкого в шинок за штофом спровадили. А как принёс-спроворил он этот штоф-то, разуваться не велели. А ну как за другим бежать придётся?!

   То-то не шибко стройная, но зато ладная беседа у них, у продавца да покупателя пошла, довольных- предовольных дельцем, которое они провернули. И после того, как они в прощальном объятии бородами омахнулись, удачливый продавец довольного-предовольного покупателя в путь-дорогу спровадил, радостно длани свои трудолюбивые потёр: как, мол, складно всё получилось-то. А дедушка Кузя радостно потёр их, когда разгрузился и чуть ли не восхищённые удачным «уловом» супруженции своей слова услышал (не слишком-то тороваты самаролукские бабёнки на похвалу мужьям!). А та подол в зубы и по соседкам. Похваляться! Мужниной удачей? Своей! Вот-де какой у неё (не у кого-то - у неё!) муж-то удачливый. Те, конечно же, словеса эти хвальбушные молча-молча выслушали. А погодя с этаким лёгким прискорбием своим мужьям их поведали, мягко-мягко (те ещё артистки-то в Самарской Луке водятся!) посетовали, даёт же Господь Бог таких удачливых мужей иметь…

   Не запамятовать бы ещё вот про что. В ходе той застольной беседы обоюдорадостной ермаковский рыбарь почтенный-почтенный поведал, не таясь от жены, а может, и намеренно при ней в некиих педагогических целях, слышанную им самим от прадеда историю побега (иное слово не подберёшь!) из ихнего села Ермаково атамана Ермака Тимофеича. Но об этом вдругорядь…

    На апостола Филиппа заговлялись. Завтра начнутся Филипповки (так вот почему-то не «солидно» у нас Рождественский пост называется, будто он в честь апостола Филиппа). Пост 40-дневный. Сказать, что он был долгожданный для русского трудяги-селянина – это было бы преувеличением, мягко говоря. Ну что, например, аскулько-богородский мужик мог думать об этом посте и о попах, установивших его и зорко-зорко следивших, как он соблюдается, когда, похлебав пустых щей и поев, если среда и пятница, каши без масла, рано-рано утром отправлялся в Ширяевские или заволжские луга по сено, захватив на обед себе краюху хлеба с солёным огурцом и луковицей и кусок пирога с картошкой или капустой, опять же, если среда или пятница, то и без постного масла?

   А дорога дальняя: в Ширяевские луга семь вёрст, а в заволжские, что чуть ли не под Иващенковом (Чапаевском), туда и обратно с двумя переездами через Волгу (По торосам! Её тогда, конечно же, не грейдеровали.)   – все тридцать. Возвращались оттудова затемно, поздно-поздно вечером. Сметали сено, похлебали-похрумтели постнятины, а завтра снова в путь-дороженьку…

   А Великий пост ещё жёстче был. А иной год аж шестинедельные Петровки «слаще» ли были для крестьянина, которые приходятся на самый разгар сенокоса и на уборку ржи?

   Забыть ли, как во время сенокоса отец, ночью лёжа на спине, спал с поднятыми к потолку руками: как, донельзя натруженные за 12-часовой день на покосе, ломили они у него! До грешных ли мыслей селянину в такую страдную (воистину страдальческую!) пору, от которых призван его отвращать пост?

   А тут не успели оклематься от Петровок – «катят в глаза» Госпожинки – двухнедельный Успенский пост (с 14 по 28 августа). Разгар уборочной страды!

   За пролетарием в городе, да и в пригороде, в рабочей слободе в свободное от работы время догляда почти не было. А попробуй тогда селянин, жизнь которого всегда на виду, не попостись! Иная сердобольная хозяйка и хотела бы покормить своих тружеников мясным и сырным в страдную пору, так ведь треклятый дым из печной трубы тебя сразу выдаст! А ежели курятинку варишь или жаришь, так не только в родном селе, а и в соседнем Сосновом Солонце этот волшебный аромат зачуют! И сразу же «кому надо доложат»! Не только попы тогда на страже нравственности стояли – «безбожников», ну то бишь тех, кто от поста отлынивал, и местная власть не жаловала. Да ещё как не жаловала-то!

   И нынешние власти, к велией радости клириков и шибко правоверных «рядовых» христиан, народное пощение личным примером пропагандируют и приветствуют. Любо-дорого дорогим соотечественникам среди всяческого телевизионного хламья и слегка замаскированного богохульства зреть благочестивые лики показно постящихся министров и депутатов! Ну как постились высшие чиновники (и постились ли?) в царской России, лично у меня сведений нет, а вот как это было у купцов – отсылаю вас к «Лету Господню» ностальгировавшего в вынужденной эмиграции по прежней российской жизни купецкого сынка Ивана Шмелёва. Мне бы вот хоть единый денёчек так попоститься-то в военные и первые послевоенные годы в Аскулах! А ныне, кстати сказать, у немалого числа самаролукских старушечек с их шеститысячной пенсией посты-то, почитай, круглый год продолжаются…

   А ещё отсылаю читателя к Евангелиям, из которых вы узнаете, что за три года Своего служения Спаситель наш только раз сорокадневно постился. Он с апостолами даже иудейскую субботу не соблюдал («Суббота для человека, а не человек для субботы!»).

   Вот что по этому поводу писал первоверховный апостол Павел в Первом послании коринфянам:

   «Пища не приближает нас к Богу: ибо едим ли мы, ничего не приобретаем; не едим ли , ничего не теряем». «Христианин имеет право делать всё, только не превращаться в раба какой-либо страсти».

   Не апостолы установили, например, Рождественнский пост – о нём упоминается только в четвертом веке (у Амвросия Медиоланского, Филастрия и блаженного Августина). И то вначале он был семидневный. И только после раскола с католиками (в 1166 году) византийские попы сделали его сорокадневным. А у нас, у русичей ведь как? Ухватимся за какую-нибудь забугорную догму, будь то марксова, будь то византийская, то намертво…   А подумать бы, где ныне Византия с её сверхсвятостью? Куда свалилась в феврале семнадцатого Святая Русь? И ещё бы в толк взять: какой климат был в Византии и какой на Руси? Мой хороший знакомый, побывавший с целью передачи советского опыта строительства социализма на Кубе, дивился: у них, у кубинцев на завтрак доставало кружки какао или кофе, а на обед – кусочка рыбы.

   А вот как постничали святые отцы (материал взят из газеты «Моя семья, автор Василий Куза).

   «Как и в других кремлёвских монастырях и храмах, в Чудовом (монастыре) хранился большой продовольственный запас. О трапезах сохранились удивительные записи. Монастырский стол всегда оставался постным, однако его отличало исключительное разнообразие блюд, особенно на архиерейских угощениях.

   По обычаю подавалось множество блюд, причём есть или даже пробовать было не обязательно. Каждый выбирал еду по вкусу. Начиная с холодных закусок. Обязательной считалась икра зернистая, вязига под хреном, реже подавалась икра белой рыбицы – красная.

   Следующими шли так называемые прикрошки и присолы. Среди них главное место занимала   паровая или копчёная рыба.. Подавались также стерлядь, щука, лещ, язь, линь, шилишпёр, сиг.

