«С Архистратига скот загоняют на зимний корм» (Даль). Всё, закончилась вольготная житуха для рогатеньких (скотинушки домашней – не чертей!). То свеженькой травкой мамоны себе набивали, а это на сенцо переходить приходится.
Знатно отмечался этот праздник в моём родном селе. Тем более, что он у нас был престольный. Вообще-то церковь у нас в честь Казанской иконы Божией Матери. Но учитывая, что «казанских» церквей, а, следовательно, и престолов в Самарской Луке немало было, то мои земляки «соригинальничали»: они престольный праздник себе устроили не в честь церкви, а честь придела (пристроя) к ней имени Архангела Михаила. По-моему, это единственный такой престол на всю Самарскую Луку.
Престольный праздник съезжались к нам отмечать родные, свойственники и просто знакомые со многих окрестных селений. Бабаня вспоминала, как в этот благословенный день телеги приезжих стояли на улицах чуть ли не у каждого двора. А чего удивляться-то? Это же, можно сказать, неопровержимый факт: на всю округу славились аскульские невесты! Может, они и в других селениях Самарской Луки и в Заволжье не хуже были, но вот какое дело: как узнать было об этом? А Аскулы до начала прошлого века были волостным центром, где два раз в год на Базарной площади проводились Всесамаролукские ярмарки! Долго ли было в таком разе зоркоглазым парням из того же Отважного, из Новинок или из Переволок высмотреть себе невесту у нас? Так что родня у нас по сю пору по всей Самарской Луке распространена. Не поверите, даже из Сызрани две подводы, дай Бог памяти, у чьего-то двора стояли. А чего хитрого-то? Работал прошлой зимой у тамошнего купца паренёк холостой-неженатый и сманил-убаял тамошнюю красавицу – вот там и свойственники появились. Так что оговориться прадедушке Толе приходится: не токмо в Аскулах красавицы-то водились…
- Ты вот, внучек, не поверишь даже этому. В летнюю страду в лавке (нашего местного) купца Чукина четвертные бутыли с водкой пылью покрывались! – поведал мне, глядя на очередную пьянку колхозных механизаторов, мой двоюродный дед Яков Михайлович Костин, кстати сказать, георгиевский кавалер Первой мировой и единственный фельдфебель на все село наше, чем всю жизнь весьма и весьма гордился.- Это, чтобы в страдную пору - хошь в сенокос, хошь в уборочную, - выпить?! Ни в жисть! Какой ты с похмелья завтра работник будешь? Как ты с косой в ряду с другими пойдешь, коль только и будешь в спину слышать: «Эй, не спи, а то ноги (косой) подрежу!». Тогда ведь сено косили малой помочью. Бывало, родня, соседи сговорятся по жребию: нынче сенокосную постать тебе скосим и уберем, завтра – мне, и так далее. Сенокос – очень-очень рисковое дело. Вот, скажем, два, а то и три дня косил ты в одиночку-то. Валки только подсохли – и на тебе: дождик! Вот они и почернели, гнилье гнильем. А когда помочью, втроём-вчетвером скосили, к вечеру по такой жаре сенцо уже подсохло – на воза его и в сенник или на сушило опять же всем гамузом и сметали его. Я это к тому: нельзя крестьянину при единоличестве в страду пить было. Никак нельзя! Но уж если праздник большой, то вот тут-то уж давали себе волю!
Первым таким праздником, когда селяне «давали себе волю», был Михайлов день, который по новому стилю приходится на 21-е ноября. Ну а почему бы и не «разрядиться»-то после трудов праведных, чуть ли не добровольно-каторжных, когда с утра до ночи в поле, в поле и в поле? Когда иные трудоголики, как например, муж моей двоюродной бабушки Александр Сергеевич Самойлов, которого потом раскулачили и в Казахстан сослали, даже сапог на ночь не снимали! А теперь сенцо на сушиле или в сеннике, а что во двор не вместилось - в стогу придомном. Снопы житные в риге. Там им и дождь, и снег нипочем (а у кого оно, жито-то и обмолочено уже, хотя бы частично). Клин под яровое поднят. Вон землица-то как бороздами ощерилась, славно снежку в них закрепиться будет, никакой ветер его не выдует. А к тому же у сметливого и разворотливого крестьянина и денежка появилась: в Самару аж два воза с новым урожаем свез и с не шибко пустым карманом оттудова, веселый-развеселый, явился. Да еще и с гостинцами и подарками для домочадцев. И в доме сытно – хлебушко нового урожая, овощи всяческие. А также грибки соленые (расстаралась благоверная вкупе с дочками да со сношенькой) – зело приемлемы они под горькую-то! Сноха-то, слава Богу, хорошая выпала нашему дому. Есть вон все равно, что козы: бодливые да дерзкие. А наша и трудолюбивая, и на вид справная. И уважительная. Только вот что надо иметь в виду: «Сноху, кум, прилюдно не хвали: завистники да злословицы сразу тебя в снохачи запишут!». Вот и хотелось, очень хотелось ее полушалочком порадовать, да передумал. Пусть-ка, мол, муженек об ней печется!
