Вдова фронтовика Еще со сталинских времен у нас повелось чтить строго определенное число убиенных и усопших – тех, кто официально прославился. Но, увы, не маршалы и генералы смогли поставить на колени немецкого супостата и сделать великим наше Отечество (хотя, конечно же, весомый вклад многих из них никоим образом не отрицается), - не маршалы и генералы и другие прославленные соотечественники наши, а простые российские солдаты, как прошедший всю войну с боями наш аскульский земляк Михаил Трофимович Подлипнов, работница промартели тетя Дуняша Кривова, колхозница тетя Настя Дорофева и другая тетя Настя Дорофеев , ремонтёрша шоссейной дороги стратегического назначения Москва – Куйбышев, что тогда проходила по Самарской Луке (и той, и другой похоронки на мужей братьев Дорофеевых пришли уже на первом году войны) и многие-многие другие фронтовики и работницы тыла из моего родного села Аскулы, Богородское тож. Ныне их нет с нами, но память о них, как свет далекой звезды, изливается в наши сердца. Что с того, что звезда та уже погибла? Свет-то от нее все еще идет к нам! Свет доброты, любви, самоотверженности и совестливости. Это те, на ком стояла и выстояла наша Родина.
… Заглянул как-то проездом на минутку в дом к аскульским землякам своим Михаилу и Анне Кривовым проведать, как-де у них тут в «перспективном» Сосновом Солонце живет- поживает наша аскульская соседка тетя Дуняша Кривова. А у них беда. Невестка Анна рассказывает: вышла вчерась ее свекровка во двор. Надоело старой – лежи да лежи. А тут откуда ни возьмись – козленок. Ему, видите ли, поиграться захотелось. И сбрудил-свалил ветхую старушечку, озорник этакий! И ведь как зашиб-то, окаянный… Вот и лежит она на кроватке, потихоньку-потихоньку (чтоб, упаси Бог, не услышали!) постанывая. А чего хитрого-то?! Ее теперь и ветерком свалить запросто можно. Высохла – кожа да кости, руки, как лучинки, стали. А сколько они, эти теперешние «лучинки» работы переработали!..
Дядя Федя, муж ее, погиб в самом начале Отечественной, Похоронка на него не на самого ли первого в Аскулы пришла? И вот осталась она с двумя сыновьями «на плечах» - как хочешь, так и выкручивайся…
Работала она тогда в промартели. Полозья для саней и ободы колес для рыдванов на парнике гнули. И сами рыдваны, и сани мастерили здесь же. Дело это сложное и трудоемкое («Не бабьего ума»!), а посему верховодили тут мужики пожилые, а бабенки у них подсобницами трудились. А еще липовые мочала драли, а из них кули плели. Днем в мастерской, а по вечерам и по воскресеньям, «чтоб не скучать», - на дому. Для приработка! Это осенью и зимой. А летом…
Летний день длинный. Прибежит с работы, лукошко в руки - и в поле или в лес по ягоды. До темна-то его полное, аж «с пупом», ну то бишь с верхом его наберет. А как три ведра в погребе заполнятся - исхитрится с ними в Самару на базар на попутке смотаться (от нас до Самары-то всего тридцать верст). Два ведра на коромысле, а третье – в руке. До Воскресенского или Троицкого базаров от пристани, что около пивзавода, без малого верста, и все в гору. Тяжело ни в силу, а что делать вдове с двумя детьми? На те гроши, что она получала за свой непосильный труд в промартели, втроем было не прожить. Нет, с голода-то не померли бы, но одежку, обувку на что покупать?
А тут новая беда. Вот уж воистину нагрянула! Так как осенью и зимой кули для приработка на дому ткали, то, помню, и вся подволока-чердак да и все сени мочалами были увешаны. И вот как-то рано утром полезла тетя Дуняша с лучинкой по лесенке за чем-то на подволоку - мочала от лучины вспыхнули, как порох. Еле успела детей растолкать, и как была в ночной рубашке, так с ними и выбежала на улицу. Даже иконы не успела захватить и ворота двора открыть, чтобы скотину выпустить. С того времени, а было это осенью сорок четвертого, прошло более семидесяти лет, а у меня до сих пор стоит в ушах до жути тоскливый и пробирающий до самого нутра рев сгораемой заживо коровы – упаси Бог такую смерть принять!