   Холодные блюда сменяли горячие – щи и разного рода уха. Уха ставилась щучья, стерляжья, подлещиковая, окунёвая, линёвая, судачья, карасёвая, плотичья, язевая, озимая, шафранная, озимая чёрная, венгерская. К каждому сорту ухи подавались особые пироги: подовые, «с телесы», просыпные, рассольные, кислые, косые, долгие, с молоками, печёные в виде карасей (их так и называли – «караси»), троицкие, а также оладьи, пышки, кулебяка, блины простые, блины красные, драчина, каравай яцкой, каравай ставленный. Уху, как и все горячие блюда, подавали в медных сковородках. Другие горячие кушанья в виде соусов и похлёбок – они назывались «рассольными» - включали самую разнообразную разварную и варёную в рассолах рыбу, к которой также подавались особые пироги, печенье, пышки, оладьи, сырники, блины (сырники творожные? – А. М.-С.).

   Разнообразными были и сорта подававшегося к столу хлеба. Это мог быть белый крупитчатый, иначе – папошник, кольцо крупитчатое, калачи четвертные, калачи хомутинные – в виде хомута, укруги пшеничные, а также расхожий и братский – ржаной».

А не хило так Царствия Небесного сподабливаться?

Кстати сказать, не только либеральная интеллигенция, но и наши высокопоставленные церковники не жаловали Ивана Грозного, калёной метлой очищавшего Русь от донельзя распоясавшихся и обнаглевших бояр – тогдашних олигархов. А за что любить-то было? Вот как гневно писал он митрополиту Макарию:

   «В монахи постриглись ради телесного покоя, чтобы всегда бражничать; упивание безмерное, разврат, содомский грех; у игуменов и архимандритов инде жонки и девки небрежно вольно (не стесняясь, беспечно – А. М.-С.) приходят, а робята молодые по всем кельям живут невозбранно (срамно); монахи обитают   в одних монастырях с монахинями со всеми отсюда для ангельского чина соблазнами; отцы пустынники ходят с иноками, якобы собирая деньги на постройку монастыря, а на самом деле за тем, чтобы их пропить».

    Да, у Бога человек раб, ну то бишь законопослушный насельник земной. Работник. А коль не «раб», не законопослушный – это, значит, человеческое отродье вплоть до бандита и человекоубийцы. Не так ли? А атеисты кто? Не рабы? Да, если не законопослушные. Веришь ты в Бога или нет, будь законопослушен. И да не минует тебя милость Божия. Вот вспоминаешь и анализируешь свои времена безбожные и убеждаешься на всплывающих в памяти фактах: вел себя «по-коммунистически», «по-партийному» - никаких тебе обломов. Нарушил «моральный кодекс строителя коммунизма» - «Что мне везти перестало? Ну да не беда: потом повезёт!» И везло потом-то действительно, если тот самый «кодекс»-то не нарушал. А нарушал – общественное презрение, партийное, а то и уголовное наказание. Я вот к старцам-ровесничкам своим обращаюсь: позаймитесь-ка на досуге, в ночной бессоннице пребывая, таким вот «анализом»-то – не к такому же ли выводу придёте?..

   В свои молодые годы знал я одного молодца, который похвалялся, как он, служа в Армии, «обманул» девушку. Обещал: женюсь. При этом в увольнительные бывал в её семье, «как дома». А, демобилизовавшись, уехал, даже не попрощался. Мало ли таких случаев было и есть? Иные не только обманывают, но и прилюдно бахвалятся этим. И вот на тебе: в тридцать три года по пьянке утонул, оставив двоих детей на руках жены. Ну все мы тогда поначали на случайность. А вот спустя годы и годы на современном уровне сознания своего пораздумался: а действительно, случайно ли это? Что переживала после такого обмана (прилюдного в том населенном пункте: там уже к свадьбе готовились)? Что стало с той коварно-коварно обманутой девушкой? Не по рукам ли с горя-лихости она пошла? А, может, и с жизнью покончила? И не понёс ли тот молодой обманщик наказание за своё коварство?

   Я такую вот ещё чуть ли не закономерность выяснил. Пятеро моих знакомых (а поковыряться в памяти, может, и больше) – что ни на есть красавцев или по крайней мере считавших себя неотразимыми, побросали своих «устаревших» жен на молоденьких. И вот незадача: не слишком уж и долго они новообретённым счастьицем-то наслаждались. Один, больную жену оставивший, и до пятидесяти не дотянул. Последний раз мы виделись с ним – здоровяк здоровяком выглядел. Через полгода узнаю: скоротечно от рака скончался. Примерно, так же скоротечно ушли на тот свет и остальные четыре. И все почему-то от рака.

   Вот уж воистину: жена от Бога нам дана. Всякое может с молодым да и с не шибко молодым случиться («Один Бог без греха!») – так покайся и перед Господом Богом, и перед жёнушкой. Только перед ней не словесно (Зачем ей душеньку бередить? Женщины, они на это очень-очень памятливые: до конца жизни будут помнить твою тзмену),- ну хотя бы лаской да подарочком любым ей. Но только, опять же, второе «покаяние»-то твори по-умному, чтоб благоверная-то не догадалась ни о чём. Не заподозрила: чего это-де он рассыпается-то?! Фактов-то нет, а осколочек в сердечке у неё останется. На подозрения они тоже памятны!

   28 ноября – Гурий. «Гурий на пегой кобыле» (грязь вперемежку и вперемешку со снегом). Вот когда настоящая-то «унылая пора», и без всякого тебе «очарования». Конец свадебным неделям. Кто не успел обвенчаться, жди послерождественский мясоед – самую горячую в году свадебную пору.

Мой милёнок, как телёнок.

Мычал – не бычился.

Теперь мамке плачет в юбку:

Жалко, не женился!

Если будешь слушать мамку

И бабкин совет,

То не женишься, мой милый,

И в тот мясоед!

Эх, какая дура я:

Не вышла до Гурия!

Вот довыбиралася,

В девках вновь осталася.

Что за невезение –

Жди теперь Крещения.

   Это - когда новая свадебная пора начнётся. А это вот ну ни горестное ли признание молодого муженька:

Раньше я плясал чечётку,

Пока не было жены.

А теперь качаю люльку,

Ставлю в печку чугуны.

   А то и горше того (эмансипация!):

А теперь стираю юбки

И пеку жене блины.

   А почему бы и нет, если ты год тому назад ночком так расстарался, что она двойню тебе принесла и теперь вот и днями, и ночами тютюшкается с ними? Любим мы пожаловаться-то…

   А это вот сетование молодой жены, которая до этого у тятяньки с маманькой, как свет в окошке, была, а у свёкровом доме вот как:

У нас дружная семейка:

За столом успеть сумей-ка.

Не успеешь ложку взять,

Как у плошки дно видать.

   Да, обижали снох-невесток в новой семье, особенно жалмерок, мужья которых в армии царю-батюшке воинскую службу несли. Горькие-горькие страдания одной из них правдиво, со знанием дела описаны в поэме Некрасова «Русские женщины». Гнобили эту страдалицу и свекровь, и золовки-зловки, а особенно пьяньчужка свёкор.

