«Манька, Манька, образумься!..»

У одной самаролукской бабенки муженек как в возраст второй молодости вошел, характер стал показывать. До этого ну ни такой ли тихоня был. А это чуть что не по нему, хвать со стола первое попавшееся – и об пол, и об пол!

Ну до полного разбоя-то дело не доходило, потому как бабенка та своевременно за руки хватать его приловчилась. С умоляющими словами на устах, конечно же. Тем и усмиряла буяна и посудобойцу.

Не знаю уж, сколько бы такое посудобитие длилось, если бы… Ну да чего там: я уже как-то рассказывал, какие у нас в Самарской Луке в ту пору прекаверзные бабенки случались быть. Ну как есть промзели! Они, бывалоча, какая ни доброхотная молодайка будь, любую распропагандируют и подговорят. И подговорили…

И вот как-то в очередной раз для воспитания своей ненаглядной он за испытанное средство принялся. И с залихватским «И-и-эх!» высоко-высоко над головой тарелку вознес. И в этот момент его благоверная с таким же залихватским возгласом хватает такую же и со всего маху колошматит ее, опередив мужа. Ну тот не больно спешил с битьем безвинной посудинки-то: ожидал хитрец, что супруга своевременно повиснет на нем и умоляющие слова произнесет. А она, войдя в раж, и другую тарелку с таким же воинственным возгласом расколошматила и за третьей потянулась!..

Муж, оторопело застывший с высоко поднятой над головой тарелкой, видит: дело-то дурной оборот принимает! А посему быстренько-быстренько укладывает свою тарелочку-то на стол и на этот раз уже сам хватает за руки разбушевавшуюся супругу и с силой вырывает у нее ту злосчастную посудинку с умоляющими словами:

- Манька, Манька, образумься: нам же с тобой посуду-то наживать придется! Ужли позабыла, мать твою разэдак, какая она нынче дорогая?

… С тех пор, сказывают, в том дому вся посуда в целости-сохранности пребывает. Ну разве что внуки ненароком что раздолбают – так не без этого! Что с них, несмышленышей, взять-то