"Баб он понимал!.." Любит молодежь попутешествовать-то. Вот и она отправилась вместе с подружкой к ее деду верст за сорок от Самары.
А дед подружкин, Федор Федорович, он хоть и в годах был, а выглядел как мужчина в самом соку. Он меньше года, как жену похоронил. А так как с юности до прекрасного пола охоч был, то заинтересовался той подружкой-то. На вид она, для глупых парней, никчемная была, но Федор Федорович в женщинах разбирался. Уж его-то на мякине не проведешь!
Бывало, не шибко смышленные парни или молодые мужики кинутся на приезжую красавицу. Надеются, что отломится им. Ан, нет! Федор Федорович с первого взгляда определял таких: кокетка! Ей лишь бы покрасоваться, лишь бы в центре внимания (причем не только мужского, но и завистливо-женского) пребывать. А вот насчет того, что в "тихом омуте много-много чертей водится" - в этом Федор Федорович в глубоком-преглубоком убеждении с младости пребывал.
Причем на счет "чертей" в этих "тихоомутных" некрасавицах он тоже не заблуждался. Он сразу определял: вот эта, только помани ее, под каждого ляжет; а вот эта, если хорошо поманишь ее, она, как лиана, тебя обовьет и - на всю жизнь. Но уж после того тебе султанского гарема не понадобится - с такой только держись! Измотает вусмерть, а потом и пощады даст. Но - на время. А если не дай Бог на другую заглядишься - и тебя, и ее, и себя прирежет. Такие вот они "тихоомутные"-то...
Сразу же по приезде внучка пошла гостинцы разносить. А они оба-два, ну Федор Федорович и внучкина подружка кашеварить принялись. Ну кашеварила-то, главным образом, приезжая (Галей ее звать), а Федор Федорович на подхвате был. Видели бы его в это время злословные односельчанки, обязательно припечатали бы: мелким бесом-де рассыпался он около Галочки-то. А бабушка Лукерья вот так бы про него сказала: "У него и ж...а баила в это время!"
Что понравилась, то понравилась Федору Федоровичу Галочка. Она и, правда, как галочка была, ну то бишь как есть брюнеточка. А Федор Федорович с юности по ним, по брюнеткам-то западал. Особенно - которые в теле. А у Галочки все как раз на месте было.
Да и он ей приглянулся. Хотя чуть ли не на тридцать лет старше был. Но вот какая незадача-то. Ей уже довольно близко к тридцати подходило, да если уж откровенно-то: ну далеко-далеко не красавица она была. А что Федор Федорович прельстился ею, так ведь - молодая! А молодость для пожилого человека паче красоты.
Короче: когда воскресным вечером внучка собралась ехать обратно - в Куйбышев (нынешнюю Самару), то подружка пожелала остаться в ее родном селе погостить некоторое время. У нее, оказывается, еще половина отпуска не отгуляна. Подозрительно-подозрительно посмотрела внучка Федора Федоровича на свою подружку, но смолчала...
Односельчане думали: блажь. А она осталась и осталась. На все лето. И с огорода не вылезает: то пропалывает, то поливает или жука морит. А повечеру с дымарем сожителю около ульев прислуживает. А потом и работенку себе приискала, даже престижнее, чем у нее в городе была.
Дети повозмущались-повозмущались, а мачеха-то приветливая к ним оказалась: и дочке, и сыну того дедушки, как родная матушка, сумки с провизией им в город собирала. А внуки и внучки, те вообще привязались к ней: то и знай родителям талдычут: "А новая бабуля - то. А новая бабуля - се". Да и все другие, что родня, что знакомые, посудачили-посудачили, а видят, дело-то у "молодоженов" на лад идет. Дедушка-то не то, что прежде,- и простиран, и прибран, и обихожен. Раньше с роду на таких свежевыстиранных до белокипенности простынях не спал, а это, как барин, валяется! Раньше: щи да каша. А это: нынче - рагу, завтра - бифштекс, а послезавтра - диета: медок, яблоки и овощи.
Односельчане видят все это и давай родню Федора Федоровича совестить: что это-де он у вас не по-христиански живет, невенчанный. А те, ну родня то бишь, в свою очередь, на него накинулись, как оводы на быка: "Венчайся да честь по чести распишись и живи",
Ну Федор Федорович (что хитер, то хитер был!) для приличия кочевряжиться стал: мол, куда мне - она мне чуть не во внучки годится. "Поматросит да бросит". А у самого сердечко-то, как голубь, в груди трепыхается, крылами машет.
Что знатная, то знатная свадьба была. Чтобы молодую жену "приукрасить" по поговорке: "Жена мужем красна", он, что называется, ковром выложился. Почитай, чуть ли не неделю и родня, и односельчане "гудели" на той свадьбе.
И стали они жить-поживать - кому (добрым людям) в радость, а злым - на зависть.
В ту пору один ухабака из пришлых на селе был: любую бабу, говорит, уговорю! Вот он к ней и попытался подсыпаться. Выбрал момент, когда дед (выследил, стервец этакий!) в лес то ли бортничать, то ли еще за чем пошел, - и шасть в дом к ней. Так она, что под руки подвернулась, палкой его по спине, палкой - еле ноги унес...
Ну а в селе разве что утаишь?! На смех того ухабаку-соблазнителя подняли - так и пришлось ему, бедолаге, вместе со всей семьей в другое место подаваться.
А когда Федор Федорович скончался, она все имение честь по чести на три доли без всякого суда поделила. Дом пятистенный со всеми пристройками его детям оставила. Себе же избушку купила - добротную-добротную, и по дешевке. А сама по выходе на пенсию соцработником на десять дворов устроилась - престарелых старушек обихаживать. То воды им принести, то дров наколоть, то просто проведать, а живы ли они в своих снегом занесенных домишках…
Корову и овец держать не стала - одну козу. Для нее сена мало надо, а молока (от высокопородной-то!) - чуть ли не как от колхозной коровы. А от приплода ее к осени без малого три пуда мяса козлиного, нежного, как молодая баранина. А еще пчел завела, ульев двадцать. У пришлых пчеловодов, что в селе дома прикупили, медку-то шиш да маленько, а у нее - полные рамки (это муж её пчеловодческим секретам-то обучил!).
И вот хоть и не красавица она была, а мужики сельские все равно подсыпались к ней (ну-ка, интеллигентная, из города – сиволапым-то изюминка!). А она после смерти своего супруга к себе никого не подпускала. А бабенкам нашим сельским как-то призналась: у меня-де до мужа-то четверо было, а вспомнить нечем их. Бывало, как на мотоцикл, запрыгнут: чик-чик - и готово. А Федор Федорович, говорит, баб понимал.