На Казанскую старушки и старички обеденку праздничную служили, в своих молитвах не только об отпущении грехов своих истово и усердно молились, но и о благоденствии и здравии родных и близких (грешных, окаянных и беззаконных - не соблюдающих закон Божий) усердные поклоны клали. Не ведали мы, тогдашняя молодежь аскульская, да и не думали об этом. Но Божья благодать-то, знать, не оставляла нас. Все благополучно в Армии отслужили. Все на работу по своим желаниям и возможностям устроились. Все семьями обзавелись, в том числе и все-все девчата наши! Ни одного бомжа, ни одного убийцы и ни одного убитого. Некоторые, правда, до пенсии не дожили – знать, судьба такая, знать, так свыше предусмотрено…
С этого дня всё трудоспособное население в поле было, потому как, по Далю, «На Казанскую зажин ржи». Начало уборочной кампании!
Вот как вспомню уборочную страду в нашем селе в годы моего детства, отрочества, а потом уже и юности, на сердце радостно-радостно делается. Ей богу, все эти два с половиной месяца для нашей молодёжи сплошным праздником становились! Ну когда детьми и отроками были, помогали взрослым затаривать мешки с зерном и на бортовую автомашину их загружать (Хлеб нового урожая из самаролукских колхозов в то время отправляли на элеваторы «водой», то бишь на баржах.) Ну это – так сказать, будни были. Праздник наступал, когда мы на этой по самые борта загруженной мешками с зерном автомашине с радостными возгласами отправлялись в Брусяны или Осиновку на разгрузку. Там уже стояли баржи, готовые принимать это зерно.
Тогдашние руководители колхозные дядя Вася (Василий Трофимович) Дикушин и дядя Саша (Александр Сергеевич) Маркин частенько попрекали приезжих шоферов: вы чего-де больше возите-то: зерна или ребятни?. Ну и в самом деле: будто стая голубков, верх кузова-то мы заполняли. Но шофера мирволили к нам. Хорошие, добрые то были ребята из Отважного-Жигулёвска, из Зольного и Солнечной Поляны. Дай Бог им Царствие Небесное, а кто жив – тому доброе здравие на старости лет! Но и то сказать: отнюдь не экскурсантов они возили на своих автомашинах-то. Бывало, перекурить, как следует, не успеет наш шофёр, а мы машину-то уже разгрузили!
А вот как подросли да отроками и юнцами стали, интерес-то у нас переместился. Прельстительнее стало не на грузовиках раскатываться, а трудиться вкупе и желательно вот уж воистину бок-обок с присланными на уборку из того же Отважного-Жигулёвска, из того же Зольного, из той же Солнечной Поляны девчатами. Я вот как-то задумался, а почему это я ни одного парня среди них не помню? Да практически и не было их, кроме шоферов. Но тем, как правило, уже женатикам, и ночью работа находилась – сенцо да дрова частникам возить. Ну да и разнорядки-то сверху какие поступали на предприятия? Выделить столько-то человек на такой-то срок. И кого хитроумное (в хорошем смысле слова – хитроумное-то!) руководство выделяло? Электро-газосварщиков, экскаваторщиков со строительства ГЭС, бурильщиков с нефтескважин? То-то и оно! Невольно о наших юношеских интересах, выходит, пеклось оно, направляя таких обаятельных дивчин на уборку к нам. И трудолюбивых! Ну а чему дивиться-то, все же они крестьянского корня, все к крестьянской работе с детства привычные и способные. Были, конечно, среди них и парни, но они почему-то мне не запомнились. А вот чаровницы с самаролукских строек и нефтескважин прадедушке Толе по сю пору иной раз отрадно-отрадно воспоминаются…
И вот вся эта голосистая орава орудует на току! О, этот зернопульт, эта ненасытно-прожорливая «механизьмина»! Чуть только сбавили темп «насыщения» его зерном (струя вылетающего из него очищенного зерна сразу же это покажет), - и от тех, кто набивает зерном мешки, сразу же возглас, обращённый к тем, кто орудует лопатами на другом конце зернопульта: «Эй! Заснули там?!»
Если бы заковыристые шутки парней и девичий смех, радостно-заливистый, каким-то чудом материализовались бы, то над током и во время работы да и во время обеда день-деньской стояло бы густое, как молоко, белоснежное облако юношеской радости и беззаботности!
А забыть ли обеды на полевом стане? Кусок мяса во щи тороватые стряпухи колхозные клали чуть ли не в пол-кулака мужицкого размером! А каши с маслом! Не с постным – со сливочным! Воочию было видно, как большими уполовниками уснашали они в котле кашу-то этим маслом! Я это живописую вот почему. Кто это кроме нас в это время на селе ублажался мясцом-то? Кто это рискнет и решится заколоть на потребу себе какую-нибудь живность, окромя, может быть, только отбитой у коршуна курочки? До осени-то они, домашние животные-то, сколько мясца на себе нагуляют!
Не умолчу: не беспокоились о своей фигуре наши трудовые наперсницы. Дочиста уминали в молодые чрева свои и первое, и второе. Да и как тут при таком напоре работ разжиреть-то? Зернопульт – это тебе не старенький дедушка, он работает вот уж воистину «как заводной»!
Ну да а если бы какая жиринка, какая-нибудь лишняя калорийка и «завязалась» в девичьем организме, так ведь вечером-то – танцы в колхозном клубе! Тут последнее растрясешь. Аскульские парни тебе застояться дадут разве?! Новенькой-то, приезжей-то! Прадедушка Толя тогда из таких вот был – ох, и любил общаться-то с приволжскими гостьями-то! Вот кому из них попадётся этот материалец на глаза – сердечный-сердечный привет вам, наши тогдашние наперсницы в труде на полевом стане и напарницы в танцах в нашем сельском клубе!
Надо сказать, местные наши красавицы и недотроги были отнюдь не в восторге от нашествия горожанок – особ более свободного поведения, нежели они. Как роптали и негодовали они, на это время остававшиеся как бы в небрежении: «Понагнали тут всяких!» Увы, такое вот тогда у нас разделение по вечерам в клубе наблюдалось: наших парней неодолимо тянуло к «пришелицам», а ихних – к нашим скромницам…
Спать доводилось мало, но на работе это не отражалось. Молодость! Это вот на старости лет чуть что – и ко сну клонит, а тогда… А ещё, повторюсь утехи собственной ради, вот что, видимо, сказывалось: кормили нас на полевом стане, что называется, от пуза. Как сейчас помню, наши соработницы и сотрапезницы что-что, а растолстеть однюдь не опасались, не как нынешние неженки. Работа на току, она, брат, ого-го, как славно выправляла девичьи тела. Если что у них и выдавалось, так это их достопримечательности, чуть ли не до подбородка выпиравшие…