Не надрываться – только и всего!

Так уж издревле повелось, наша Церковь воспрещала трудиться в двунадесятые и великие праздники (ну и, конечно же, в престольные – особо чтимые селянами). Под страхом греха и соответствующего церковного наказания!

Ну недаром же, по народному поверью, крота Бог ослепил за то, что он якобы копал землю на Благовещенье. А кукушка за то без гнезда оставлена, что однажды завила его опять же на Благовещение. Больше того, как сообщает в своем Месяцеслове великий знаток русского народного быта Владимир свет-Иванович Даль, в этот двунадесятый праздник «девка косы не заплетает». Ну это (насчет не заплетания-то!) может показаться суеверным фарисейством! Ну а как и взаправду муженек-то будет, чуть что, за косы таскать?! Старые люди зря не скажут…

Тут сразу надо вот какое пояснение сделать. Запрещалось только большую и несрочную работу делать – в поле, в лесу, в лугах. А не отложное по дому и уход за скотиной, конечно же, не воспрещались. И такое вот ограничение трудовой деятельности продиктовано не только заботой  о душе мирянина, но и о теле его. Особенно это касалось селянина (мужика) как при крепостном праве, так и особенно после отмены его, когда он стал сам себе хозяин - кто ему теперь указ? Кто мог заставить  не работать его на своем наделе? Только традиция, основанная на церковном установлении!

Вот, казалось бы, уж ни заботилась ли прежняя власть о разжигании трудового энтузиазма. Всё в ход шло – и ордена и медали, и переходящие знамена и вымпелы, и почетные грамоты и благодарности, и денежные премии и памятные подарки.  А поди ж ты, такого вот у тружеников полей при советской власти (в колхозах и совхозах) не было, как это у крестьянского сына и известного русского поэта Василия Федорова сказано:

Оглянись на день вчерашний:

Как трудились мужики?

А вот так: на вешней пашне

Шапка свалится с башки –

Не подымут. Каждым часом

Дорожили… Недосуг!

Чуть опнутся, выпьют квасу,

Лбы утрут  -  и вновь за плуг.

Дедка мой, верша работу,

Повторял себе в усы:

«Урожай большой - от пота,

А никак не от росы!».

Еще раз подчеркну: не только для ради спасения души заповедал Господь Бог человеку день субботний (у христиан – воскресный). А чтоб он (когда, конечно, не раб, а свободный человек!) не превращал себя в рабочую скотину, не становился добровольным каторжником! А у нас на Руси такое случается – и нередко (я не только по односельчанам сужу, но и по горожанам-дачникам).

Вот что под заголовком «Работы в июле» в своем «Календаре с пословицами на 1887 год» писал великий старец Лев Толстой:

«Июль месяц и дни длинные, и работа самая спешная и тяжелая. Всех дел никак не сделаешь. Все работы не ухватишь. И не в том, так в другом что-нибудь да упустишь. Кажется, никогда всего не успеешь. А пройдет время – все приберется. Много в эту пору люди себе вреда делают, что торопятся. Чем больше торопишься, тем меньше сделаешь.

А еще больше вреда себе люди делают тем, что, на других глядя, зарятся или перед  людьми выхваляются, через силу работают. Работа этого не любит. Как пересилил себя, поспешил или покуражился, так и ослабел, после того много меньше сработаешь…  В рабочую пору работника надо применить к лошади, когда едешь с возом в дальнюю дорогу. Как лошадь бережешь, чтоб она до места дошла, так и себя береги.

Так же и с баб мужикам работы надо поменьше спрашивать. Особенно ребятниц               (многодетных) и слабых жалеть.

Человек дороже хлеба. Хлеб купить можно, а дочь, жена испортятся или ребенок помрёт - ничем не воротишь».

Помнится, во время отпуска прочитал я это место своему чуть ли не ежедневному собеседнику – двоюродному деду Якову Михайловичу Костину, знатному пчеловоду и весьма и весьма уважаемому человеку в нашем селе.

- Складно написал. Кто таков?

- Лев Толстой.

