Про полевые колодцы

- Это вот тоже Егорушкин колодец-то, - говаривала, бывало, моя бабаня незабвенная Матрена Емельяновна, когда мы, по июльской или августовской жаре с раннего утра и до пополудня собирая в лукошки полевые ягоды, изморенные зноем и искусанные гнусом, наконец-то добирались до полевого или лесного колодца и из сорванного лопушка пили, пили и пили студеную водицу. И каждый раз, утолив жажду, бабаня крестилась: «Дай Бог Царствие небесное рабу Божию Егорию!» -  и, явно повторяясь, присовокупляла: «Его колодец-то. Он, добрая его душенька, выкопал и срубил его» - и с доброй-доброй улыбкой и как бы мечтательно продолжала: «А сейчас, поди, у Господа Бога святую водичку в раю вкушает».

Однажды я изумился: «И этот Егорушкин?! Это сколько же он их выкопал?» - «Много, внучек, много. Каждый год по колодцу, а то и по два делал. И всё сам: и выкапывал, и сруб мастерил. Да как мастерил-то! Помнишь Белый колодец-то?  Сруб-то в нем все равно, что в бане: бревнышко к бревнышку подогнано, муравей не пролезет».

Помню, у нас над одним торопыгой подтрунивали: »Это надо так опростоволоситься: баню поставил, а за водой в нее чуть не за полусотню сженей в чужой колодец бегает!»

Дедушка Кузя Мирсков, наш доморощенный философ, историк и краезнатец, тот самый, кому сам Илья Николаевич Ульянов, главный инспектор народных училищ Симбирской губернии, куда входил наш Сызранский уезд, по приезде в Аскульскую школу за хорошо рассказанное стихотворение Ивана Сурикова: «Вот моя деревня, вот мой дом родной…» ласково по головке погладил, молодцом назвал и аспидную (грифельную)  доску с грифелем подарил, - дедушка Кузя не иначе, как со слов своих дедов-прадедов по этому поводу, воскресным днем на завалинке своего дома в окружении  односельчан сидючи, так высказался. Вы как-де смекаете, за что первым делом принялись наши предки, когда сбежали сюда от московских бар лютых, – дома, сараи строить? Не-ет, ко-лод-цы!  Калды, сараи для скота это уже потом стали строить, а сами пока что в шалашах да в землянках прозябали. Потому что без еды и на холоде кое-как и какое-то время пробавляться худо-бедно можно. А вот без воды и дня не прожить, ни самому, ни скотине.

Улочные колодцы рыли всем миром, пооколоточно. На нашей улице, например, было пять или даже шесть мирских-общественных колодцев. А потом уже у кого силы-возможности были, те тогда  около своих домов или в огородах начали их рыть. На другой год дошла очередь рыть полевые колодцы, где жито и репу (она тогда вместо картошки шла) сеяли и сажали, где покосы и пастбища были, где лес - строевой и на дрова заготовляли. Как говорится, без воды ни туды и ни сюды!

Я еще застал родниковый колодец в Колодах. Это урочище так и назвали из-за того, что там стояли ряды дубовых колод  для водопоя скота. В старое время для мирских табунов и отар, а потом и для колхозных. Зело популярен и любим был колодец «У Крутенькой». Так незамысловато он был назван потому, что располагался (именно располагался!) на Крутенькой горке на склоне Широкого оврага. Ну как есть на стратегическом направлении вырыт он был! Откуда бы ты ни ехал или шел – с Ширяевских лугов ли, из Анурьевки, из Малых или Больших Аскул (так урочища называются), с Бобыльской ли горы, - ты не минуешь этот колодец. То ли лошадку напоить, то ли самому родниковой водичкой освежиться.