   Но вот ведь как дело-то обернуться может. Со временем эта бедняжка становится «шеей», которая крутит «головой». То бишь фактически становится главой семьи, в которой теперь некогда всесильный свёкор становится пешкой. И вот что такого может ожидать. Даю отрывок из упоминавшейся выше документальной книги «Народная медицина», составленной по материалам земских медработников.

« - Батюшка, а, батюшка, - говорит ласковым и вкрадчивым голосом сноха, как пласт, лежащему свёкру.

   - Что? – со стоном произносит больной, удивляясь неожиданной ласке.

   - Да вон смерть пришла, в сенях стоит, пустить её или нет?

   Старик молчит, только измождённое лицо его подёргивается судорогой.

   - Что же молчишь, пускать, али нет? Я говорю, не ходи, ему ещё рано помирать, да и мы плакать будем, а она: будет-де ему, старому, чужой век заедает, там, на том свете, давно его с фонарями ждут».

   Вот уж воистину: как окликнется, так и аукнется…

   Поговорка про гурьевскую погоду довольно нелицеприятная: «Как злая тёща: и рвёт, и мечет, то дождём, то градом сечет». Насчёт тещи я с народным месяцесловом категорически не согласен, не иначе, как эту злословную чушь придумал какой-то до старости (месяцеслов-то не сосунки – многомысленные старцы составляли) обидчивый зятёк. Ведь доподлинно известно, русские тёщи, особенно самаролукские да и общесамарские, почитай, все до одной, как ангелы во плоти. А вот насчёт погодки-то верно сказано. Это, на печи лёжичи и мыслями раскидываясь, что не пофилософствовать о капризах природных, а вот по такой грязюке в лес по дрова ехать – горе горькое. А ехать-то надо, в страдную пору не до них было…

   29 ноября – Матвей. «На святого Матвея зима потеет» (Даль). Не знаю, уж почему, но, сколько помню школьные годы свои, в этот день обычно случались оттепели. Это нынче даже селянину оттепель и слякоть, как говорится, «по фигу». А тогда – представьте-ка себе: после зимней Матрёны и Ераста в чулане или на погребице у тебя висят мясные туши (свиньи, бычка-полуторника да ещё овечья или козлиная), и они «потеют» - ну ни лихорадка ли?! А отсюда вот эта идущая из глубины селянского сердца поговорка: «Эх, скорее-по скорее нам спровадить бы Матвея!».

   В этот или эти дни гуриевско-матвеевские дни отцу, прежде чем уйти на работу, приходилось настежь раскрывать обе сенные двери (как правило, во всех домах у нас было две сенные двери на случай пожара, чтоб хоть из одной выскочить можно было), чтоб сквозняком остужать развешанные там на Матрёну (22 ноября) свиные, говяжьи и овечьи тушки.

   Поздняя осень – начало зимы. Промозгло-студёный ветер сбивает последние листья с   дубов. То холодный дождь, то мокрый снег. Бр-ры! И слякотно, и холодно – скорее бы уж зима установилась.

   Ох, уж эти длинные-предлинные осенне-зимние ночи-ноченьки!.. Покойница бабаня про них так говаривала (горестно-горестно): «Ночь-то, ночь-то какая длиннющая – идет-идет да загнётся!». Ну то бишь как бы в обратную сторону пойдёт-завернётся. Ох, уж эти длинно-тягучие, как нить-канитель или пряжа, вдовье-старушечьи думы!..

   Ей уже девятый десяток доходит, трое детей, внуки взрослые и вон правнучка уже под стол пешком стала ходить, а вот поди ж ты, она, почитай, каждую ночь, каждую ночь-ноченскую вспоминает мил-дружка Сашеньку. Три с половиной годика (а пролетели-то они, как едина неделька!) целомудренно дружили-водились они, каждый вечер встречались-миловались…

   Дело уже к свадьбе шло. И Сашенька частенько к ней в дом наведывался, уже как свой, и родители его тоже чуть ли не своими для её матери стали. Но не для отца! Норовистый был мужик. Чуть что не по нему, как конь вороной, на дыбы вздымался. Ну не по душе ему оказался Александр. Сам-то парень вроде бы и не плох. И деловой, и ухватистый (Ефим Васильич его по работе знал, вместе в леспромхозе трудились). Но – родители его! Торгаши, мешошники, как и многие другие жители села Рождествено. С незапамятных времён у них главным промыслом было торговать на самарских базарах плодами своих садов и огородов.

   Это и будет моя самая любимая доченька, потому как самая младшенькая из трёх, всю жизнь с мешками да с сумками в Самару мотаться?! Не позволю! И не позволил. Четыре дня младшенькая доченька Дусенька, как могла, сопротивлялась. Но не тут-то было! Сашенька, прознав про нежелательность своего сватовства, сам не свой ходил. И она руки хотела на себя наложить, но Бог миловал…

   Когда в доме невесты был «запой» (предсвадебный обряд сговор-уговор), Сашенька всё время у ихнего окна стоял, наблюдая. Просил, чтоб Дусенька вышла к нему. Но ей об этом не сказали. Только перед самой смертью своей старшая сестра Пелагея призналась: это она не сказала, не сообщила Дусеньке об этом. О чём потом, наблюдая семейную жизнь сестры с нелюбимым мужем, жалела всю жизнь.

   А Ефим Васильич в Рожественом был пришлый, туда он прибыл из Аскул во время раскулачивания и коллективизации. Устроился в леспромхоз лесорубом, дочку Дусеньку туда же пристроил – сучки-сучья рубила. Конечно, это не хлеборобство, по которому он до конца дней своих тосковал (А куда деваться-то, ежели двух старших братьев сослали в Казахстан как кулаков?!), - но всё равно, это не на базаре стоять-торговать. Что претило, то претило «торгашество» истовому и исконному хлеборобу, только по младости лет не успевшего стать кулаком, ну то бишь состоятельным мужиком.

   Муж Евдокию любил (да и каким неочунаем надо быть, чтобы не любить такую раскрасавицу, даже на склоне лет сохранившую красоту и обаяние?). И гордился даже ею (а она ко всему прочему ещё и домовитая, и трудолюбивая, и общительная). А она? Вот уж воистину, по словам поэта, привычка Богом нам дана, замена счастию она. Только замена-то она далеко не равноценная. Даже уже в зрелые годы как завидовала она своим односельчанкам, которые могли сказать по поводу задержки мужа с работы или из поездки куда-то: все-де глазыньки проглядела, а тебя всё нет и нет! А у неё: пришел с работы, ужином накормила (а она стряпуха-то ещё та!) – и будь здоров. А потому удивительно ли, что уже на пятом или на шестом году семейной жизни он уже «спутался» с молодой и «раскованной» односельчанкой, и даже, говорят, дочку от неё прижил. Обидно, конечно, было от пересудов на селе по этому поводу, Но не до такой степени, чтоб уж из себя выходить…

   Через какое-то время после их свадьбы женился и Александр. Неудачно. Про такие браки у нас так говорят: «Как кошка с собакой живут». Несколько раз расставались-расходились. Но дочку всё же прижили. Но даже посторонним людям в Рождествено было видать, что, кажется, не её, родную кровиночку, а Сашеньку младшенького – первенца любимой Дусеньки больше-то любил. Когда тот жил у бабушки в Рождествено, он к нему каждый день заявлялся. Жена по этому поводу «концерты» устраивала, да толку-то?

