Вот снова в который уж раз слышатся скорбные сетования о том, что в годы революции репрессировано огромное число российских священнослужителей. А не задумывался ли архичиновник Священного Синода протоиерей Чаплин над тем, а почему это нигде не сообщается об огромном количестве репрессированных священников ни в Восточной Европе, ни в Азии (Монголия, Китай, Вьетнам, Северная Корея)? Да потому, что там их не репрессировали, наверно? Во всяком случае не так массово, как на Святой Руси. Чем объяснить такую вот заботу большевистских властей о массовом пополнении числа великомучеников и страстотерпцев на Руси? Кто это так расстарался, чтоб как можно больше их попало на Небеса, ну то бишь в рай? Масоны? Жиды-коммуняки? Сознательные рабочие? Да. И они тоже. Но, главным-то образом, солдаты, то есть крестьяне в солдатских шинелях. Славный рабочий класс во время Гражданской войны в солдатскую форму крайне редко облачался: на заводах и фабриках ему надо было победу-то ковать. Да и мало их, кадровых рабочих-то тогда в России было – не меньше ли по численности, чем священнослужителей всех рангов, начиная от митрополита до дьячка и псаломщика? Занимались (не ведая того!) причислением к лику российских страстотерпцев и исповедников те, кто хорошо, даже очень хорошо их знал!
Как жил поп в городе, об этом рабочий люд мало знал. Не то, что на селе, где всё и все на виду. «Куда это попёрся наш батюшка-то? Опять к барину за подачкой (подношением)?». «Вон опять кровопивец Савватьич с целым возом добра со своего хутора к нашему батюшке едет за отпущением грехов. Из-за неурожая-то, почитай, полсела закабалил. Года три, не меньше будем вкалывать за его «ссуду»-то, креста на нём нет! Ну да ничего, батюшка разом за такой подарок-то все его грехи отпустит. Злодействуй дальше, аспид ненавистный!».
Опять же церковный уклад на селе намного строже стоял, чем в городе. За чиновниками и богатеями догляд строгий был в отношении соблюдения обрядов ими. Они в городе на виду. Попробуй только губернский или уездный чиновник поманкировать церковными службами – в раз на ковёр к губернатору или к городничему вызовут. А за тысячами людей работного люда, особенно в крупных городах попробуй уследи. Да и не больно-то они, рабочие, и боялись попов. Его что, как чиновника, за непосещение церкви с работы попрут? А если и попрут, то пролетарию терять нечего, кроме своих цепей. Ему и в другой город что помешает перебраться?
А вот крестьянин и после отмены крепостного права в отношении соблюдения церковных обрядов и постов крепко зажат был.
А теперь о постах, введённых у нас, увы, по византийской кальке (что мастера, то мастера в России-то «передовой опыт» забугорный перенимать, хоть марксистский, хоть религиозный!). Рождественский – 40 дней, Великий со Страстной седмицей – 48 дней, Петровки – от трёх до шести недель (это – когда Пасха ранняя), Успенский – две недели. И всё это общим числом – от 120 до 140 дней. Плюс к этому еженедельные посты по средам и пятницам, исключая так называемые «сплошные недели", когда в эти дни поста нет. Итого набирается не менее двухсот постных дней.
Оно, конечно, попам и монахам с их особым образом жизни и барам, чиновникам, купцам и другим богатеям при их богатом рационе питания (до 30 и более «перемен» за обеденным столом у них доходило!) почему бы и не попоститься с пользой для здоровья? Двойная польза-выгода: эти как бы разгрузочные дни для организма зело пользительны, а заодно и уж, как попы вещают, душеполезны. Вон, как пишут в газетах и показывают по «ящику», с каким неподдельным энтузиазмом постятся депутаты Госдумы, чиновники из администрации президента и премьера! А какими чудными яствами потчуют их кремлёвско-парламентские повара и стряпухи – пальчики оближешь!
Если не боитесь слюной захлебнуться, почитайте «Лето Господне» купеческого сыночка эмигранта Ивана Шмелёва. Мне бы хоть один единственный денёчек так попоститься!
