Просыпаюсь и сразу же на крыльцо выбегаю. Солнышко, как на Пасху, всеми цветами радуги играет. Отец, молодой-молодой, всего тридцать два ему, уже чисто выбрит и в гимнастерке. На груди четыре медали: две «За отвагу» и две бронзовые – «За взятие Берлина» и «За победу в Великой Отечественной войне».
А к дому тем временем подходят мой крестный дядя Степа, сосед и свояк отцов дядя Миша и дядя Петя – старший брат отца. У дяди Миши и у крестного на груди погуще: у дяди Миши орден Отечественной, у крестного - «Звездочка» (орден Красной звезды). Отец нередко в дружеской компании аскульских фронтовиков сетовал: замылили-де в штабе полка у него «Звездочку»-то. Комбат накануне говорил: готовь-де, ефрейтор, место на гимнастерке под «Звездочку», а вручал медаль. Потом-то я узнал от знакомого райвоенкома, тоже фронтовика, нередко так бывало: нагловато вели себя штабные-то. И то сказать: своя рука владыка…
И вот они в застиранных гимнастерках с орденами и медалями на груди со всех концов села стекаются к сельсовету. Вот уж поистине праздник со слезами на глазах… С фронта вернулось в Аскулы намного-намного меньше половины ушедших. И мне по сю пору не забыть взгляды вдов и сирот, которыми они провожали этих вернувшихся с войны счастливцев.
А с обеда начались застолья. Тогда «гуляли», ну то бишь справляли праздники или какие-то события так: собирались компаниями человек по тридцать (родня, соседи, друзья). В одном доме посидят и, чтоб «себя показать» да от души повеселиться на улице, а кому и протрезветь, чуть ли не через все село в другой дом отправляются. Оттуда таким же манером - в третий, в четвертый. Нередко и так бывало: четвертый-то был в нескольких шагах от первого. И так вот до позднего вечера, а кто и до полуночи. Собирались-то редко, только по большим праздникам. А посему, как говорится, отрывались по полной.
Ну и, конечно же, не обходилось «без потерь»: уже в первом доме одного – двух особо рьяных «отмечальщиков» под столом оставляли. Таков уж русский человек: душа – мера! А она у него широкая-широкая, душа-то… Но застольные потери не фронтовые: свалившиеся во хмелю - это тебе не убитые. Часок-другой под столом передохнет и, используя воинскую смекалку, найдет-таки среди доброго десятка других свою компанию-то. А не найдет свою – и в другой чужим и обделенным не будет: в родном селе-то все не родня, так соседи, не соседи, так друзья-приятели.
Но это был первый и последний День победы, который широко отмечали. Отнял Сталин этот праздник у фронтовиков и всего народа (возобновили его праздновать только к 20-летию Победы)…
К орденам и медалям выдали тогда наградные талоны. Как сейчас вижу отца с крестным дядей Степой, склонившимися за столом и аккуратно вырезавшими десяти- и двадцатирублевые купоны из наградных книжек. Если мне не изменяет память, «За отвагу» полагалось десять рублей, а за «Звездочку» - двадцать. Талонов выдали на двадцать лет. Увы, эти двадцать лет пролетели за один год… В сорок седьмом по ним уже не платили. Так же и День победы в сорок седьмом отмечали более чем скромно. И свои ордена и медали аскульские фронтовики уже не надевали. «А, побрякушки!». И детвора быстренько их на биты для игры в деньги приспособила. Вот уж когда по настоящему-то завидовали сироты нам, у кого отцы с фронта с медалями вернулись! Бронзовые («За Победу…», «За взятие…», «За освобождение,,,»), - те легковаты на вес были, а вот серебряные «За отвагу» уж биты, так биты были, лучше царского пятака!
Так вот все четыре отцовские медали у нас с братаном в распыл ушли. А когда при осложнении международной обстановки партия и правительство снова о фронтовиках вспомнили, и они, фронтовики, снова в почет стали входить, отец спохватился: нет медалей-то, одни только удостоверения остались. А их, удостоверения-то на грудь не прицепишь… И когда самарские фронтовые друзья-товарищи разыскали отца и пригласили его на юбилейные торжества их 438-го отдельного батальона связи – вот тут-то бывший линейный надсмотрщик фронтовой связи ефрейтор Мухортов загоревал. Это что же, с одними юбилейными медалями на такую встречу являться?! Хорошо, что дядя Сережа Дикушин выручил и дал ему на время свои две медали «За отвагу», а «За победу « и «За взятие Берлина» то ли у крестного, то ли у дяди Миши каким-то чудом сохранились. Такие вот дела…
Помнится, когда в печати появилось сообщение о том, что монголы к сорокалетию битвы на Халхин-голе соответствующую медаль выпустили, я тогда предложил отцу, как участнику этой битвы, съездить в военкомат и получить эту награду, он резонно заметил:
- А на что она мне, сынок? Это вон кто по телевизору покрасоваться любит, им, может, и надо ее для счета, – и не удержался, подковырнул нас с братаном: А в деньги ими вы теперь уже не играете…
Не изветрятся до конца дней моих рассказы и отцовские, и других аскульских фронтовиков об их фронтовых буднях (праздник – это когда перед атакой стакан водки хряпнуть дадут!). Боже мой, как нещадно обходилась с ними жизнь! Как счастливы они были, если ночевать (в кои-то веки!) им доводилось в зимнюю стужу не в окопе и даже не в землянке, пол которой (земляной, конечно, где это досок набраться на миллионы солдат?!) был, буквально, устлан вшами. А хоть и один к одному вповалку, но в теплой избе!