   Александр уже на том свете пробивается, а его несостоявшаяся жёнушка еще здесь, вот уж воистину в юдоли страданий и неизбывных печалей обретается. Встретятся ли их многострадальные душеньки там? Дай-то Бог…

   30 ноября - Платон и Роман.

   «Каков Платон и Роман, такова и зима» (Даль). А вообще-то астрономическое начало зимы приходится на 21 (22) декабря - на декабрьское солнцестояние. И длится она, зимушка-зима, астрономически-то аж до 20 (21) марта - мартовского равноденствия.

   А вот метеорологически зима начинается со дня перехода среднесуточной температуры через ноль градусов. По сему случаю прадедушке Толе вспомнился случай послевоенной поры - самаролукский. Сидят, сказывали, мои земляки в клубе и лекцию слушают. А лектор так и чешет, так и чешет: «в среднем по стране», «в среднем по стране». И вот ни заинтересуйся-ка ли одна наша молодая вдовушка: «А как это понять - «в среднем»?» Ну, лектор как мог, разъяснил. И вот они, чуть ли не дословно, слова той возмущённой бабёнки: «Это что же, если к Дуське (такой-то) и председатель ходит, и зоотехник, и завфермой, и соседские мужики наведываются - ко мне же никто, а «в среднем-то», выходит, и я «эта самая» (ну она по чётче, конечно, выразилась)?!»

   Вот кто-то может усомниться в истинности этой истории: могла ли простая колхозница так нелицеприятно отзываться о колхозном руководстве? Это в сталинское-то время! Могла. Во-первых, надо знать русскую женщину тех послевоенных лет, перенесшую столько тягот и горя и ставшую после этого иной раз до бесшабашности смелой. А что терять-то ей было? В тюрьму-то за такие слова её явно не посадят. Потому как осмеянные на собрании руководители жаловаться не побежат из-за боязни из партии быть исключённым за «моральное разложение». А во-вторых, наверняка в том колхозе при таком руководстве, за которым не только моральное разложение значилось, был такой развал и, стало быть, процветала «такая демократия» (не смешивать такую с народовластием!), «такая демократия». Как перед Февралём семнадцатого, когда царя-батюшку почём зря поносили не только в оппозиционной печати, но даже и с трибуны Государственной Думы.

   Ну а в Самарской Луке после вести о таком случае, чуть ли не мигом облетевшей всю округу, словечко «в среднем» чуть ли не повсеместно (ну это у коренных жителей, конечно!) вышло из употребления. Я думаю, читатели заметили: в моих текстах это треклятое словечко употребилось только единожды. И то по случаю!

   Идёт Рождественский пост (не приемлется мне попоское название, чуть ли не прозвище: Филипповки!).

   Спаситель дал нам две заповеди: любить Бога и ближнего своего (вторая заповедь, сказал Он, такая же важная, как и первая!). В широкие обобщения не буду вдаваться, но в моём родном селе знали все такую великопостницу, которая и «понедельничала» даже (ну то бишь постилась не только по пятницам и средам, но ещё и по понедельникам – ну не святая ли?). Но знали и её нелюдимость (или жадность?): даже луковку нищему не подавала. Создаётся впечатление: только постом да молитовкой некоторые великопостники дорогу в Царствие Небесное торят, а вот вторая заповедь – любить ближнего (предметно, а не в душе и словесно только!) и помогать ему, опять же, действенно и предметно при имеющихся возможностях – это для них, великопостников, видимо, затруднительно. Они более удобную и приемлемую долю для себя выбирают по примеру «многотрудных» монахов – поститься да молиться. В партии у нас таких вот, которые больше провозглашали, а не действовали, очковтирателями называли…

    Что движет рукой самого великого евангельского человеколюбца Иоанна Богослова, который постоянно, чуть ли не ежеминутно наставлял своих учеников: «Братия, любите друг друга!», при написании Апокалипсиса? Неимоверной силы месть грешникам и всему этому погрязшему во грехах миру. По его словам, спасутся только тысячи (244 тысячи девственников-иудеев ну и тысячи и тысячи других, толпою стоящих у Престола Бога – любимые и жалуемые «овны»), а остальные – проклятые и скверные «козлы» (а это ведь миллиарды и миллиарды!) будут низринуты «в озеро, горящее огнём и серою». «И кто не был записан в Книге жизни, тот был брошен в озеро огненное» (Откр. 20: 15). Так что любить-то друг друга любимец Христов призывал только своих. Кто искони записан был в Книге жизни, кому это было заложено в его геноме,

   А вот каковы человеколюбцы апостолы – ближайшие ученики Христа. Перед входом Спасителя в Иерусалим жители самарянского селения не захотели принять его. Казалось, что такого-то? Как это у простых христиан: «Прости их, неразумных, Господи!». Нет, разгневанные ученики просят послать Его огонь с неба и истребить и жителей, и всё селение. «Но Он, обратившись к ним, запретил им и сказал: не знаете, какого вы духа; ибо Сын Человеческий пришёл не губить души человеческие, а спасать» (Лк, 9: 55 – 56).

   А это вот «кредо» известного, одного из самых почитаемых католических святых Бернарда Клервосского (1090 – 1153 г.г.), жестоко преследовавшего врагов Церкви (еретиков), и одного из самых активных организаторов второго крестового похода:

   «Блаженные радуются мучениям грешников по четырём причинам: во-первых, эти мучения их, то есть блаженных, не касаются; во-вторых, что осуждённые грешники не будут более в состоянии проявлять свою злобу, ни злобу дьявольскую, ни злобу человеческую; в-третьих, потому что блаженство спасенных становится большим благодаря контрасту и, наконец, в-четвёртых, потому что то, что нравится Богу, должно нравиться и блаженным». Это ли не наслаждение чистеньких праведников жесточайшими страданиями проклятых братьев своих (а это идёт ещё от апокрифической «Книги Еноха»?).

   А вот для контраста слова православного святого Симеона Нового Богослова: «Знал я такого (человека), который так сильно желал спасения братий своих, что много раз с тёплыми слезами умолял Бога, чтобы они или спасены были, или он вместе сними предан был мукам… Ибо так соединился с ними духовно, что и в Царствие Небесное не желал идти, отдаляясь от них».

   Увы, один только такой отыскался, если то не благое выдумление святителя для вразумления таких, как Игнатий Брянчанинов. Вся книга этого святителя «Слово о смерти» пронизана мстительной ненавистью к грешникам.

   Вот если бы нашёлся в мире фашистский ублюдок, который бы мстительно-злорадно живописал мучения узников фашистских лагерей, обвинённых в «грехах» перед гитлеровским режимом, - ужли бы нашёлся в мире (цензор, редактор-издатель), кто бы разрешил опубликовать это? А вот книга свят. Игнатия (Брянчанинова), пронизанная лютой мстительной ненавистью к грешникам, получила благословение высокопреосвящённейшего Филарета, митрополита Минского и Слуцкого, Патриаршего Экзарха всея Беларуси.

