Вернулся из Самары с заработков один мужик-самаролукец и поведал землякам своим: он-де от тамошнего старца самолично слышал, кто вдову порадует, с того за один раз семь грехов снимается-списывается. А ежели вдова в годах, то двойная скидка идет. Ну то бишь аж четырнадцать грехов на тебе как не бывало. И это за одну только ходку!
Вот это да! Вот это новость! Ну я не скажу, что в том селе мужики так уж шибко в святые угоднички попасть стремились, но все равно такое не иначе, как богоугодное дело, им весьма и весьма заманчивым показалось. Кто же это откажется приятное с полезным совмещать? Тем боле – с душеполезным-то! Ведь этак-то, ежели хорошо постараться, то а ну как и в рай ненароком попадешь. От грехов облегчённый-то!
Ну и как взялись, как взялись за душеспасение-то, что некоторые вдовушки в погреба-подполья да на чердаки-подволоки от них хорониться стали. Не все, конечно, а которые по красивше да по моложе, ну то бишь повостребованнее! Вот чего не было у тех мужиков, это расчетливости: никто на сугубое (двойное) скощение грехов не позарился! Вдов-старушечек в покое оставляли.
Но долго ли утаишь шило в мешке? Тем более, что еще какое шило-то! Да и мешки-то дырявые-предырявые оказались. Ну вдовушки тамошние сначала-то между собой шу-шу да шу-шу, а потом уж чуть ли не в открытую похваляться стали тем, как мужички благодетельствуют их. Известное дело, вдовы-то, ого-го, какое нерасположение к замужним матронам имеют. На почве зависти! Так что, говоря современным языком, во многих домах упечи (кухни) в «горячие точки» превращаться стали, откуда в чающих духовного спасения и обезгрешивания на ширмачка летели и чугуны, и сковородки, не говоря уже о чашках-плошках. А которые побойчее бабенки-то, те за своими неблаговерными с ухватами наперевес по улицам даже гонялись, будто на тактических учениях в штыковую атаку ходили-бегали.
Ну а чего бы вы хотели-то? Святым что ли легче было? Им вон, как наш батюшка на проповеди рассказывал, ого-го, какие гонения претерпевать приходилось, чтоб в рай-то попасть! Так что, не смотря ни на что, мужики в том селе продолжали «спасаться». Да так в этом душеспасительном деле во вкус вошли, что того мужика-глашатая как-то в круг взяли и предложение сделали: мы-де тебе на дорогу сложимся, а ты смотайся-ка к тому старцу да разузнай у него насчет солдаток-жалмерок да иных соломенных вдовушек. Может-де, какое отпущение и за них полагается? Ну тот поначалу-то даже окрысился на них. Вы-де бедных вдов, от грехов спасаючись, и так заездили, ни днем, ни ночью им покоя не даете. Теперь еще и за жалмерок, чьи мужья царю-батюшке службу несут, возьметесь-приметесь?! И так уж скоро святыми станете. Вон Панька Б–в вчера бахвалился у лабаза: он-де, удалец этакий, за одну ночь с Варькой (такой-то) более сорока грехов скощения добился. За старух принимайтесь: за них вон какая надбавка причитается! Не поеду – и всё тут!
Но уговорили все-таки (уж больно козырь-то большой выставили: три воза сена ему всей артелью накосят, пока он в Самару-городок мызгается!). Уговорили, да на свою голову! Возвратился тот и сообщает: скощение грехов-то, оказывается, только молодым-неженатым парням полагается. Вот-де кому послабление-то за вдов идет! А женатым мужикам такие дела греховодством считаются. И на том свете, как тот старец самарский сказал, у них черти кое-что на горячую кочергу будут наматывать. Так, говорит, и передай своим землякам. Пусть раскаиваются! Ну те как услышали это (будто пыльным мешком из-за угла их огрели!), так с раскрытыми ртами и по домам расходиться стали: вот-де влипли, так влипли!
А перед этим в том селе вот что было (не совпадение ли промыслительное?!). Приходит церковный староста к батюшке и докладывает: ручеек подаяний-де в церковную кружечку за последнее время что-то иссякать стал. Батюшка выслушал эту реляцию и еще вот над чем призадумался: а почему это к нему молодые мужики так редко каяться приходить стали? Поначалу-то он радовался даже: вот-де как мои проповеди-то воздействуют! А тут, оказывается, не до радости…
Но Бог милостив. И к иереям тоже. Это ведь в советское время: парторгу не накапали про твои шашни – значит, все шито-крыто. Ну не попрешься же ты сам (добровольно!) на «исповедь» к нему, к парторгу-то? Добрые люди даже над детьми твоими подсмеиваться будут: мол, это сынок того самого растютяя. который чокнулся и в партком на себя «телегу накатал». А тогда мужики совестливые были. Как узнали они про свои «вольная и невольная» (прегрешения), то один за другим чуть ли не в очередь к батюшке каяться заспешили (И даже седенький-седенький дедушка Пахомий за ними засеменил. Он, оказывается, тоже на дармовое-то отпушение грехов польстился!). И если в церковную кружку в пору массового облагодетельствования вдов медные семишнички, алтыны да пятачки, как раннемартовская капель, источались: ка-ап, ка-ап, то теперь в нее серебряные гривенники да двугривенные, а то полтинники да целковые, будто майский дождичек по оконному стеклу, в кружку-то застучали! И то сказать: не согрешишь – не покаешься. А не покаешься – не спасешься!
Эту былицу я моим молодым землякам-женатикам поучения ради записал. Сейчас много всяких «старцев» развелось. Не больно-то уши развешивайте!