Ему тогда за семьдесят уже перевалило, но крепок был, и свои годы ему не дашь. По всему видно: ухоженный мужичок, под любящим женским приглядом свою жизнь прожил. Что и говорить, повезло ему. И все – благодаря батюшке, тогдашнему аскульскому попу…
Та девица (не буду называть даже имени ее: родни у нее по нашей Самарской губернии много пораскидано) всем взяла: и лицом, и статью. Ну как есть красавица писаная! И работящая была: в холодке под суслоном в жнитво не засидится. Казалось бы, парни за ней гурьбой должны были увиваться. Ан, нет…
Я сам в молодые мои лета не раз замечал (и удивлялся): вот идет по улице раскрасавица, хоть портрет с нее пиши, а парням и мужикам хоть бы хны: идешь себе, ну и иди…
А есть по виду ну совсем не красавица – и нос у нее картошечкой, и казенная часть, выражаясь военным языком, грузноватая, и ноги коротковаты, а у парней и мужиков аж шеи хрустят: так резво они вслед ей оборачиваются. В чем же дело?!
Один умный мужик так разъяснил мне этот парадокс: есть красавицы, а есть – желанные! К ним, желанным-то, и льнут парни и мужики. Потому что желают их, хотя они, казалось бы, на внешний вид и не особо привлекательны. Они на подсознательном уровне (уж не на генном ли?!) мужчин к себе располагают. Такую (хоть жену, хоть любовницу) – дай Бог каждому!
Ну а герой этой былицы взял да и втюрился в ту самую аскульскую красавицу-гордячку. Женюсь, говорит, – и вся недолга! Родители с ним и так, и сяк: сынынь-ка, ты посмотри, какого она роду-племени… И примерами, как колотушкой, по неразумной-то головушке дурня били – все напрасно. Уперся – и ни в какую! Это говорит, в вас отсталость живет. А нынче все по-другому. Полюбили, так полюбили друг дружку (а он тоже парень видный был, тоже по душе ей пришелся) – при чем тут «род-племя»?!
И тут кого-то из родни надоумило: а сходи-ка ты, женишок, в церковь к батюшке, посоветоваться. Как он скажет, так тому и быть.
Батюшка сразу же смекнул, в чем тут дело. Своих прихожан этот сердцевед знал, как облупленных. А посему канитель разводить не стал, сразу советец выложил: ты, сын мой, как нынче вечером целоваться со своей зазнобой станешь, ущипни-ка ее, да покрепче. Только не по игре, а до болятки! И напутствие выдал: «Иди с Богом!»
С Богом-то с Богом, но это надо было видеть, какое недоумение мрачило физиономию того детины, когда он возвращался из церкви после такого необычного наставления.
Но уговор есть уговор. У аскульских с этим строго! А посему он (хоть и в великом смущении от предстоящего «щипательства») все же выполнил пастырское наставленьице. И в самый разгар жаркого лобзания ущипнул-таки девицу. Да так крепко, что она аж взвилась вся и – как бы преобразилась. У нее даже голос изменился и стал, как у самарской торговки разливным пивом на Троицком рынке, – грубый-грубый! А какие слова она при этом употребляла, как матюгалась…
И все! У меня, говорит, как пелена с глаз спала, как будто ворожбу с меня сняли. И мне с такой жить?! Развернулся и ушел!
А через какое-то время женился. На шелехметской мордовочке. По родительскому выбору на сей раз. Точнее сказать: по отцовскому! Отцам ли (с их опытом-то!) в девках не разбираться?!
Чуть ли не полвека, говорит, что мы с ней прожили, как одна неделька пролетела – душа в душу. А вот как ушла она от меня (а как умирала, не о себе, все обо мне, да обо мне печалилась: как-де я буду без нее бедовать-то?) – я весь этот год без нее сам не свой, места себе не нахожу. Хоть в петлю лезь! Хорошо хоть дети (у нас с ней их четверо) да внуки не оставляют. То один, то другая, почитай, каждый день заявляются: как ты, папа? как ты, деда? Все, слава Богу, в мать да в бабушку пошли – душевные-душевные, как она всю жизнь была…
Вышла замуж и та девица. За самарского. Приезжала в Аскулы-то – хвасталась: не за аскульского, мол, вахлака вышла, за начальника, Вскоре перебрался тогда в Самару и герой этой былицы, как и многие аскульские парни и молодые мужики во время коллективизации. От земляков слышал (тогда аскульские в Самаре чуть ли не колонией жили!): еще три раза замуж-то выходила его бывшая «ненаглядная». Как жалели, как жалели соседи по коммуналке ее последнего муженька-бедолагу.
Чуть что – из их комнатушки то плач, то визг, то подзаборная брань. Да такая, что даже мужики смущенно зардевались, слыша ее! Так и этого мужика загнала в могилу. Два раза из петли вытаскивали, на третий не успели…
Ну а чего бы вы хотели от стервы?! Ими хорошо на сцене да по телевизору любоваться. А так, по жизни умные мужики их, как минное поле, обегают. А вот «новые русские», сказывают, западают на них. Ну и поделом им! Господь Бог знает, как наказать жульё и нечестивцев…
А насчёт батюшкина советца – сами испробуйте. Даже вон над своей благоверной эксперимент проведите, протестируйте её на толерантность, как она на ваш внезапный щипок среагирует. То ли удивится и попрекнёт, чего это ты, мол? Или, как ужаленная, обматерит, а то и кулак в ход пустит…