   Святитель сразу же заявляет, что грешник «да не уповает там (ну то бишь на небе) на человеколюбие Божие. Там – время воздаяния и отмщения, а не милосердия и человеколюбия, время откровения, ярости, гнева и правосудия Божия, время показания крепкой и высокой руки, движимой для мучения не покорных. Горе впадшему «в руце Бога живаго». Горе узнающему там ярость Господню, не наученному здесь страхом Божиим по знанию державы гнева Его…

   Вечные муки, ожидающие грешников во аде, так ужасны, что человек, живущий на земле, не может получить о них ясного понятия без особенного откровения Божия. Все наши лютые болезни и злоключения, все страшнейшие земные страдания и скорби ничтожны в сравнении с адскими муками… Грех всякой ограниченной твари пред её Творцом, бесконечно совершенным, есть грех бесконечный, а такой грех требует бесконечного наказания. Наказание твари за грех её пред Творцом должно вполне растлить её существование: ад с своими лютыми и вечными муками удовлетворяет этому требованию неумолимой справедливости». Бывший выпускник санкт-петербургского инженерного института в сноске к своим грозным изречениям присовокупляет: «Эти положения о бесконечности адских мук заимствованы из известной математической теории о бесконечном». Кем, интересно, заимствованы-то? Неужели Творцом? Или всё-таки не шибко человеколюбивым инженером? А ведь Спаситель-то так наставлял Своих слушателей: возлюбите ближнего своего, как самого себя. Или грешников Он здесь не имел в виду? Только «своих»?

   Это взято из главки «Вечная смерть». В следующей главке автор ещё более мстительно красноречив:

   «Преисподние темницы представляют странное и страшное уничтожение жизни при сохранении жизни. Там полное прекращение всякой деятельности; там – одно страдание; там господствует лютейший из сердечных недугов – отчаяние; там плачи и стоны, не привлекающие никакого утешения душе, раздираемой ими; там узы и оковы неразрешимые; там тьма непроницаемая, несмотря на обилие пламени: там царство вечной смерти. Так ужасны адские муки, что ничтожна пред ними лютейшая из земных мук – насильственная смерть». Кто ему такое поведал, и не плоды ли это больного воображения?!

   (В скобках для контраста о другом русском святителе - архиепископе Николае Японском, который по доброте своей ни за что бы не решился на написание такой страшилки, как «Вечная смерть» - отрывок из статьи Алексея Худякова «Православие в неправославных странах» в газете «Моя Семья»:

   «Японское православие зародилось благодаря священнику Николаю (Касаткину), периехавшему в страну восходящего солнца в 1861 году. Христианских миссионеров в стране не любтли и прри кдобном случае убивали. Но русский батюшка сумел не только выжить, но и сплотить вокруг себя тыцсячи японцев. Дотошно изучив японский язык, историю, культуру, местные обычаи и нравы, он смог подобрать ключи к сердцам лучших представителей японского народа. Перевёл на японский язык Священное Писание и богослужебные книги, построил в Токио Воскресенский собор. В начале ХХ века в Японии действовало 270 православных общин и храмов, насчитывавших 34 тысячи православных японцев, а русский апостол Японии считался вторым после императора самым уважаемым человеком.

   Одним из первых японцев, обращённых в православие, был священник синтоистского храма самурай Такуба Савабэ, люто ненавидевший христиан. Он пришёл в дом к отцу Николаю, чтобы убить. Но после беседы с ним резко передумал. Проведя с батюшкой серию диспутов, к ужасу родственников, крестился в православие. После этого Такуму заключили в тюрьму и едва не казнили. Ему повезло: в стране шли политические и социальные реформы, в ходе которых антихристианское законодательство было смягчено. Ствабэ освободили и помиловали, вскоре он стал православным священником. В след за ним в церковь потянулись всё новые самураи, почувствовавшие в православии нечто очень важное, полезное и утишительное для души.

   Исповедуемый японцами кодекс чести верности и дружбы, высокая нравственность и стремление к единению перекликались с идеалами христианства. Каждый новообращённый приводил своих родных, знакомых и друзей и количество православных с каждым годом увеличивалось. Когда святитель Николай в 1912 году умер, на его могилу сам император возложил венок.

   Ныне в стране насчитывается более сорока церквей и один монастырь. Управляет ЯАПЦ митрополит Даниил (Нусиро). Его уважают не только в Японии, но и в России. Когда в 2009 году проводилось интернет-голосование и простым людям предложили выбрать лучшего кандидата в Патриархи, Даниил занял первое место, опередив даже митрополита Кирилла.

   В отличие от большинства православных жители Страны восходящего солнца равнодушны к свечам и почти не пользуются ими. Также они не понимают, зачем писать поминальные записки и просить кого-то помолиться, если это можно делать самим. Исповедуются японцы молча, становясь на колени и мысленно каясь в грехах. Ну а главное отличие японского прихода в том, что прихожане всю службу поют на родном языке вместе со священником».

   Сравните с нашими рядовыми богослужениями. Три часа поповско-дьяконовского бубнения на полупонятном языке, только дважды за всю службу прерываемого двумя общими песнопениями «Верую» и «отче наш».

А это из другого авторитетного источника, из газеты «Аргументы и факты»:

« Во время Русско-японской войны святитель Николай Японский сохранил Японскую Православную Церковь целой и невредимой. Он много помогал русским военнопленным.

   Главной причиной успеха проповеди православия была подлинная любовь к людям святителя Николая. Новомученик протоиерей Иоанн Восторгов писал: «В столице Японии не надо было спрашивать, где Русская Православная миссия, довольно было сказать одно слово «Николай», и буквально каждый рикша знал, куда надо было доставлять гостя миссии. И православный храм назывался «Николай», и место миссии «Николай», даже само православие – «Николай».

   Ну так вот, возникает вопрос: а для чего такое живописание мук? Оказывается, для назидания будущим святым! «Орудие, заповеданное Господом, воспоминание о смерти и вечных муках употреблял преподобный Антоний Великий, особливо в начале своего подвига. В ночное время диавол принимал вид прекрасных женщин и, являясь Антонию в этом виде, старался возбудить в нём греховное похотение; но Антоний противополагал дьявольским мечтам живое представление пламени геенского, неусыпающего червя и прочих ужасов ада, - этим оружием погашал огонь сладострастия и разрушал картины обольстительные».

   Если с грешниками расправляются на скорую руку: окачурился – и прямиком в ад, то кандидатам на райское местечко приходится проходить мытарства по пути на Небеса. Да какие! Прочитаешь, как это изложено на примере Федоры, кровь стынет в жилах.

   Если в душе новопреставленного в ходе проверки на мытарствах найдено будет много грехов, «то удерживают её на время и заключают в темнице невидения Бога (ну это как бы в камере предварительного заключения!): там они мучат её (вон оно ещё откуда пошло - мучить людей предварительного заключения до Суда – Страшного!), доколе сила Божия попустит им мучить и доколе та душа не будет искуплена церковными молитвами и милостынями ближних. Если же душа останется столько же грешною и мерзостною пред Богом, что ей не остаётся никакой надежды спасения, но ожидает её вечная погибель, то они тотчас же низводят её в бездну, где имеют и для себя уготованное место мучения; они содержат её там до второго пришествия Христова, после которого душа соединится с телом, и уже вместе с ним будет мучиться в геенне огненной».   