И вот остались они, в чем из горящего дома выбежали. Ни обуви, ни одежды, ни чашки, ни ложки. А главное – кормилицы-коровы лишились, и все съестные припасы сгорели.
Поставь себя на место этой женщины, дорогой читатель, когда, окруженная разутыми и раздетыми детьми, стояла она тем осенним утром на улице и обезумевшими от горя глазами смотрела на полыхавший в полнеба дом свой!.. Поставь себя на ее место и потом, когда она, не зная покоя ни днём, ни ночью, трудилась, чтоб не помереть с голоду ни детям, ни самой (государство в ту военную и послевоенную пору помочь ей ничем не могло – при всем желании). А ведь и дом снова поставила, и детей вырастила крепкими и здоровыми (оба потом по три года в Армии прослужили). А как одевала их, особенно старшего - Михаила! До сих пор помню, какие полуботинки купила уму в Самаре на ягоды. Как мы с ее младшим сыном Саней, ровесником моим, завидовали тогда Михаилу! Спустя годы и годы я как-то за чаркой горькой поинтересовался тогда у своего кореша Александра Федоровича:
- А помнишь, какие тогда мать ботинки Михаилу на ягоды купила?
- А то нет! – и нахмурился…
А чего хмуриться-то? В свои тринадцать лет (он с 1934 года) Михаил уже, как взрослый, в промартели работал. Поначалу плотничал, а потом и столярное дело освоил. Да каким мастером в этом весьма и весьма тонком деле стал.
В восемьдесят седьмом тетя Дуняша с болью в сердце и большой неохотой покинула Аскулы, свое родное село, где родилась и выросла, где прошла вся ее жизнь, откуда отлучалась она на световой день только, это чтоб в Самару на базар с ягодами и иными припасами смотаться, где остаются могилы ее родителей, дедов и прадедов, и переселилась в «перспективный» Сосновый Солонец к старшему сыну Михаилу. Последние перед отъездом годы живность уже не держала, а огород обихаживала. Это в девяносто-то лет! И всё бы ничего, никогда бы не покинула родной дом, да глаза совсем ослепли. А как им не ослепнуть? Сколько вдовьих слез ими выплакано, и всё в подушку! Зачем-де свое горе чужим людям показывать, у них и своего, хоть отбавляй.
И видно же, что больно ее косточкам от забавы озорника-козленка, а постанывает она тихонько-тихонько – по своей врожденной деликатности…
И вот что считаю своим долгом отметить сугубо: на всю жизнь осталась она верна своему любимому мужу. Пишу это в стопроцентной уверенности в своей правоте, будучи сыном ее самых близких соседей. А уж от кого, от кого, а от соседей на селе ничего не утаишь!..
Родина высоко оценила доблестный труд тети Дуняши в годы Великой Отечественной войны, наградив ее соответствующей медалью. Какая отличная бита из нее получилась! Сколько деньжищ ее младший сын Санек у нас этой битой повыиграл! Если бы всю эту кучу медяков тогдашнему завмагу нашему приснопамятному Савватьичу зараз в его магазин отнести, целый килограмм, а то и все полтора конфет-подушечек, карамелек тогдашних можно было бы купить!
А в 1995-м в честь 50-летия Победы тете Дуняше еще одна награда привалила – еще одну бронзовую медаль ей дали. А в придачу к ней стопочку тарелок. Пируй на старости лет, тетя Дуняша, труженица тыла и многострадальная вдова солдатская!..
К сожалению, мне не довелось быть на ее похоронах и принародно сказать доброе слово об этой великой русской женщине. Да будет эта былица как бы букетиком наших аскульских цветов на твоей могилке, дорогая тетя Дуняша! Царство Небесное тебе, праведнейшая из женщин, что мне довелось встретить в этой жизни!