А это вот уже на бытовом уровне чудеса-то. Надо было мне в город с оказией возвращаться. Машина уже у двора стоит, сигналит: поторапливайся. А я ключ от сарая в спешке ну никак не найду. Вот только недавно в руках был – куда подевался? А машина на всю улицу клаксонит, будто я дурака валяю, а не в судорожных поисках по двору мечусь.
Сарай, а следовательно, и дом, к которому он примыкает (в него чёрный ход из сеней) открытым не оставишь, а возвращаться в город позарез надо. И тут я в отчаянии взмолился: «Пресвятая Богородица, помоги (многогрешному и недостойному)! И что же? Бросаю взгляд свой (отрешённый) направо, а они вот они, ключи-то! Под рукой, оказывается, лежали-полёживали-то. На видненьком-видненьком местечке и, поди, подсмеивались над растютяем. Ну это так-то вот самокритично я уже, в машине едучи размышлял. А по первости-то у меня слёзы на глазах выступили…
О таком же случае рассказала мне моя добрая приятельница Людмила Петровна. Женщина весьма достойная и хорошо знаемая в моём родном селе. Она тоже, как и я, ключи потеряла – от гаража. А тоже надо было по делам в город ехать. Всю усадьбу обсмотрела – как в воду канули. Как на небушко взлетели. И тоже к Пресвятой Богородице взмолилась (А куда деваться-то?!). И только, говорит, молитовку сотворила – гляжу, а они на смородном кусту висят. А я ведь, говорит, сколько раз мимо этого куста проходила…
Это мне, смекнула бабушка Люда, намёк был, что я никак зарок свой - окрестить внучек Лидочку да Сашеньку никак не сподвигнусь. И сразу же зарок этот как бы обновила: завтра же свожу в Божий храм их! Но вот уж воистину «довлеет злоба дневи» нас, ну то бишь закручиваемся-заверчиваемся. И вот где-то через месяц после того случая работаю я, говорит, в своём саду, неисполнимица беспамятная. И надо же: средь бела дня с ясного неба у меня прямо перед ногами блеснул зигзаг молнии. А потом и громыхнуло слегка. Поначалу-то подумала, поблазнилось-померещилось. Выбежала на улицу, а соседка Татьяна Ефимовна Феклистова с другими старушками на лавочке около своего дома сидела, мне и говорит: «К тебе никак молния слетала?». Ну, думаю, нового знамения ждать не буду! Быстро собралась и в город уехала. Наутро обеих внучек в церковь сводила и окрестила их. С той поры меня «как бабушка походила» (ну то бишь вразумила): Богу зарок дала – этим же или другим днём его сразу же исполняю.
А самое удивительное чудо, что со мной было, - в него исконному сельчанину поверить будет затруднительно. Это – чтоб на раскалённой русской печи матрас и одеяло загорелись! Можете себе представить такое?
А было так. Приехал я как-то поздней-поздней осенью (уже снег выпал) в родной дом, который по кончине родителей стал мне как бы дачей. Ну и выпили, конечно, с новообретёнными односельчанами - тольяттинскими дачниками. По случаю приезда-то. А холодно было. Вот они, неразумная молодёжь-то, и расстарались для захмелевшего Николаича: в русскую печь много-много дубовых поленьев наваляли, чтоб в такую холодрыгу ему на печке-то тепло-тепло спалось. Ох уж, это неразумное усердие, вон ведь, говорят, и ад благими намерениями вымощен!..
А приехал-то я за картошкой. Посуху для своей многодетной (и по меркам даже четвертьвековой давности многодетной-то!) семьи вывезти её не успел. А тут дожди целый месяц лили – по грунтовке не пробраться было. И вот вышел я на двор и в предбанник заглянул, где она у меня в мешках сложена была. Развязал один, а она мороженая. Это три месяца работы псу под хвост?! Три раза только полол её, столько же раз (и себя с ним вместе!) жука колорадского травил - и вот семья без картошки будет! Это ведь нынче она и на базаре, и в магазинах есть, а тогда с ней, ого-го, какие проблемы были. На базаре укупи-ка её на «гнилоинтеллигентскую» зарплату-то тогда!
И вот уж воистину восскорбел и разгневался я на Господа: за что такое?! Я долго, более четверти века удерживал себя, чтоб не написать об этом. Мне и по сю пору горько-горько и стыдно-стыдно признаваться в этом: в каком-то ослеплении и бесовском озлоблении я схватил со стены большую икону Спаса Нерукотворного и трахнул её о пол. И на уже горячую-горячую печь, скотина этакая, завалился. А за полночь проснулся и чую: горю. Чую-то чую, а подняться сил нет, потому что повечеру-то перебрал. С соседями-дачниками хорошо приняли, а тут с расстройства-то и добавил добрых полстакана. Тлеющий матрас кое-как скинул на пол, а потом и одеяло, оно тоже тлело. Сам еле-еле на пол слез, сижу около них, а тушить не могу (и по сю пору в этих местах линолеум пригорелый – не заменяю в назидание себе!).