А мужику крестьянину, когда он постоянно вне дома, на холоду, каково длительные посты-то соблюдать? Заготовка дров и вывозка их из леса приходятся как раз на Рождественский пост (помните некрасовского «мужичка с ноготок», по зимней целине везущего на лошадёнке дровишки «из леса, вестимо»? Почему зимой крестьяне этим занимались? Да потому, что до этого некогда этим было заниматься: хлебные снопы в овинах обмолачивали. А Великим постом сено из лугов продолжали вывозить. Летом этим тоже недосуг было заниматься: побыстрее скосить его да за жнитво приниматься. А для насельников Самарской Луки это дело усугублялось тем, что сено-то приходилось вывозить из заволжских лугов, через замёрзшую Волгу на расстоянии более пятнадцати километров от дома! Одна поездка с раннего-раннего утра (со вторых петухов) и до позднего-позднего вечера. Лошадок-то жалели – хорошо кормили. Овсецом! А сами-то в пост вот как питались. Утречком пустая похлёбка да каша (в Великий пост с постным маслом только по субботам да воскресеньям!). А в дорогу пирог с капустой или с картошкой. Благо, если с горохом. Что выручал, то выручал он мужиков-то постами, особенно в Великий. Когда рыба и рыбная икра даже по воскресеньям не разрешались! Так что: гуляй, Ванька!
Эх, как в дальнюю дорожку
Мы напоремся горошку.
А с горошка – будь здоров! –
Распугаем всех волков!
Заготовка дров и вывоз сена – это ещё не всё. Хотя сена для лошади с жеребёнком, а у кого и двух лошадок-то, для коровы с тёлкой или телком полуторниками, для двух и более десятков овец и коз (семьи-то тогда большие были!) требовалось много – до 50 – 60 возов и более. Но не менее важная обуза для тогдашнего селянина (главным образом, молодого, недавно женившегося) - это лесачество, ну то бишь заготовка барского леса на дрова для отопления Самары. А ещё извоз, конно-тягловая работа на самарских, сызранских, а то и симбирских купцов и промышленников. Тоже работёнка-то была не мёд. Мой родной дядя Яков, например, застудившись на извозе, как слёг, так больше и не встал, оставив молодую жену тётю Оксю с грудной дочкой Настенькой.
А летние посты легче ли было переносить крестьянину? На Петровки приходились конец сева и сенокос. Успенский – разгар жнитва. Жать вручную мне не довелось. Хлеб в колхозе убирали конными жатками-лобогрейками, а потом и комбайнами, на которых мы с двоюродным братом Геннадием во время летних каникул копнильщиками на школьную обувочку-одёвочку подрабатывали. А вот косьбу хорошо знаю. Бывало, у нас с братаном Вячеславом, когда возвращались вечером с покоса, спины, не поверите, на целый миллиметр белющей солью покрывались. А отца, загорать не гораздого, матушка загодя заготовленным ведром тёплой воды окатывала, чтоб задубевшую (будто короб берестяной!) от пота рубаху снять с себя мог. Ну мы-то тогда все трое пост Петровский не соблюдали. А каково было нашим дедам и прадедам при такой воистину добровольно-каторжной работе, когда не семь, а все семижды семь потов проливали, - на сенокосе-то этот пост соблюдать? Для укрощения плоти, видите ли!
На всю оставшуюся жизнь запомнил я эту вот из года в год повторявшуюся картину сенокосной страды (а она больше месяца продолжалась!): вытянутые к потолку и болтающиеся в таком положении руки спящего отца. Так они, руки, спасали себя от невыносимой боли. Позднее я сам испытал эту болезнь-ломоту рук, миозитом называется. При ручной дойке как страдали ей доярки, стоная во сне. Самому, работая корреспондентом районной газеты, во время командировок доводилось по ночам на постое слышать эти стоны…
Дело прошлое (прости его, Господи, многогрешного, и меня заодно уж!), не шибко праведно вёл себя покойный родитель мой по отношению к прекрасному полу-то, за что и воздавалось ему от моей матушки. Но вот, заявись к нему такой ночью сама Василиса Прекрасная в самом что ни на есть искусительном виде, – обеими бы руками замахал на неё: «Отойди, отойди, бесстыдница – мне скоро вставать и на покос отправляться!». И вот при такой работе поститься?!
Вот уже какой год живу я теперь с ранней-ранней весны до поздней-поздней осени в родном селе в родительском доме – пенсионер! И чуть что – колокольный звон по селу разносится. То внуки-отроки нашего батюшки отца Иова созывают нас во вновь построенную церковь на богослужение. Не только по субботам и воскресеньям, но не редко и среди недели. Только здесь я узнал, сколь много, оказывается, у нас на Руси православных праздников. Двенадцать двунадесятых плюс Пасха. И у каждого из двунадесятых – предпразднство и попразднство, а у некоторых ещё и отдание праздника. И всё это сопровождается чуть ли не трёхчасовыми богослужениями. А перед Пасхой – Страстная неделя, а после – Светлая седмица: каждодневные литургии. Плюс к этому пять великих праздников да ещё добрый десяток других наберётся (Ильин день, Покров, престольный праздник и др.). Когда работать-то? Исполнять совет Спасителя своим ученикам: живите, аки птицы небесные; они-де не сеют и не пашут, а сыты бывают? Ну это попам да монахам советец хорош. А крестьянину так и ноги протянуть не долго.
