Ну это не только в моём родном селе так заведено было. Вот уж воистину нагрянул к вам гостенёчек дорогой – после того, как почеломкались, хозяйка сразу же угощение сотворять принимается. Ну и вот, к примеру, её хлебосольными стараниями столешница от яств аж прогибается и на столе только птичьего молока нет, а она, уст мужских растворительница и словес ихних же расточительница, отсутствует?! Это что же хозяину по ночи в лавку купца Чукина бежать и Андрея свет-Семёныча с постелюшки подымать? Нет, уже с первых лет супружеской жизни и сами по себе многомудрые и матерями наставленные, они прикровенно-прикровенно в укромном-укромнос местечке её, нередко треклятую, вот уж воистину бережно содержали. Уж больно (паче красной девицы!) приманчива она кое для кого. Даже в чулане под запором (как вон туже красную девицу в тереме) содержать опасительно (вон, сказывали, даже терема красных девиц не оберегали).
Только вот ведь какое дело-то. Не в обиду моим землячечкам сказано: вот и рукастые они как в поле и на дворе, так и в упечи, и пронзительно догадливые в некоторых вопросах и зоркоглазо-пытливые («Что-то долго ты как на гумно-то ходил – опять жалмерке Фроське крышу поправлял?), а вот этакая стандартность мышления их порой подводит. Ну взять то же укромление водочки – смышлённый мужик только глазом поведёт: вон она куда её припрятала! Вот повесь она её, скажем, в пудвичочке под завешанным скатертью столом в передней избе на гвоздочек –никогда на такую хитрость женскую мужик не поначает…
Это всё присказка была, а сказочка такова. Заявляется то ли кум к куме, то ли сват к свахе, ну и выставляет она заветную из укромного-укромного местечка. Ну куманёк или сваток разом (в отличие от «гнилых интеллигентиков», которые рюмочками удовольствие-то продлевают!) гранёный стакан заполняет (они тогда только-только на крестьянском столе стали появляться, а до этого в «беседах»-застольях мужикам кружками приходилось пробавляться) и во внутрь благотворное из него употребляет. «И не поморщился даже! – подивилась хозяйка. – Ну и глот!». А вторым стаканом пренебрёг: дел, видите ли, у него много, а то ещё, не дай Бог, свалишься по дороге. «Нет, какие всё же есть мужики благоразумные! – подивилась хозяйка. - Не то, что мой! Тот бы всю как есть выхмостал».
А под вечер и благоверный то ли из лесу, то ли с поля домой заявляется. Ну не хоронить же ополовиненную? Выставляет её притомившемуся муженьку. Тот даже крякнул от удовольствия, этак хитренько-хитренько на добродеющую супругу искоса глянув…
Ох, и хохотали же они распиватели той бутылочки, когда наедине встретились, это только что по полу от смеха не катались. Кум-то или сват, как выяснилось, сразу смекнул, в чём тут дело-то, но и виду не показал тороватой хозяюшке. Хозяин-то, еще не знай когда, обнаружил припрятанную супругой бутылочку и (ох, грехи-грехи наши!) по какому-то случаю (а мало ли их может быть, случаев-то!) уединённо употребил её, а «для конспирации» колодезной водицей заполнил (вон её – скленный колодец – целую цистерну, доведись, можно заполнить!).
Эту историю дедушка Матвей узкому кругу своих односельчан поведал по кончине своей супруги. И тот, и другой десятилетиями хранили её в тайне. А зачем саморазоблачаться-то? Это вон нынче поразвелись болтуны, про которых в старину говаривали: «У него в ж…е водичка не удержится». Спустя более шестидесяти лет после того признания дедушки Матвея на завалинке воскресным днём и я эту вот уж воистину благочестивую историю поведаю своим самаролукским землякам поучения и назидания для. Молодые други мои, с каждым годом вы всё чаще и чаще будете убеждаться: молчание - золото. А то вон один не иначе, как дуралей, «исповедался» своей жёнушке в грехах своей молодости (ну ладно бы про иногородних, а то и про знакомых ей девиц проболтался). Каково теперь бедной женщине? До самой смерти ей это будет памятно и душу гнести…