Но особенно люб он был аскульским бабёнкам и детворе. Это  -  когда они пополудни возвращались домой с корзинами или ведрами полевой клубники, ежевики, лесной малины  или черемухи в руках или с мешками орехов и лесных яблок за плечами и на горбу. Усталые-усталые, заморенные-заморенные, день-деньской пребываючи на летней жаре ( а в доГЭСовскую пору все лето температура у нас ниже тридцати градусов не опускалась!), они наконец-то после пяти-, а то и семикилометрового пути по солнцепеку  поднимались чуть ли не из последних сил на Крутенькую (горку), клали или сбрасывали наземь свою поклажу и усаживались вокруг этого колодца. Пока шли по жаре-то да с ношей,  поди, литра на полтора испотели. Вот и упиваемся, бывало, холодненькой водичкой-то. Кто пригоршнями, кто из лопушка. Пьем-пьем, пока кто-нибудь не попытается образумить водохлебов: мол, бабыньки, не лопнуть бы! Ничего, весело ответят ей прибауткой, мол, пузо лопнет – наплевать: под кофтенкой не видать!

С моей мачехой тетей Таней Феклистовой мы насчитали десятка два полевых и лесных колодцев в окрестностях нашего села. И немало их вырыто было не миром, а отдельными старателями. Такими, как тот же Егорушка. Тетя Таня дополнила рассказ бабани о нем:

- Старенький, старенький был, а ни дня, говорят, без дела не сидел. С утра до позднего вечера все лето лопатой, топором да пилой орудовал. Один колодец сладит – за другой принимается. Святой человек был. Вон которые постоянно постятся, не только по средам да пятницам, а еще и понедельники прихватывают да час-минуту молятся, - они сами об себе пекутся. Кто их вспомнит из чужих людей? А вот Егорушку  люди каждый раз около колодцев его добрым словом поминали. А это, поди, получше перед Богом-то!

Памятен для моих односельчан и Тусинов колодец, что напротив урочища Дубрава до недавнего времени располагался. Тоже из него моими земляками в страдную пору немало укрепляющей силу селянскую водицы попито. А паче того – грибниками. Зело богато грибками-то это урочище, и даже для наянливых пришлецов весьма и весьма притягательно оно было и есть…

А вот Енаралов колодец, что в Гнилом углу, ну то бишь на юго-запад от села, откуда к нам обычно ненастье наведывается,- тот тоже за ненадобностью, говорят, позахилел  (давно уж я в тех местах не был – не с руки стало прадедушке Толе в те места ходить). А в мое время, ого-го, как знаем и знаменит был. Как я уже писал, до того, как так называемому Жигулевскому морю разлиться, климат в наших местах резко континентальный был. Морозы - зачастую под тридцать (ну ни лафа ли для школяров-незубрил, если учесть, что уже при 25-градусном морозе школьные занятия отменялись?). А жара - все лето за тридцать. И, почитай, каждое лето было засушливое. Бывало, глядим, пузатые-пузатые тучки по-над Волгой, все равно, что стельные коровушки, ходят-плавают и дождем ее поливают («То-то она по воде-то истосковалась!» - невесело шутковали аскульские мужики). А к нам на самаролукскую верхотуру, где земля-матушка от жары вся потрескалась и истомилась, сердечная, им лень подняться что ли? Ежели бы эти вот уж воистину мимопроходимицы икать умели, то от некоторых, мягко говоря, не совсем корректных словоизвержений аскульских мужиков им бы так икалось, что они наверняка заиками бы стали. Вот поэтому-то к этому колодцу каждый год      крестным ходом всем селом ходили, и наши знатные начетницы бабушки Анна Зотова и Татьяна Любимова там водосвятный молебен служили.