Михайлов день особенно любим и почитаем на селе был теми, кто прослужил положенные три-четыре года в Армии, не говоря уж о фронтовиках. Дело вот в чем: архангел Михаил по должности - Архистратиг Небесных Сил. Ну это, смекали дошлые служаки-служивые, он на небесах, как бы главком в чине фельдмаршала. Генералиссимусом-то, шутковали мужики, там, поди, Сам. А Михаил Архангел, как бы Жуков у Него. Отвечать ведь, поди, придется на том свете и им, и мне, богохульнику, прости меня, Господи, за такие вот домыслы-то. Ох, грехи, грехи наши тяжкие!..
Вот хоть в годы юности и младости или уже потом, когда из Армии возвратился и жил на стороне, я почти каждый год в родное село на престольный праздник наведывался. И не помню случая, чтоб на Михайлов день заморозок был. Аскульские фронтовики по сему случаю смекали: печётся о своих почитателях Небесный Главком-то! Ну вот фронтовик или простой солдат, как вот я, например, идёт себе по улице, никому не мешает, разве что вон ворону спугнёт. И вот заносит на левый бок – каковы его действия? Установка устно-народная такая: «завалился налево – правься на право!». Но вот незадача: лишний градус крена дал – совсем свалился. И свались он на мёрзлую землю, костей бы не собрал! А пал именно на сыру землю-то, аки на мягонькую постельку возлёгся! Сколько раз так бывало: накануне Михайлова дня земля от заморозка, как каменная. И на тебе: на праздник прямо с утра - оттепель! Про женский пол не скажу, а вот у служивших в Армии Михайловым вечером ни одного синячка, ни одного ушиба не было! Вы думаете, это случайно?!
Теперь на селе это почти вывелось уже – гулять на праздники. Именно – гулять! Нынче вон как уселись за праздничный стол – и только перекурить из-за него выходят. А еще и в мое время на праздники гуляли. У одних хозяев часок-другой посидели и в другой дом пошли со словами: «Спасибо этому дому – пойдем к другому!». А там уже все готово к приему дорогих гостей. Причем хитрили мои земляки: шли не к тому дому, что рядом, в соседях, а чуть ли не на другой конец села компанией на всю улицу шириной с песнями да плясками шли к «другому»-то! И делом чести и даже этакого бахвальства было, если все это под гармонь. Вот кто чуть ли не паче кузнеца чтим и уважаем на селе был – гармонист!
Заиграла гармоза –
Не удержут тормоза,
Ноги сами в пляс пошли –
Слава богу, нет пыли!
Что верно, то верно: на Михайлов день, хоть как распляшись, на подоле ни пылиночки.
А хитрость-то вот в чем была: не только своей компанией перед односельчанами повыставляться, но и попротрезветь в дороге-то. Пока с песнями да с плясками чуть ли не полчаса шли – к новым хозяевам, как трезвенькие, заявились. Нередко одна компания с другой встречалась и никак разойтись не могут: кто кого перепоет, кто кого перепляшет. И так нередко бывало (ну это уже к вечеру, когда кое-кто поднаберутся!): из одной компании ненароком к другой прибивались. Спохватится такой: «А где моя баба-то? Это она опять, поди, с Петькой Кудряшом путается?!» - и этими же ногами поспешает в свою компанию дознание проводить!..
Будучи не шибко трезвым, и не заметишь, что в другую-то. Почитай, всё население не родня, так свойственники. Даже четвероюродные роднились, а у старообрядцев (ну это уж слишком, конечно!) до седьмого колена жениться возбранялось). Есть и ныне такое, но только не у русичей, к сожалению. Ныне у нас в городе и троюродные не роднятся. А вот живший в Казахстане приятель мой поведал: родословия аборигенов тамошних вглубь до полутысячелетия. У нас же даже на селе четвероюродные не роднятся, а там и двадцатиюродный братом считается. Вот уж воистину: братство всего народа!
Если бы все песни и частушки, что в этот день пропеты были, каким-то образом материлезовались, все наше село к вечеру бы окутали белые-белые облака веселья и радости! А песни-то все старинные, что и сотню лет назад распевались нашими предками на этих же улицах, в этих домах. Я вон иной раз затяну такую – мои молодые односельчане рты от удивления разевают. Это не старческая ворчливость, даже молодые замечают: скучны по сравнению с прежними застольями теперешние А наутро послепраздничное опохмелье. Нескончаемые исповедания (не без похвальбы!), кто где и как свалился или как, не помня себя, до дома добрался. А бабы, бывало, жёны их многострадальные (насчёт многострадальности тут тоже не без завиральности!) сидят себе и эти завиральные исповеди слушают и на своих благоверных, как на малых детей поглядывают, а в глазах, когда между собой переглянутся, весёлые-весёлые огоньки у них прыгают. Но слушают-то внимательно-внимательно! А ну как кто проговорится-проболтается, ведь в каком окружении в первые послевоенные годы вернувшиеся с фронта мужики пребывали. Чуть проглядела, и муженька твоего живо на сушило заманят… А может, и заманили кого по недогляду жениному, ну как проболтается, кобелина этакий?! Прямо-то не выскажется, а из маленьких-маленьких оговорочек умной бабёнке, как Шерлоку Холмсу, вся картина вырисуется…
Вот ведь бедно-бедно жили. А весело! Какие песни распевали, как в кругу до упаду выплясывали, особенно соперницы друг перед дружкой! Ныне вот намного-намного богаче жить стали, а веселья того нет. Какое-то натужное оно…… И невольно приходят на ум эти горькие (для нас!) слова: »В старину живали деды веселей своих внучат!»