Осенью сорок пятого один за другим в Аскулы стали возвращаться фронтовики. Ехали домой они, как на праздник. Герои! Веселые, румяные, раскормленные на трофейных харчах.
- Мы, - рассказывал отец, - как в Восточную Пруссию вошли, так сразу от батальонной кухни своей отказались. Сами готовили! У немцев и скота всякого полно было, и в подвалах съестного на несколько лет вперед припасено: и копченья, и соленья, и шнапс. И все это сохранилось, а ведь пять лет воевали! - в недоумении разводил он руками ...
В общем, так вот оно и было: в Германии - ешь-пей, не хочу. А домой прибыли - тут нищета и голод. Одеться - и то порой не во что было. Шинели им дед Полиер в бушлаты перешивал. Да так ловко, что кроме бушлата, из одной шинели и детишкам еще на одежонку выходило. Так что мы, пацанва, тоже в бушлатах щеголяли, да еще с отцовскими погонами на плечах! Не все, конечно, а только те, у кого отцы или дядья с фронта вернулись. Чего там греха таить, крепко пили они в ту осень и зиму. Да и потом… "Как подменили там наших мужиков, - сетовали их жены, - вся работа им по боку, только бы пили да пили..."
Многие из фронтовиков в колхоз уже не вернулись. Кто на "нефтянку" (на нефтепромыслы) подался, кто в леспромхоз или в лесничество устроился, кто вторсырье собирать - только бы не в колхозе за "палочки" работать. Ну а если и в колхозе, так непременно на руководящих должностях - бригадирами, учетчиками, завскладами. На худой случай - объездчиками, тоже должность не пыльная.
Были, конечно, и такие, кто после фронта вновь сел на комбайн или на трактор, пошел на ферму. Это, как например, комбайнеры дядя Миша Мухортов и дядя Ваня Фалин, у которых мы с двоюродным братом Геннадием потом во время школьных каникул по фронтовому «блату» наших родителей копнильщиками, ну как бы помощниками комбайнеров работали, или скотники-пастухи Степан Алексеевич Мухортов и Михаил Трофимович Подлипнов, или наш бессменный трудяга-пчеловод Яков Иванович Веретенников. Но такие были в явном меньшинстве.
Но и то сказать: на войне им пришлось лиха хлебнуть полной мерой. Так что язык не поворачивается и теперь осуждать их за то, что заливали они горьким вином боль солдатских утрат. Или что здесь, в мирной жизни, хотели хоть немного отогреться после окопной грязи. Ведь там, на войне, за великое счастье почитали, коли заночуют в зимнюю стужу не в стылом окопе или на земляном полу землянки, где в период оборонительных боев уже через месяц полным полно вшей скапливалось, а в теплой избе, хоть и вповалку. Но как редко им выпадало такое счастье!
Еще солдатское счастье - если выберешься из окружения. Как это было у отца, когда он в составе трех разбитых армий по оккупированной врагом территории вышел-таки брянскими лесами к своим...
В молодости я у отца все про Курскую битву выпытывал.
- А чего про нее рассказывать? - говорил отец. - Это кто в штабах сидел, они, может, и знали, что вокруг творилось... А я, знай себе, с утра до вечера по-пластунски ползал порывы связи устранять, потому что провод каждую минуту то там, то тут порывало. Осколки-то от мин и снарядов дождем сыпались. И всё - на наши провода, туды иху мать, - в сердцах добавлял отец,- Ну как нарочно... А может, и "нарочно". У немцев ведь разведка-то, не дай Бог, как работала. А еще танкисты: куда прет, не смотрит. Раз - и порвал провод, да еще на гусеницу намотает. А у нас, связистов, этого провода всегда в обрез. Наш взводный слова комбата всё время нам повторял (боевой был – наш, самарский!): вы, говорит, мать вашу так, провод берегите! А то вместо проволоки будете у меня своими этими самыми линию состыковывать!
Да, всякое на войне бывало - и горькое, и смешное. Но только горестного было куда больше. И еще долгое время она не давала фронтовикам спокойно спать. Забыть ли нам с братаном и детишкам других фронтовиков, как они с душераздирающими криками по ночам вскакивали на своих постелях, чуть ли не в ступор вводя своих бедных супружниц?!
И все-таки, как бы там ни было, а война в их жизни была и оставалась до конца дней их событием самым ярким и значительным. Проходило пять, десять, тридцать лет, но воспоминания о фронтовых путях-дорогах, о друзьях-товарищах не покидали их ни на минуту. И любая встреча бывших солдат, застольная беседа непременно возвращала их к дорогим сердцу фронтовым воспоминаниям
Только год от года все редели и редели солдатские шеренги. Сколько их сегодня осталось, например, в нашем селе фронтовиков-то? Это генералы и офицеры - тех больше осталось. А среди рядовых, которые все долгие четыре года на передовой протрубили, таких уже совсем мало в живых. Среди аскульских фронтовиков мало кто за семидесятилетний рубеж перевалил. Все они теперь вместе со своими отцами - участниками Первой мировой войны на том свете уже обретаются. Дай Бог им всем Царствие небесное - страдальцам-воинам, наше Отечество защищавшим и беззаветно жизнь за него полагавшим!
Этот материал был написан более двадцати лет тому назад. С того времени в Аскулах не осталось ни одного фронтовика. Да и в таком большом и "перспективном"селе, как Сосновый Солонец, их, как говорится, раз-два и обчелся. И то сказать: последний год призыва - 1927-й. Это значит, что тем, кто попал на фронт в 45-м, ныне уже 89 с лишком. Возраст для селянина, ого-го, какой запредельный...