Постится, не постится, ходит или не ходит пролетарий в церковь – хозяину да и городовому (углядеть ли ему за сотнями людей в городской черте?) дела мало. Вот за чиновниками в этом отношении догляд большой был. На что уж не больно шибко верующим был Пётр Первый (нередко кощунствовал, однако!), а манкировавших церковными службами чиновников пороть велел. А на селе церковный уклад для крестьян ещё строже был, чем в городе для чиновников. И не только со стороны помещиков-крепостников. А своя, мирская, избранная самими крестьянами-общинниками (и это вплоть до столыпинской реформы, вплоть до порушения общины!) зело строга была.
Власть на селе в ту пору – это староста, на каждой улице – сотский (а на очень большой - и два сотских-то), да ещё на каждую десятидворку – десятники. Если старостой, как правило, избирали «политика». Ну то бишь человека весьма и весьма здравомысленного (ему и споры-конфликты сельские разбирать, и с волостным и уездным начальством общаться). А вот в сотские и десятники выбирали односельчан, как правило, из отслуживших в армии капралов (ефрейторов), унтер-офицеров (сержантов) и фельдфебелей (старшин) - людей не шибко башковитых, но мёдом не корми – дай покомандовать! Помните чеховского унтера Пришибеева? Вот чей талант-то в городе зазря пропадал - в деревне ему бы цены не было! У него бы на сельских улицах чистота, как на плацу, была!
Так что было кому на селе по наущению батюшек за соблюдением церковных обрядов и постов следить. Не среагирует» староста – есть волостное и уездное начальство, которое уж что ни мирволило, то ни мирволило к так называемым «нехристям» (не обязательно безбожникам!). И отговорки, что я, мол, дома истово помолился, в расчёт не принимались: ты церковь должен посещать!
В городе ещё можно – на селе не утаишься. Вот и хотела бы в пост-то молодая бабёночка любимого муженька мясным побаловать – так печная труба тебя с потрохами выдаст! Бдительные старушечки-богомолочки (как правило, в младости в вопросах нравственности не больно-то шибко уступавшие Мариям Магдалине и Египетской до их прихода к Богу!) - они мигом учуют: мясное или сырное готовят. И этими же ногами к батюшке – «спасать от греха» ту сердобольную бабёночку-то! О, застал я ещё таких – с зоркими, как у мышей глазками. Жаловаться бежать им тогда, в моё время некуда было, так они «общественное мнение» создавали…
Вы перечтите сатирические сказки народные ещё дореволюционного издания. Кто там отрицательные герои? По ранжиру: поп, барин, купец, дьяк и стряпчий. А положительные? В первую голову – солдат (любили и уважали на Руси солдата - защитника Родины!), потом – мужик. И – разбойник! А чего удивляться-то? Он не мужика – богатеев грабил-то, предвосхищая ленинское указание : «Грабь награбленное!». А кто сочинял эти сказки-то? Поп, барин, купец, стряпчий? Тот же солдат и мужик. Не редко тот самый, кто этим занимался на досуге, в солдатской шинели пребывая. Сам три года служил – знаю, как это делается. Как солдатские байки-то сочиняются!
Русский поп (за редким-редким исключением!) всегда и везде был на стороне богатеев, будь то помещик, откупщик, купец или кулак-мироед. Мужик видел это на каждом шагу. Да и не больно-то и таились иереи и архиереи от народа, уверенные в своей правоте-безнаказанности! Как свидетельствуют исторические источники, татаро-монгольские ханы и их мурзы в отличие от «псов-рыцарей» не только не порушали православные храмы, но и довольно благосклонно относились к русским попам. Не потому ли, что те руководствовались указанием апостола Павла: «Несть власти, аще не от Бога»? К тому же церковные архииереи были крупнейшими землевладельцами. На чающих Царствия Небесного и спасающих души свои в подмосковной Лавре, которая тогда была просто монастырём, при Иване Грозном работало чуть ли не сто тысяч крепостных. Как пишет автор дореволюционного, 1909 г. издания, обширного труда «Время Петра Великого» С. Князьков, ссылаясь на исторические источники, монастырские надсмотрщики были даже суровее и беспощаднее барских и царских приказчиков и бурмистров (архииереями могли стать только люди ангельского чина, ну то бишь монахи).