   Судя по этим текстам, прежде чем попасть в рай, святитель Игнатий и в этой жизни не шибко человеколюбив был к будущим узникам ада (а это подавляющее большинство его паствы!). И вот ещё что приходит на ум. Да, генетика тогда только-только начинала развиваться, и ему неведомо было, что в геноме человека уже заложены все его будущие недостатки (и смертоубийство, и зависть, и гиперсексуальность, и клептомания в низших формах в виде воровства и т.п.), но он же знал из Писания, кому уготовано свыше спастись-то (по Книге жизни!). И что же тогда получается: это всё равно, что запрограммированный робот наказывать? На веки вечные! Прости меня, Господи, за эту крамольную мыслишку: а не придуманы ли все эти страхи попами для того, чтобы они почаще в церковь заглядывали, приношения творя?

   В пушкинской рукописи «Балды» был поп, но, по словам кандидата исторических наук Александра Байрамова, самый большой друг Пушкина Василий Жуковский, когда после смерти поэта готовил эту сказку к публикации, то заменил попа на купца. И не зря, поскольку цензура не дремала. Так, «Конька-Горбунка Петра Ершова «за насмешки в адрес Церкви» трижды правили и дважды запрещали. А вот с отменой цензуры поп вновь вернулся в пушкинскую сказку.

   Да, есть версия, что смысл сказки от замены одного на другого не меняется – она про жадного хозяина и хитрого батрака. Однако Пушкин, судя по всему, опирался на народные сказки вроде «Жадный поп», «Как поп работников морил», где сатирически изображены именно священнослужители.

Да, не шибко авторитетны были священнослужители на Руси. Не случайно же самыми безбожниками Белинский, Чернышевсий, Писарев, Елисеев и другие сотрудники так называемых прогрессивных журналов, вышедшие из поповской среды. Не оттолкнуло ли их от Бога хорошее знание жизни слуг Божиих?

   Вот что писал Гоголю в своём знаменитом письме попович Белинский:

   «Неужели вы искренне, от души, пропели гимн гнусному русскому духовенству, поставив его неизмеримо выше духовенства католического? Положим, вы не знаете, что второе когда-то было чем-то, между тем как первое никогда ничем не было, кроме как слугою и рабом светской власти; но неужели же в самом деле вы не знаете, что наше духовенство находится во всеобщем презрении у русского общества и русского народа? Про кого русский народ рассказывает похабную сказку? Про попа, попадью, попову дочку и попова работника. Кого русский народ называет: дурья порода, брюхаты жеребцы? Попов… Не есть ли поп на Руси для всех русских представитель обжорства, скупости, низкопоклонства, бесстыдства? И будто всего этого вы не знаете? Странно. По-вашему русский народ самый религиозный в мире: ложь!

   Религиозность в нём даже не привилась духовенству, ибо несколько отдельных исключительных личностей, отличающихся тихою созерцательностью, ничего не доказывают. Большинство же нашего духовенства отличалось только толстыми брюхами, схоластическим педанством да диким невежеством.

   Религиозность у нас проявилась только в раскольничьих сектах, столь противоположных по духу своему массе народа и столь ничтожных перед нею численно.

   Когда европейцем, особенно католиком, овладевает религиозный дух, он делается обличителем неправой власти, подобно еврейским пророкам, обличавшим беззакония сильных земли».

   А вот как попадают в рай святые высокого ранга! «Протёк, как молния, поднебесную Великий Марк Фраческий в течение одного часа. Об этом доверительно и чистосердечно сообщает в Четьях-Минеях за 5 апреля преподобный Серапион, присутствовавший при кончине преподобного Марка, «видех душу святаго, от союзов плотских уже разрешившуюся и руками ангельскими белосветлою одеждою покрываемую и на небеса возносимую».

   А это вот ещё более впечатляюще: «Когда настало время кончины преподобного Макария Великого, Херувим, бывший его Ангелом-хранителем, сопровождаемый множеством небесного воинства, пришёл за его душою (немножко непонятно: почему пришёл-то, коль ему в качестве ангела-хранителя денно и нощно на месте службы положено находиться?). Низошли с сонмом Ангелов лики апостольские, пророческие, мученические, святительские, преподобномученические, праведнические». Ну это ещё куда ни шло. А дальше-то вот что: «Установились демоны рядами и толпами на мытарствах своих, чтоб созерцать шествие души Духоносной (тоже, поди, на это время были оторваны от выполнения своих прямых обязанностей по совращению простых смертных с пути истинного!). Она начала возноситься. Далеко стоя от неё, кричали тёмные духи с мытарств (ну как бы шлагбаумных постов своих): «О, Макарий! Какой славы ты сподобился (Им бы рыдать с досады пристало, а они, как театральная клака, восторгаются!). Иной бы сразу же и возгордился на таком многоангелии, но «Смиренномудрый муж отвечал им: «Нет! И ещё боюсь, потому что не знаю, сделал ли ещё что-то доброе» (это десятилетиям в уединении и каждоминутно пребывая в постах и молитвах!). «Между тем он быстро подымался к небу. С других высших мытарств опять кричали воздушные власти (уж не подкупили ли их?!): «Точно! Ты избежал нас, Макарий». – «Нет, отвечал он: и ещё нуждаюсь в бегстве». Когда он уже вступил в небесные врата, они, рыдая от злобы и зависти (вот когда их, наконец-то проняло, только зависть-то тут причём, коль они по своей воле покинули Царствие Небесное?), кричали: «Точно! Избежал ты нас, Макарий!». Он отвечал им: «Силою Христа моего ограждаемый, я избежал ваших козней». Шествие Великого Макария от земли к небу видели некоторые ученики его, бывшие в особенном преуспеянии (отнюдь не все!), а поведал об этом шествии преподобный Пафнутий, сделавшийся после Великого (Макария) настоятелем Скита.

А какие напасти и искушения приходится испытывать и преодолевать святым отцам в этом мире. В отечнике (патерике, проще говоря, сборнике житий праведников) Игнатия Брянчанинова приводится рассказ старца, который долгое время был искушаем блудным бесом: «… враг же, увидев меня в смущении, превратился в некоторую (некую) девицу Ефиоплянку, которую я видел некогда в жатве, собиравшую колосья, и пришедше ко мне , сел на колени ко мне и так помрачил меня, что мне показалось, что я совокупился с нею. Очень опечалившись, в ярости, ударил её по щеке, и тотчас она исчезла; от удара я не мог в продолжение двух лет поднести руки моей к устам, по причине смрада»

   А вы думаете, на том свете-то коммуна? Как бы ни так! Побывавшая на Небесах «преподобная Федора поведала о райской обители великого угодника Божия Василия Нового, что она преисполнена была славы и имела многие сады златолиственные и многоплодные». Судя по описанию, далеко виллам и особнякам наших богатеев до садов и хоромов святителя. Одно только непонятно, а плоды-то зачем преподобному, коль он там святым духом питается? «Святой Федоре, - сообщает далее святитель Игнатий, - был подробно показан рай Ангелами, её руководившими. «И видела я, - говорила она, - прекрасные селения и многочисленные обители, уготованные любящим Бога, преисполненные славы и благодати. Водящие меня показывали мне отдельно обители апостольские, отдельно пророческие, отдельно мученические, отдельно обители каждого чина святых. Каждая обитель была красоты неизреченной, в широту и долготу, сказать бы, подобная Царьграду, но несравненно красивейшая, со многими пресветлыми нерукотворными палатами. Всюду в обителях тех слышен был глас радости и веселия духовного, и видены были лики празднующих». И вот она награда постоянно молящимся и постящимся – вечная праздность в райских обителях…

      Вот католические иерархи бьют тревогу по поводу упадка веры и роста атеизма на Западе. А не виноваты ли в этом они сами?

