Справные мужики – так называемые середнячки да кулаки, обеденку в Божьем храме отстоявши, чем Бог послал, отобедавши, за дело принимались. А куда деваться-то? Скотинка, ежели не на выпасе, а на дворе или на калде, - она никаких праздников не признаёт: ей пить-есть во благовремении подавай. Толерантность к хозяину в отношении жратвы-ёдова у неё начисто отсутствует. Такой с голодухи-то рёв, такое блеяние, такое хрюканье поднимет - все соседи сбегутся, с притворно-участливыми гримасами интересуясь: мол, жив-здоров ли хозяин-то, почто скотинку-то так забижает. Кто-то таких жалельщиц или жалельщиков (и которые мужики позлорадствовать да «посочувствовать» гораздые есть!) куда подальше пошлёт, а опять же справному мужику такое унизительно и скорбно.
А вот беднота, у которой будущая бедность на роду, а не та, что бедствует временно по причине какого-то бедствия (например, пожара) или по малолетству детей, - те, так сказать, врождённые бедняки что-что, а попразднствовать горазды тогда были. Опять же и разговоры у них со справными мужиками разные велись, по давней-давней поговорке: «Богатые про хлеб да про землю, а бедные про баб да про греблю».
Ох, Самара-городок!... Оттуда – «с высоты востока» к нам на запад, в Самарскую Луку не только колокольные звоны самарского соборного храма по вечерней и ночной тишине доносились, но и крамольно-вольнолюбивые слухи через Волгу-матушку, аки чайки, перелетали. Ну вот, скажем, побывал мужик в Самаре, поотирался на Воскресенском или Троицком рынке или на «Болгарке» - телега полна товару, а голова разламывается от слухов и сплетен.
О, какая лавина радостных и обнадёживающих слухов о свободе повалила из Самары да и из уездной Сызрани на самаролукские сёла после «пятого года». Как эти слухи воспламеняли молодые сердца! Но пожилые, обманутые и наученные реформой 61-го года, этим слухам не больно-то поддавались.
И вот как оно, примерно, было. Заявляется в дом со сходки сынок и вопрошает родителя:
«Тятька, эвон что народу
Собралось у кабака:
Ждут каку-то всё слододу,
Тятька, кто она така?
- Цыц! Нишкни! Пущай гуторют,
Наше дело – сторона;
Как возьмут тебя да вспорют,
Так узнаешь, кто она!
Как в воду глядел тот тятька-то! Не прошло и года, как уже в 906-м донские казачки прошлись по Самарской губернии и по Самарской Луке, в частности, и по спинам моих земляков, потомкам волжских казаков (Ермака Тимофеича и его товарища, ну то бишь зама Ивашки Кольцо - память о них сохранилась в названии приволжских сёл Ермаково и Кольцово; а Стенька Разин со товарищи в Жигулёвских горах промышлял), - прошлись, так сказать, весьма и весьма предметно (куда уж предметнее – нагайками!), продемонстрировав образцы этой самой «слободы».
А через десять лет гражданская началась. Придут красные – кулаков и иже с ними порют, заявятся белые – бедноту на правёж. А белочехи, сказывали, без разбора – и тех, и других, все подряд лупили, над всеми (попричине комплекса неполноценности?) издевались. Сколько девок и молодых бабёнок изнасиловали истые «европейцы-то! Да по-европейски изощрённо и похабно. Вот чего про наших – ни про белых, ни про красных слыхом не слыхивали: грабить (вернее: «реквизировать!) грабили (вот уж воистину: «Что тот солдат, что этот», ему же, «слуге народа», есть-пить надо!), - а насильничать – ни-ни!
За два года спинушки у моих земляков подзарубцевались и подзажили, а тут вызванная продразвёрсткой «чапанка». И опять на Лабазной площади прилюдный правёж для участников и сочувствующих (активисты нашенские из числа голытьбы и пьяни изрядно «подсуетились» - всем, кому надо и не надо досталось!).
Увы, не уберёгся тот хитроумный тятька-то: через четверть века после памятного «пятого года» его, уверившегося в НЭПе, всё равно прищучили – раскулачили в пух и прах. А сынок-то по умнее оказался: он еще в 28-м плюнул на отцово хозяйство и в Самару подался, а потом «от греха подальше» и в Москву. Как «сын батрака» (находчивому человеку долго ли было выправить соответствующие документы?) в начальники выбился и на собраниях и с трибун клял «проклятых кулаков».
...Так-то вот внедрялась в умы и души моих земляков эта самая «слобода». Хошь красная, хошь белая – всё едино: нагайками да шомполами, а то и наганами…