А выкопал и сладил Енаралов колодец какой-то генерал, видимо, из рода графьев Орловых или князей Долгоруких, владетелей Самарской Луки. Знать, немало пролил он кровушки как вражеской, так и своих солдатушек. Какой это военачальник солдат жалеть будет? Тогда ни в жисть ему генералом не стать! Вот и старался, наверное, на старости лет грехи свои загладить добрым делом. Упокой, Господи, душу его во Царствии Своем! К стати сказать, вот очень скромно держал себя в Аскулах-то старец Сёмушка, но земляки мои тогдашние, говорят, замечали: не простого звания то был человек! Скорее всего – купеческого. Знать, и у него была причина своими добрыми делами прощение за что-то у Господа Бога вымаливать…  Это ли не урок для кое-кого из нынешних так называемых «новых русских»? 

Да, много раз не только радовали полевые колодцы моих земляков, да и наверняка и чуть ли не от смерти отводили. И по сю пору радуют и даже от худого часа отводят…

Вот как-то несколько лет тому назад пошли  мы с внучкой Настенькой по грибы. День-то уже с утра жаркий был, а тогдашний дедушка Толя, растютяй этакий, ни водицы, ни кваску во фляжечке-манерочке не прихватил. Собирали, собирали с ней маслятки под отдельными сосенками на когда-то колхозной ниве плодородной, смотрю, а она сама не своя стала. Пить вусмерть захотела. Даже и идти не может.

Господи, думаю, ну грибы, как говорится, фиг с ними. Хотя и жалко, конечно, будет, как- никак, а  две корзинки «с пупом», ну то бишь с верхом набрали. А ее-то, такую телушку, как две версты до дому донести старому хрену? И как молния в мозгу: а тут ведь раньше родничок обухоженный был! Пробрался через лопухи чуть ли не в человеческий рост, а и не зря старался! Подзаилел, конечно, старый родничок-то, и весь сруб уже истлел, но водица-то журчит из него! Напилась моя внученька и будто заново родилась. На глазах ожила и повеселела. Посидели, передохнули – домой бы идти. А она, в деда заводная, и говорит мне: дедуля, а давай вон по тем сосенкам еще походим, у нас с тобой про запас полиэтиленовые мешочки взяты. Ну ни в радость ли такую внучку иметь – заядлую грибницу?!

… За годы советской власти в наших местах не выкопано ни одного полевого или прилесного колодца. А кому копать и творить их было? Ну решись на это какой-нибудь богобоязненный старичок, выкопает он его, а лес на сруб на какие шиши он приобретёт? Вон баре наши Орловы да Долгорукие хоть и прижимисты были (вам о чём-то говорит всего одна единственная десятина пашни на одно лицо мужеского пола, начиная с тринадцати лет, а женщины как бы и не люди?), а на лес для мирских полевых и прилесных колодцев всё же, видать, не жадобились. Может, и Национальный парк «Самарская Лука» со временем  уподобится им? Хотя навряд ли…

Ныне и в наших местах появляются и взрастают богатенькие. Пока что, как и в других странах в пору первоначального накопления капитала, они не шибко тороваты на благотворения. Но сама жизнь (не мытьём, так катаньем!) будет побуждать их к благотворительности, ибо на конкретных-конкретных примерах они всё больше и больше будут убеждаться: творящему благо воздается свыше. А вот уже и первая ласточка: один местный бизнесмен-добротворец  даровал нашему сельскому батюшке отцу Иову пятьдесят тысяч рублей, которые он и употребил для приобретения и доставки полутора десятков железобетонных колец для сельского колодца около своего скита. А на без малого в пятнадцать метров в мать сыру землю наш батюшка совместно с отроками-внуками с помощью лопаты, лома и кайла в перерывы между богослужениями ежесуточными углубился уже самостоятельно. За какие-то две недели! Глядя на целую гору глиняных комков (только кайлу да лому поддавалась глина-то!), остаётся только диву даваться, как такое мог сотворить почти что восьмидесятилетний старец с внуками-малолетками вкупе! «Бог помог!» - со смущенной улыбкой разводит руками старец. Так же вот, знать, помогал Он и тем доброхотам, что делали-сотворяли колодцы в окрестностях нашего села Богородского, Аскулы тож в те добронравные времена…