«Напали!»

Работы по дому, во дворе со скотиной и в огороде – эта каждодневная круговерть не иначе, как обуза, а нередко и даже надсада для замужней селянки. Печь затопила, пока дрова разгораются, корову подоила, вместе с другой скотинкой её быстренько в табун выпроводила – скорее завтрак готовить. Завтраком мужа и детей накормила, мужа с сумкой еды  в поле или на другую какую работу отправила, за обеднюю стряпню принимайся. Пироги и хлебы из печи вынула  – опрометью на огород. А там своя круговерть: здесь прорыхли, там прореди, а травища-то, травища-то недуром прёт! Позавчера только грядку с морковью всю начисто прополола, а там опять всё равно, что борода у свёкра, выросла…

А вот в поле или в лес по ягоды или по грибы сходить – это для селянки, особенно молодой – отрада из отрад. Оно, конечно, и ягоды под палящим солнцем рвать-собирать, и грибки, окружённой тучей комарья и гнуса, ломать (ножами их срезать по примеру горожан селянки стали только во второй половине прошлого века, когда они, ножи-то из дефицита вышли) – это тебе не цветочки на Троицу собирать, но всё равно отрада. Ну хотя бы потому, что, как от стаи оводов, отобьёшься от постоянных детских «мам-мам-мам!», от свёкровых придирок, от свекровкиных поучений…

И вот, ещё с вечера сговорившись, снохи Матрёна и Аграфена Макеевы , как с делами по дому управились, легкими ногами в поле по ягоды подались.  Бывают же такие вот невезучие дни:  все приметы обошли, а по лукошку так и не набрали. А для аскульской селянки возвратиться с поля с неполным лукошком или ведром – дело немыслимое. Срам, да и только!  Я сам  за этими самыми  ягодами-то ходок с многолетним стажем (начиная с семи-восьми лет, мы уже обеспечивали себя обувочкой-одёвочкой, собирая и продавая их на самарских базарах), - а посему хорошо знаю бабские хитрости на этот счёт! Сколько раз прямо на моих глазах они (а по их невольному научению и я сам впоследствии!), чтобы не осрамиться неполным ведром,  так вот делали: перед самой околицей лукошко или ведро переворачивали и хорошенько встряхивали его – вот оно и полное!  С таким-то по селу можно гоголем идти!

Теперь только нести его надо осторожно-осторожно, чтоб снова не утряслось.  Матушка, бывало, глянет на такое «вспученное» ведро, этак хитровато усмехнётся, но – смолчит (будто сама она так не делала!).  Ну это, когда ведро или лукошко только пальца на два неполное, так-то вот делали. Ну а если наполовину – тут уж на дно травки приходилось подкладывать. Ох, грехи-грехи наши!..

Не знаю уж как бы поступили в тот раз мои будущие бабани (одна родная, другая двоюродная, как родная), но, когда они уже засобирались домой, вдруг – «напали»! Не иначе, как наткнулись на чью-то подзабытую примету! После этого, как у нас повелось, это «находчивое местечко» становится уже твоей приметой. А приметами, как женой, у нас не делятся. Я вон как-то по неразумению поделился своей грибной приметой с тольяттинским корешем – заявляюсь туда на другой год, а он уже со своим корешами там вовсю не иначе, как бесчинствует!

И как это никто не догадался сюда за овражек  заглянуть-наведаться? Поляна была совсем нетронутой и прямо-таки усыпанной  крупными и увесистыми ягодами. Ох, какой азарт тебя охватывает, когда нападёшь на такую примету! Как жадно хватаешь ты  эти ягоды или грибы и как тревожно зыркаешь по сторонам: не приведи Бог, чтобы кто-то ещё сюда нагрянул! Так что я хорошо представляю себе, как шустро заработали  руками мои бабушки, тогда ещё молодые, споро опустошая ягодную поляну.

Лукошки-то они мигом заполнили.  А ягод на поляне ещё полным-полно. Ну-ка платки снимать! Оно, конечно, негоже замужним женщинам простоволосыми идти будет, ну а что делать-то? Не оставлять же такие ягоды?! Еще и в платки чуть не по лукошку нахромкали. Больше нельзя: помнутся ягодки-то, каша будет – куда их такие. Нынче бы в варенье пошли, но тогда такого в заводе не было. Их только сушили.

А на поляне – как и не убывает. Стали в запоны (фартуки – по-нынешнему, только большие) рвать. И не заметили, как времечко-то пролетело. Бабаня Груня глянула на запад и ахнула: батюшки-светы, солнышко-то уже по самые пятки в лес ушло!

Вот уже более полувека прошло, как моей бабани Груни нет, но я хорошо представляю себе этакую лукавинку на её добром-добром и усмешливом лице, когда она промолвили вот эти хорошо запомнившиеся моей родной бабане незабвенной Матрёне Емельяновне и при случае часто повторяемые ею слова:

- Матрёна! А ведь Господь Бог, поди, сидит на небесах и смеётся над нами: подваливает и подваливает нам ягод-то. А Сам думает, ну-ка я проверю-де: остановятся они или не остановятся. Есть какой предел жадности ихней? Или они не угомонятся, пока не растянутся на этой поляне?

Бабаня Матрёна как стояла, так и присела, ухватившись за живот! А как вдоволь насмеялись, этими же ногами домой заторопились, поминутно  охая и укоряя себя: это надо же, как ягодами-то увлеклись, что про дом родной позабыли! Будто у них ни детей, ни мужей нету, ни скотины, ни двора…