- Умственный мужик! – великодушно похвалил великого старца мой довольно-таки тщеславный  дедуля. И то сказать: с Первой мировой фельдфебелем да еще и георгиевским кавалером явился (и даже в сталинские времена ни от кого не скрывал этого, «царский служака этакий»!)

- Вообще-то он - граф,- поправил я деда.

- Все равно умственный! В делах доподлинно разбирается,- продолжал великодушничать Яков Михайлович, хотя в глубине души, полагаю, самым-то умственным на всю округу он считал все-таки самого себя. Да и то сказать, не кого-то, а именно его во время фронтовой передышки сам 

Командующий фронтом генерал от инфантерии (ну то бишь полный генерал) Рузский похвалил его: »Хорошо у тебя, братец, рота поет!»

А дед тем временем продолжал (любил, покойничек, всяческие нравоучительные истории рассказывать, а я сызмальства любитель их слушать был):

- Это вот очень правильно граф-то пишет: не надо выхваляться да за другими гнаться. Был у нас один, ты уж не застал его, ох,  и любил повыставлять себя, особенно перед бабами! И вот однажды угораздило его целую копну сена на стог взметнуть. На спор, конечно! На водку! Вилы деревянные большие-большие достал. Копну-то вилами охватил и на стог совсем было взметнул, да тут же разом и присел. «Брюшенько, брюшенько!» - а у самого кровь изо рта. Какую-то жилу, видать, порвал. Помучился, помучился – и шесть детей сиротами оставил. Вот она похвальба-то к чему приводит!

А другой случай такой. Пошли соседки на Ширяевскую поляну за яблоками. И она за ними увязалась, ты знаешь ее. Они – бабы здоровые, их хоть в телегу запрягай. А ее соплей перешибешь. И вот: они по шесть ведер в пятеричные мешки под завязку накатали – и она, глядя на них, тоже. Они-то домой вернулись, им хоть бы хны! А она как слегла, так с тех пор и мается, сердечная. Хорошо еще сама по нужде на двор ходит, а то совсем бы мужу и детям беда. Только бы и знай себе сиди около нее. Маленький чугунок из печи вынуть не в силах. Избу подмести – вот и вся работа у нее…

Ну и, конечно же, после этого совет воспоследовал:

- Ты, внучек, намотай  себе на ус, что граф-то пишет (как его - Толстой что ли?). Тоже не выхваляйся и на других не зарься!

Ну а так как теперь я сам не только дед, но и прадед  и на всяческие нравоучения горазд стал, то этот совет незабвенного дедушки Яши прямиком посылаю своим читателям.  Авось пригодится кому…

Есть, есть и ныне такие на селе - зуда зудой! Особенно дачники-горожане, которые на селе дома прикупили. Только и слышится от такого: »Вы чего расселись-то? Вы чего это на грядках-то спите? А ну пошевеливайтесь!»

А я вот знаю одного мужика, на усадьбе которого весь день шутки, смех, а то и песни (на трезвую голову!). И работа у них спорится. Всего заготавливают на зиму в досталь. Но - в меру! Чтоб по весне ничего на помойку выбрасывать не пришлось!

Вместо того, как это у нас делал старшина роты, возгорланить: »Подъем! Выходи строиться!», вместо такого вот административно-командного он либеральный-либеральный метод побуждения к трудовым свершениям на грядках и лунках своих домочадцев избрал. Мол, не вставайте, не вставайте, дорогие доченьки. А то не дай Бог еще похудеете. Вон как за ночь-то славненько поправились, поди, на килограмчик, а то и поболе. И джинсы теперь с вас спадать не будут, только бы вот натянуть их удалось вам ну и т. д., и т. п.

Придет, придет времечко - и для них будет отрадой из отрад встречать благословенные восходы солнца с мотыгой или лейкой в руках, наслаждаясь утренним покоем и птичьими песнопениями. А пока пусть поспят твои молодые домочадцы и близкие, коль им так сладко дремлется. Успеют еще наработаться-то…

А напоследок вот что. Упаси Бог кому-то подумать: вот, мол, прадедушка Толя лодырничать на усадебных да дачных участках призывает! Не надрываться - только и всего!