- Случилось это в сорок четвертом в Белоруссии, куда мы через три года вернулись после того, как в сорок первом от немцев отступали. А теперь вот и сами, ох, и много же мы их наколошматили тогда, а еще больше в плен забрали. И вот сидим мы, - рассказывал отец свою очередную фронтовую историю, - в деревенской хатке, завтракаем после ночёвки. Хозяйка, добренькая такая бабуленька, прямо на стол нам из печи целый чугун картошки вывалила: «Снидайте, сынки!».
Ну мы в охотку-то и поднавалились на неё – аж за ушами трещит. А она в сени пошла. И оттуда с гранатой противотанковой заявляется и на шесток её кладёт. Мы как сидели, так и застыли с раскрытыми ртами. Спрашиваем:
- Это чего у тебя, бабуленька?
- А толкушка, сынки. Нямецкая. Они как убягали – оставили её. А я подобрала и вот бульбучку ей толку.
Ну Володя, фамилию забыл, наш – самарский, не долго думая, хвать с шестка эту «толкушку» и на улицу с ней. А бабка за ним. Осерчала, старая, бежит-ругается: «Отдай толкушку, дытына!». А рядом с домом (хата по-ихнему) овраг был – глубокий, глубокий, как вот у нас в Аскулах около школы. Володя проверил, нет ли там кого, отбежал и лукнул её туда. Взрыв, как от снаряда из сорокапятки, был – аж стекла в окнах зазвенели. Володя потом рассказывал:
- Оборачиваюсь к бабке и спрашиваю: «Слыхала, старая, как твоя толкушка треснула? А ты ругалась на меня!». А она где стояла, там и присела. Сидит и со страху крестится: «Спаси тебя Господи, сынку! А то бы я, дура старая, всю хату развалила. Где жила бы тогда?». Хотелось мне сказать, где бы она жила после такого взрыва, да не стал ещё больше расстраивать старушку, - Володя подмигнул нам, ну и мы от хохота на радостях-то чуть с лавок не свалились…
Так уж получилось, что отец со своим сформированным в Куйбышеве в июле 1941 года 438-м отдельным батальоном связи наступал в сорок четвертом практически по тем же местам по Белоруссии, по которым в сорок первом отступал (Жаричи, Паричи в его лексиконе были, как вот наши окрестные сёла Осиновка, Винновка). И когда про те места рассказывал, то частенько и «вавакал» по-ихнему, по-белорусски. А как хотелось ему на старости лет снова побывать там! Хоть и урезонивал я его: «Пап, там же всё теперь изменилось. Никогошеньки ты там не узнаешь, и про тебя все давно позабыли. А та, которая у тебя в памяти засела (слышал, слышал я, как, потаясь от мамы, ты дядьям про неё рассказывал), - она теперь старая-старая стала - не узнать её будет». Не действовали на него мои резоны! Бывало, как встретимся, по чарке-другой на радостях примем – он опять за своё: когда мы в Белоруссию поедем? Им тогда к 20-летию Победы по целой ленте талонов в военкоматах выдали на бесплатные поездки по местам боевой славы, Он-то тогда уже на пенсии был, а я от этой проклятущей работы оторваться не мог. Теперь-то вот жалею, конечно, что не удосужил порадовать его этой поездкой-то… Все двадцать талонов так и пропали. Та же история получилась и с талонами на две медали «За отвагу». Тоже на 20 лет давали. Ко Дню Победы в 46-м по 10 рублей получил за каждую - и будя…