   Автор фундаментального богословского труда «Зрелище ада» иезуит отец Фарнис (1861 г.) «от большого старания забрёл в те части ада, которые доселе оставались неизвестными, и, в частности, туда, где несут наказание за земные грехи дети.

   Одна шестнадцатилетняя девочка попала туда за то, что красила лицо, посещала танцевальную школу, а главное-то: по воскресенья гуляла в парке, вместо того, чтобы идти в церковь. Расплата за всё это такова: до скончания века стоять босиком на докрасна раскалённом пороге.

   В ад попала и другая девочка, которая вместо мессы ходила в театр.

   А вот какова в воображении каноника унизительная процедура наказания женщин не шибко благочестивого поведения. Вот как гневно в назидание пока что не угодившим в ад вопрошает он блудниц:

   «Что вы скажете, дамы, когда черти под гром труб будут таскать вас по широким площадям ада и, хохоча мерзко, выкрикивать: «Глядите, вот прелюбодейка, вот шлюха, вот благородная дама, зовут её так-то, живёт она там-то и там-то, занималась прелюбодеянием с тем-то и тем-то, столько-то и столько-то раз». И всё это услышат ваши родители, мужья, братья, сёстры, родственники (Здесь он осторожно вставляет: если они попали сюда же). И сбегутся завистливые соседи (эти уже тоже здесь?) и, смеясь во всё горло, станут кричать чертям: так её, так её, терзайте, мучьте потаскуху столько, сколько она грешила!»

   Я это цитирую каноника, наверняка благоденствующего в раю, в домёк и назидание самаролучаночкам и всем самаряночкам: трижды, а то даже и четырежды подумайте, а стоит ли идти к соседу за шнобелем, когда муж в отлучке.

   «Не будем, однако, подозревать каноника в женоненавистничестве. Сурово он распространяется и с морально неустойчивыми мужчинами. Вместо мягкого ложа нечистой любви они будут лежать на раскалённой плите, в наказание за бесчестные объятия огненный змей обовьёт их тела, изрыгая серное пламя и вдыхая в них серные газы, которые сожгут им внутренности и будут терзать их невыносимыми коликами…».

Откуда такая ненависть к грешникам?

   По наитию и, наверное, на основе личного жизненного опыта одному из величайших праведников апостолу Павлу стало известно: спасутся только те, кто записан в «книге жизни». По моей догадке «книга жизни» - это человеческий геном, в котором у изначально спасённого и праведного отсутствует влечение к женщине, а стало быть, и к другим телесным радостям жизни (о таком феномене подробно рассказывеется у В. В. Розанова в его книге «Люди лунного света»). Такой человек совершенно равнодушен не только к богатству, но и вообще к материальному благополучию, к еде, к своей одежде. Яркий пример того – пророк Иоанн, который ходил в рубище, питался акридами (букашками), ну ещё диким медком (как правнук, внук, сын и племяш пчеловодов, а по совместительству бортников, изумляюсь, как это ему удавалось). А вот другой Иоанн – апостол, то, входя в приличное общество иудейское, одевался, конечно же, довольно прилично, но именно для приличия, не больше того.

   Всё бы ничего, но помимо их воли, у таких изначально спасённых подспудно на почве этой генного характера праведности в их душах взрастала опухоль зависти, может быть, даже и не осознаваемой ими, к так называемым грешникам. А затем по мере взросления эта зависть переходила в ненависть и злобу. У кого-то она принимала форму всяческих гонений-инквизиций, а у самых праведных в мечтательную злобу-то. В живописание мук и страданий, ожидающих (в их горячих головах пока что!) грешников.

   Как увлечённо, с каким размахом и вот уж воистину вдохновенно описывает апостол Иоанн страстно ожидаемые им страдания человечества уже на земле. А вот святитель Игнатий с не меньшим увлечением – на небесах.

   А это вот извлечение из труда одного из самых популярных проповедников Шотландии Томаса Бостона (1672 – 1732) «Человеческая натура в четырёх состояниях», который превысил тиражи почти всех теологических трудов той эпохи. В нём, в частности, расписывает райские радости. В том числе и об этом: что за наслаждение для блаженных – видеть поднимающиеся из ада столбы дыма. В такие моменты они думают о страданиях грешников и, ещё больше ценя своё счастье, поют аллилуйю. К этому автор «Комедии Книги» Иштван Рат-Вег, откуда я взял эту цитату, добавляет: «Некрасиво, ей-богу».

   В этой связи невольное уважение вызывают праведники другого вида, которые в геноме своём не лишены тяги-влечения к земным радостям, но преодолели их личными усилиями, порой неимоверными, как мученик Вонифатий, который «в нечистоте валяшеся и пьяница бяше», оставив свою страсть, «имене Господня исповедник и страдалец славен оказался», Моисея Мурина, который занимался разбоями и пьянствовал,   или с помощью Бога, как Мария Магдалина и Мария Египетская. Как свидетельствует Писание, у них к грешникам были только жалость и сострадание. И уж ни за что бы они не уселись чуть ли не сладострастно живописать страдания и муки грешников.     

   Как оно на том свете будет – Бог весть. У меня страсть такая: помучиться на том свете лет сто (не более, чем в четыре раза в сталинских лагерях) – и вторая, уже настоящая смерть. А главные-то муки, как мне представляется, мы здесь несём. А что там, на том свете, как то так называемые святые якобы по наитию Святого Духа   со злорадным сладострастием скопцов нам вещают, – Бог им судья, Думаю, вот им-то за такое злорадство полной мерой воздастся.

    Да спросите чуть любого русича, боится ли он ада? «С чего бы это? – ответит он. Столько за последнюю тысячу лет выпало испытаний на долю нашего народа, что куда уж там каким-то попам запугать нас адом-то.

    Вот, например, очень много испытаний выпало на долю моих земляков прошлого века. Сначала белочехи нагрянули. Ох, и бесновались эти «братья славяне» – всю ночь, пока на постое были, селу покоя не давали, сколько девок перепортили, с содроганием в голосе вспоминала моя родная тётя Катя, в то время отроковица-соплячка, почему и не тронули её.

   А тут красные пришли. Про тех худого слова я от земляков не слышал (это тебе не барская конница, а свои - сельского рода племени) – тех только ёдово да фураж интересовали, ну ещё гужевой транспорт.