Собрался с силами, матрас и одеялку с простынью наружу еле вытащил и в снег бросил: там, мол, они сами по себе затухнут. И этими же ногами в избу. На печи простыня горит-тлеет. Ну и её тоже в снег.
А рядом, около стола обломки иконы,. Как возвидел их, пьяная харя, и возрыдал: «Господи, Сыне Божий, прости и помилуй недостойного сына Твоего! Якоже бо свиния в калу, тако и аз греху служу!». И вспомнились же эти покаянные слова, казалось бы, походя недавно прочитанные. Вот ведь как с нашей памятью-то случается – откуда что берется!
Что ни говорите, а не гневлив без меры наш Господь Бог. Поутру, как мои вчерашние собутыльники не шибко разумные (Хотели, как лучше!) подъехали – картошку перебирать начали, она помёрзла-то, оказывается, только сверху. С пьяных глаз-то я, выходит, зря запаниковал. Что попускает Господь сатане-дьяволу-то, то попускает поучения и научения нас для. До этого-то я всё больше мистикой увлекался, разными «йогами», а с того крайне вразумительного случая пришёл к Богу окончательно и бесповоротно – к Иисусу Христу и Отцу Его Небесному.
И опять ну ни чудо ли?! Закончил поздним вечером я эту скорбную былицу из моей греховной жизни и на сон грядущий взял с книжной полки почитать книгу «Великий канцлер» (черновые редакции романа «Мастер и Маргарита»» и случайно (случайно ли?) «напал» на следующие строки из комментрия в этой книге:
«Запись Елены Сергеевны от 23 января 1934 года: «Ну и ночь была. М.А. не здоровилось. Он, лёжа, диктовал мне главу из романа – пожар в Берлиозовой квартире. Диктовка закончилась во втором часу ночи. Я пошла на кухню насчёт ужина. Наша (домработница? – А. М.-С.) стирала. Была злая (кому понравится до половины второго не спать? – А.М.-С) и очень рванула таз с керосинки, та полетела со стола, в угол, где стоял бидон и четверть с керосином – не закрыть. Вспыхнул огонь. Я закричала: «Миша!». Он, как был в одной рубахе, босой, примчался и застал уже кухню в огне. Эта идиотка Маша не хотела выходить из кухни, так как у неё в подушке были зашиты деньги!..
Я разбудила Серёжу, одела его и вывела во двор, вернее - выставила окно и выпрыгнула. И взяла его. Потом вернулась домой. М.А., стоя по щиколотки в воде, с обожжёнными руками и волосами, бросал на огонь всё, что мог: одеяла, подушки и всё выстиранное бельё. В конце концов он остановил пожар. Но был момент, когда и у него поколебалась уверенность, и он крикнул мне: «Вызывай пожарных!»
А ту сцену пожара в квартире Берлиоза и погромы в квартирах врагов и недоброжелателей Мастера, которые учинила ведьма Марго, инкарнация кровавой королевы Марго-Маргариты, сам Булгаков характеризовал в черновом варианте своего романа: «Приятно разрушение, но безнаказанность, соединённая с ним, вызывает в человеке исступлённый восторг». А восторг этот от духа злобы – от кого же ещё?
Гневливость – великий грех. И живописать его – тоже грех. Воля ваша, но я уверен, тот пожар в квартире Булгакова в то самое время, как он живописал пожар и погром в берлиозовских апартаментах, был отнюдь не случайным. И мне тоже именно этот отрывок попался на глаза сразу же после написания моей былицы о пожаре тоже, думается, не случайно.
Кстати сказать, наша Церковь весьма и весьма настороженно относится к чудотворению и чудесам. Нередко мироточащие иконы в Божьих храмах изымаются из всеобщего поклонения за царские врата: надо-де Господу Богу и Его святым поклоняться, а не смоле.
Прошлым летом в домашней церкви самаролукского священника, можно сказать, прямо на глазах стала мироточить икона Пресвятой Богородицы. Так Владыка Катакомбной церкви Венедикт возбранил ему публично распространяться об этом. По-видимому, опасаясь, не искус ли это, не дьявольское ли наваждение? Не чудесами велик Господь Бог, но самим миротворением Своим. Это не чудо ли – зелёный листочек, из обыкновенных солнечных лучей творящий такой сложнейший продукт, как хлорофил? И по сю пору этому миниатюрному «заводику» человеком так и не создана аналогия хотя бы в виде громаднейшего многоцехового комбината.
Вот и мне, и моей соседке даны были ну ни такие ли чудеса и знамения. Казалось бы, после такого нам обоим бы из церкви не выходить, а всё молиться бы да молиться. Но, видимо, не достаточно жареный петух-то нас клюнул… Какие же мы, Господи, не расчётливые и не себялюбивые по большому счёту-то…