Любим пожалобиться-то!..

Вот недавно с ровесницей-односельчанкой о житье-бытье разговорились.

Как послушаешь, все разговоры у нас – одни жалобы: плохо живём да бедствуем. А понаблюдай-ка за старушками в продмаге, что они покупают нынче. На ливерную колбасу, как мы в своё время, не больно-то набрасываются. А посмотри на  мусорные баки, сколько там хлебных кусков, даже целые батоны выбрасывают. Ты же ведь помнишь, как наши бабушки, бывалоча, делали: после обеда подметёт крошечки со стола – и рот их.  Попробуй-ка кусочек хлебушка на пол уронить – по затылку за такой грех-огрех получишь!

Да, да – это я уже от себя добавлю: небрежничанье с хлебом считалось за большой-большой грех! Да и хлебом-то его тогда мало кто называл: только хлебушком! Особенно мы, тогдашние солдаты срочной службы. Самая почётная (вот уж воистину «хлебная»!) солдатская служба тогда была – хлеборез. Судите сами: много ли это для молодого бычка – два кусочка черного ко второму и первому на обед и два кусочка белого – к чаю (послащенному!) – на завтрак и ужин?  Поэтому удивительно ли такое для бедненького солдатика в карантине, еще не отвыкшего от маманькиных разносолов: после ужина сложимся, бывало, втроём-вчетвером на булку пшеничного в гарнизонном ларьке и «засосём» её? Именно «засосём», внимательно-внимательно её пережёвывая! Ныне, говорят, в Армии хлеба «от пуза» дают – нам бы так тогда!

А односельчанка моя продолжала:

-  А как бедствовали в то время одинокие старушечки! Никакой пенсии на селе им тогда не было. Одно спасение – огород. Намолотила мешок-другой семечек, сил-мочи на базар торговать ими нет – барыгам продала. Вот и зимуй на них.  А на что иначе ей мучки, постного маслица, сахарку купить? Да исхитрится ещё и на лампадное маслице да на свечечки оставить от этого мизера. А ладан на канунах-поминках уже за роскошь почитался! Только огородом и жили: картошка, свёкла, капуста, тыквы, морковь, лук да чеснок. А репа уже как бы на десерт шла (от себя добавлю: раньше она крестьянину картофель заменяла, в поле её тогда сажали) – вот этим и питались. Хорошо, если у кого коза да курочки были…  Так что  грех нам с тобой на жизнь жаловаться! – так закончила свою «тираду»  гостящая всё лето в родном селе моя землячка с по-девичьи весёлым блеском в непотускневших от времени  голубых глазах. - Пошли-ка ко мне в гости, какие я пирожки нынче с молодой картошечкой испекла – ум отъешь! А на загладку – и с ежевикой угощу. Ты ведь у нас сластёна был! Не прячь, не прячь глаза-то – я не про девок…

Не изгладимы, не искоренимы и не иссушимы воспоминания той жизни нашего сурового, но воистину по-крестьянски-селянски счастливого детства, когда больших трудов стоило нашим бабушкам усадить нас за обеденный стол: не больно-то прельстительно было сидеть за столом - хлебать пустые щи да наворачивать лапу или кашу, То ли дело схватить из бабаниных или материнских рук горбушку хлеба и на ходу умять её в прикуску с  огурцом или помидориной прямо с лунки!..

Да, трудно жилось сельским старушкам в то время. Но у меня не выходит из памяти такая история. Наша односельчанка бабушка Поля Безроднова ни в какую  не согласилась получать пособие за своего убиенного в Отечественную войну сына: для кулугурки (так у нас  называли старообрядцев) это был большой грех. Из-за этих якобы  «неположенных» денег (Ну не платили же в старину, при царях-батюшках родителям деньги за убиенных на поле брани: они же за Отечество – за отцов, за Родину-мать,  за матерей своих головы-то сложили!), – из-за этого её молитовки за упокой души его якобы ко Господу Богу не дойдут!

Ну что было взять с православной христианки старообрядческого толка? Они, старообрядцы за свою веру в старину  даже на смерть шли, заживо сжигали себя…  Рассказывали: чуть ли ни полдня уламывал её уполномоченный из района «отказаться от этого абсурдного решения» - ни в какую не сдавалась старушка! А ему-то, бедняге, каково было!  Что сказать начальству будет?! И что скажет это самое начальство ему?! «Вы  что там, в Аскулах оба-два вместе со старушкой чокнулись  что ли? Как это может быть: от денег она, видите ли, отказывается?!»

Не очень жаловали у нас в селе кулугуров-то, но никуда не денешься: что тверды, то тверды они были в своей вере!