   Гражданская закончилась – продотряды нагрянули, которые хлебушко у тогда доверчивых к власти крестьян, почитай, подчистую выгребли. А сколько его и было-то – год-то неурожайный выдался. Что-что, а не любили вспоминать мои односельчане про тот страшный год. Больше, чем наполовину, если не на две трети вымерло. Арифметики у меня на сей счёт нет, сужу вот по чему. Если до этого у нас в селе дом к дому впритык стояли (Скажем, сын отделился, где ему строиться? Рядом с отцом.), то после - взять хоть вот нашу улицу Новую Линию: от нашего дома по обе стороны курмыша-порядка прогалы по сто с лишним метров. А от следующего от нас дома в сторону Соснового Солонца до самого крайнего, что на околице стоял, чуть ли не полукилометровый пустырь.

    Вздувшиеся трупы, вспоминала бабаня Матрёна, прямо на улице валялись, потому что вымирали целыми семьями и хоронить их некому было (о том, как спас от голодной смерти свою семью мой дед Никифор, в моих «Былях и сказах…».

   А тут новая напасть – коллективизация, а следом голод 32-го и 33-го годов. За «расхищение соцсобственности» не пожелавших умереть с голода сажали беспощадно.

   Соседка наша бабушка Анна Исаева, попавшая на восемь лет в лагерь за каких-то три-четыре фунта   зерна, признавалась односельчанам:

   - Первое время-то, как посадили, если бы сказали «Выходи, если бы не Дашка (дочь) без меня одна-одинёшенька, то и не захотела бы уходить. А чего? Три раза на день: завтрак, обед, ужин – всё по часам. Ну похлёбка-то жидкая, но зато на каждый присест по два кусочка хлеба, а на завтрак и ужин каша. Да ещё с маслом. Правда, маслица-то – кот наплакал, но хоть для запаха – и то хорошо. Где это в то время у нас на селе такое? (В голодном тридцать втором).

   Так что в аду-то, поди, намного ли хуже, чем в лагере или тюрьме? Ну пусть поизгаляются на досуге надзиратели-черти, но зато у тебя никакой заботушки ни о кормёжке, ни о дровах на отопление, ни на огороде день-деньской горбатиться. Ну да ведь русичи, мы смекалистые – наверняка уже ещё до нас наши предки какие-никакие развлеченьица придумали. За семь с половиной тысяч лет человеческой истории чертей-то, поди, скука задолбала – вот , чтоб развлечься , они на крючок наших предков в аду и попадаются.

   А это вот скорбное размышление великого английского философа

   «И однако же я нигде не нахожу, чтобы человек должен был жить в муках вечно. И мне также представляется сказать, что Бог, который является Отцом милосердия и творит на небесах и земле всё, что Ему угодно, который имеет в своей власти сердца всех людей и определяет их действия и их волю и без свободного дара которого человек не имеет склонности к добру, ни к раскаянию в погрешностях, - что этот Бог будет карать человеческие прегрешения на протяжении бесконечного времени и такими жестокими пытками, какие только могут представить себе люди» (Томас Гобс, «Левиафан»)    

    «Насколько не ясно было конечное предназначение человека в текстах Ветхого Завета, что две виднейших раввинских школы античности - Гиллеля и Шамая провели три года в диспуте на тему, «не напрасно ли создан челове»к. И пришли к общему выводу, лучше было бы человеку не появляться на свет». ( А. Кураев «Раннее христианство и переселение душ»).

   А вот как роптал любимец Божий многострадалец Иов:

   «Для чего не умер я, выходя из утробы, и не скончался, когда вышел из чрева? Теперь бы лежал я и почивал, спал бы, и мне было бы покойно с царями и советниками земли, (…) я не существовал бы…» (Иов, 3: 11 – 19).

И в заключение слово одному современному богослову:

« Вопрос, тесно связанный с проблемой теодицеи: если будут спасены не все, то как себя будут чувствовать праведники, раз они будут знать, что их братья, сестры, дети, родители, мужья, жены обречены вечно страдать вдали от Бога и от своих близких? Что, праведники просто благочестиво вздохнут и скажут: ну, не судьба — и отвернутся от своих близких?»

   А на меня иной раз такое мечтание накатывало. Чтобы, думаю, наш Царь Небесный относился к нам так же, как горожане к котам своим. Городские-то, они как есть иждивенцы-дармоеды, а к тому же ещё и злыдни. По ночам хозяев будят, пакостят, где попало, и при этом никаким увещеваниям не поддаются (а проучить «по-отцовски строго» рука не поднимается, да и супруга, главная баловница и потатчица вот уж воистину возопиёт!). Пользы от них никакой, одни затраты, а любят и балуют их! Не жизнь, а рай земной!

   И вот намедни меня, как ведром холодной воды на Ивана Купалу, охолонуло после ознакомления вот с этой публикацией в Интернете:

    «Только ленивый в последнее время не охнул над недавно вытащенным из архивов и неожиданно заблиставшим вселенским пророчеством – опытом Джона Кэлхуна о дегенерации грызунов в раю: грызунам, помнится, создали все условия для абсолютно безбедного существования, которого с сотворения мира не нюхал ни один грызун.

   Eшь, спи, гуляй и ни в чем себе не отказывай. Всего вдоволь, ко всему доступ, ни к чему не надо прилагать усилий, и даже температура окружающей среды самая благоприятная. Ни тебе холеры, ни дефицита. Никаких тебе скреп, никаких гвоздей, никаких дискриминаций. Никаких опасностей.

   И что? Уже в первом поколении появились признаки вырождения среди популяции всемерно белых мышей. Признаки прострации и депрессии, потери интереса ко всему: от материнства до простейшего сексуального партнерства. Матери бросали уже рожденных детей и селились в одиночестве, предварительно испробовав однополые связи. Отцы делали то же самое. Появились случаи ничем не оправданного насилия, объяснимого исключительно вульгарным понятием скуки и полной демотивации к существованию.

   Что любопытно, были отмечены удивительные эксперименты грызунов со своим внешним видом: не то стали отгрызать себе хвосты, не то пытаться менять окраску, уж не вспомню, но вы проверьте, вызывает удивительные ассоциации...

   Главное, уже в первом поколении прекратили размножаться. Стали, знаете, натуральными чайлд-фри. А когда запаниковали экспериментаторы и переселили подросших грызунов из первых еще райских выводков в новые и снова райские условия, то окончательно убедились: раем горю не поможешь. Подросшее в раю поколение чем-либо заниматься и тем паче размножаться никоим образом не стало. А вымирало точно так же, без усилий и скреп, без навыков борьбы и победы, с пустотой в мышиных глазах...».

Так что избави Бог нас от такого рая.

       В назидание моим молодым землякам привожу слова из «Предсмертных мыслей» великого русского философа В. В. Розанова:

   «Только оканчивая жизнь, видишь, что вся твоя жизнь была поучением, в котором ты был невнимательным учеником. Так я стою перед своим невыученным уроком. Учитель вышел. «Собирай книги и уходи». И рад был бы, чтобы кто-нибудь «наказал», «оставил без обеда». Но никто не накажет. Ты – вообще никому не нужен. Завтра будет «урок». Но для другого. И многие будут заниматься. Тобой более никогда не займутся».