Из всего сказанного выше, я думаю ясно, почему русский мужик не шибко жаловал попов и почему именно крестьяне (в том числе «новоиспечённые» пролетарии, из числа крестьян, хорошо-хорошо знавшие попов) в зипунах, сермягах или в солдатских шинелях под водительством отъявленных безбожников-большевиков публично и жестоко расправлялись с попами в революцию и в Гражданскую и пальцем не пошевелили, чтоб защитить их в 20-е годы.
Русский феодализм, наверное, был ни самым ли долговечным и самым жестоким в Европе? Крепостное право у нас просуществовало дольше всех. Вот тут-то уместнее, наверно, сказать: великорусский феодализм-то был самый-самый, так как такого жестокого угнетения барского, как на Руси, не было ни на Украине, ни в Прибалтике, ни на Кавказе, ни даже в Средней Азии, хотя насчёт последней я, возможно, и ошибаюсь. Вы перечтите книгу очерков Салтыкова-Щедрина «За рубежом». Кто на забугорных курортах так бесшабашно разбрасывается деньгами? Не купец даже, не чиновник, а барин-помещик! И даже помещицы! Вот на что повадлива румынская нация, с горечью пишет великий сатирик, а ни один коридорный, ни один официант там не похвастается, что вот-де этот перстенёк ему подарила румынская барыня. Только русская барынька из какой-нибудь захолустной деревеньки способна и повадлива на это. А чего им, русским помещикам или помещицам, жадобиться-то и не транжирить (причём показно, как наши олигархи ныне!) и на такие вот подарочки любвеобильным кёльнерам не щедриться? Возвратятся домой и, семь шкур сдирая с холопов, вновь набьют свои кошельки! И такое вот творилось на глазах священнослужителей! Больше того: против отмены крепостного права выступали многие иерархи. Может, кто-то поправит автора и приведёт примеры того, как Русская церковь боролась против жестокого угнетения крестьян? Может, опровергнут тот факт, как патриарх Московский одобрил решение Земского собора о том, что жён и детей умерших должников за их долги бросать в долговые ямы? Нет, у российских священослужителей как с правительством, так и с угнетателями-барами полифония была на всех уровнях, начиная с митрополитов и кончая дьячками. Ну а закончилась вся эта полифония как в Византии, так и в дореволюционной России известно чем. Вот снова бы не наступить на старые грабли…
А мне в связи с этим вспоминается доходчивое разъяснение патриаршего златоуста протоиерея Чаплина о том, почему его высокое начальство ездит на таких роскошных автомобилях. Оказывается, делается это по нужде, дабы не ударить в грязь лицом перед главными муллой и раввином! И поедет-де его святейшество на какой-то колымаге-«таёте» – ну ни позор ли для Церкви, особенно ежели имам или раввин будут раскатывать на машинах классом выше?!
Вот что пишет по этому поводу, на мой взгляд, самый талантливый церковный публицист нашего времени архидиакон Андрей Кураев:
«… имущество епископов это не совсем народные деньги. Многое делается за счёт спонсоров. Богатство епископов – это перераспределение средств внутри элиты. Перед бедными прихожанами епископ не виноват, что у него дорогая машина – не на их деньги она куплена (а на уворованные у них жадюгами-олигархами и чиновниками-жуликами - А. М.-С). Но зато обнажается многовековая ситуация, которая из века в век приводит к тому, что в революцию попов не щадят: епископы становятся лично зависимы от элит. И они не столько в верхах озвучивают беды низов, сколько вниз транслируют сытое благодушие элит».
Предвижу, как ополчатся на меня церковники: на кого-де замахнулся! На Церковь! Нет – всего- навсего на попов! Из-за опаски и даже боязни: вот, как партноменклатура загубила в России коммунизм, так и православное чиновничество губило при царе и губит ныне нашу Церковь. И не надо этой самонадеянности, что Церковь – это Христос! Увы, это далеко не так. Обратите внимание и на такую «параллель». Бурный рост партноменклатуры в последние годы советской власти - и такой же в нынешней Церкви. Вот в нашей Самарской области число епархий утроилось. Что, после этого церковные иерархи стали «ближе к народу» - к верующим? Да и передел-то вот какой: на ту епархию, что остаётся за митрополитом, приходится чуть ли не три четверти верующих, в неё входят главные города области Самара, Тольятти, Сызрань и Жигулёвск. А престолы остальных епархий в таких захолустных городишках, что, не знаю, как уж они и существовать будут. И всё это делается во славу Божию?!