Летний вечер. На улице тихо-тихо. Слышно даже, как на соседнем дворе молочные струи туго в подойник врезаются. И вот умиротворенную тишину взрывает песня:
Развяжите-ка мне крылья,
Дайте пташке полетать!
Я, обиженна судьбою,
Полечу ее искать.
Сколько сдержанной нежности, грусти и невыплаканных слез слышится в молодых женских голосах! А над ними, как жаворонок летним утром, высоко-высоко взмывает серебристо-звонкий голосок моей незабвенной двоюродной сестрицы Анастасии Макеевой…
- Ну, опять заголосили! – бурчат себе под нос замужние селянки, ревниво наблюдая, как настораживаются, бросая работу, и «делают стойку» их мужья.
А песня, зарождавшаяся за околицей, где расположились животноводческие помещения колхоза, проулком между огородами вливается в село и заполняет всю улицу. Это – доярки. Окончив вечернюю дойку, они выпили самогону или бражки, часок-другой «побазарили» на ферме и вот, широко запружая улицу, уже затемно возвращаются домой.
А куда им торопиться-то?! Кто их ждет?! Детей нет. Дома только старенькая мать или тетка. А то и совсем никого. Коров они не держат: молока банку-то можно и с фермы взять. А кур и овец по давнишнему уговору соседка во двор загонит. Потому и не хочется им расходиться по домам… А надо: завтра чем свет ни заря вставать – на утреннюю дойку.
И так каждый день. Без праздников и выходных. С темна и до темна (это уже потом, при Хрущеве, им выходные-то установили). А в конце дня такая вот маленькая радость – выпить кружку-другую бражки и всласть наговориться и попеть…
С войны, а вернее с войн, потому как их четыре было: с японцами на Халкин-голе, с так называемыми белофиннами, Отечественная и опять с самураями, - с тех войн в наше село только два из каждых пяти мобилизованных с фронта домой возвернулись. Причем вернулись-то, как правило, те, кто, до Отечественной срочную службу прошел, да еще под Халхин-голом или в финскую обстрелян был и таким образом настоящую военную подготовку получил. То есть женатики. За которыми их благоверные в оба глаза следили. Моя двоюродная тетка Варвара Павловна, например, после того, как хлебы для всего колхоза испечет, аж за четыре версты в урочище Анурьевку не считала за труд сбегать, чтобы разузнать, а чем это там во время обеденной дойки ее муженек без ее пригляда занимается?! Не с доярками ли шуры-муры затеял?
Сколько их, невостребованных невест и молодых вдов, оказалось после той истребительской войны!.. Пришедшие с фронта мужички были, что называется, нарасхват. Ого-го, какая выдержка требовалась от них, чтобы устоять перед чарами молодых и чающих мужской ласки вдов и потерявших надежду выйти замуж девушек! То и дело, бывало, слышался по ночам звон разбиваемых стекол в избах молодых вдов – так ревнивые жены прерывали затянувшиеся свидания своих блудливых супругов. А то, случалось, и днем разгорался скандал то в животноводческом городке на Гуляе (так у нас заоколица называлась), то на бригадной конюшне, где незадачливым любовникам приходилось ретироваться с сушил под напором разъяренной супруги, впопыхав натягивая одежонку и отряхиваясь от соломы.
Но так было только в первые послевоенные годы, А потом в каторжных трудах сельскохозяйственных пыл у женатых фронтовиков заметно спал, и на любовные подвиги они стали уже не столь охочи… И вот тут-то «на выручку» этим молодым женщинам, а они почти все в доярки пошли (замужней при такой чуть ли круглосуточной работе хоть семью бросай – никакого заработка не надо), - вот тут-то «на выручку» им, бедолажным, и пришла треклятая самогонка и бражка. Почитай, каждый вечер слышалась пьяная песня доярок. С годами голоса их становились хриплыми, а исполнение песен все более и более надрывным…
Теперь уже все аскульские фронтовики ушли на тот свет. А следом за ними, а то и раньше перебрались туда и их незадачливые подруги. От тяжкого труда (как ломили по ночам у них руки от миозита – криком кричать от невыносимой боли приходилось!), от женской невостребованности и, как следствие всего этого, – постоянного пьянства, незаметно быстро постаревшие и рано-рано поблекшие…
А ведь какие они были и боевые, и красивые в первые послевоенные годы! Господи, успокой их многострадальные души. Так мизерно мало видели радости они в этом мире…