Как известно, отец народов работал в основном по ночам. Соответственно – и вся система. Если не было заседания бюро, то уже к полуночи работники обкомов, облисполкомов, райкомов и райисполкомов расходились по домам, а дежурить оставались по очереди ответственные товарищи. Эти дежурные расходились или разъезжались по домам уже глубоко за полночь, а то и под утро, после того, как в обкомы из Москвы, а затем в райкомы из области поступало отрадное сообщение: Сталин отправился отдыхать. Но если отцу народов полуночничать вошло в привычку, то для нормальных людей это было крайне обременительно. И поэтому дежурство возле вертушки, как правило, проходило в полудреме.
И вот какой случай произошел зимой 42-го года в Пестравке. Далеко за полночь задремавший за столом второй секретарь райкома хватает телефонную трубку прямого телефона и слышит начальственно-неторопливое:
- Говорит Савин.
- Слушаю, товарищ Сталин! - вскакивает дежурный.
- Как у вас обстоит дело с планом хлебопоставок?
- Выполняем!
- А конкретно?
- На 52 процента.
- Это очень плохо! Надо подтянуться и в ближайшие дни выполнить план. Фронту нужен хлеб, - сквозь треск и шум до дежурного доносятся чеканно-четкие слова с характерными интонациями вождя народов (склонность к обезъянничанью у номенклатурных работников общеизвестна).
- Будет сделано товарищ Сталин!
Надо ли говорить, что дежурный сразу же поднял с постели первого секретаря и предрика. Те, в свою очередь, ни свет, ни заря проинформировали первых руководителей области. Этим же утром собралось бюро обкома, на котором по должности присутствовал командующий ПриВО. Что было делать, если выполнение плана по хлебу потребовал сам товарищ Сталин?! Руководство области чуть ли не на коленях упросило командующего округом выручить транспортом, иной возможности выполнить высочайшее повеление не было. Скрепя сердце, командующий округом пошел на большой риск и выделил на вывозку зерна половину автомобильного резерва округа.
И вот на следующее утро только что снятые с консервации 150 новеньких студебекеров, преодолевая заносы, огромными колоннами пошли по степным заснеженным дорогам в пестравские колхозы. За три дня и три бессонных ночи задание Сталина было выполнено. Осталось только отрапортовать. Но кому это делать - первому секретарю райкома или все-таки обкома? И вот тут-то спохватились: а почему это, собственно говоря, товарищ Сталин заинтересовался Пестравкой? Связались с начальником связи области (все правительственные телефонные звонки регистрируются на главпочтампте) – тот ответил: никаких звонков в ту ночь от товарища Сталина в Куйбышевскую область не было. Стали разбираться – и выяснилось, что пестравский «второй» спросонья или с перепугу ослышался и вместо фамилии второго секретаря обкома Савина (недавно назначенного на эту должность) услышал фамилию отца народов.
Поставил бы точку на этом. Ан нет, думаю. Не поверит ведь мне молодой читатель – скажет: выдумка, анекдот. Да мне и самому-то теперь этот случай кажется невероятным. А вот в 1963 году, почти полвека тому назад, таковым он не казался. После 20-го съезда партии прошло восемь лет, но тем не менее и тогда атмосфера культа личности ощущалась, ого-го, как! А что говорить про 42-й год?
Конечно же, незадачливого второго секретаря райкома наказали (а потом и задвинули: такие оплошности система не прощает!). Всем, кто был в курсе этого дела, было велено молчать. И молчали. Аж до 22-го съезда. Лишь тогда языки поразвязались немного, да и то далеко не у всех…
А пестравские руководители втихомолку радовались оплошности своего товарища. Да и как было не радоваться, если их, первых руководителей сельских районов, каждый понедельник вызывали на бюро обкома отчитываться о выполнении плана сдачи хлеба государству. Это ведь до и после войны хлеб отправлялся с колхозно-совхозных токов прямо в так называемые закрома Родины, а во время войны из-за отсутствия автомобильного и нехватки гужевого транспорта, дай-то Бог, хлеб собрать в колхозные склады до осенних дождей, а уж потом, глубокой осенью и зимой, «рассчитаться с государством». А вот «рассчитываться» еще труднее было, чем вырастить и собрать урожай. Санные обозы до элеватора и железнодорожных станций по зимнему бездорожью добирались по несколько суток. Сколько людей помёрзло, сколько лошадей погубили…
А кто на этих возах, как и на других невыносимо каторжных работах на селе, морозился-то? Женщины да старенькие старички! И когда, помню, какой- нибудь фронтовичок (Как правило, и пороху-то по-настоящему не нюхавший! Фронтовики-ветераны не позволяли себе этого.) начинал публично кичиться своими фронтовыми невзгодами, изможденные непосильным трудом колхозницы урезонивали его: «А нам-то, сынок, в то лихолетье, думаешь, легче было?..»