Рассказ моей односельчанки Елены Царевой
Рву я как-то ежевику на Стрелке (одно из живописнейших урочищ Самарской Луки) – довольная-предовольная: никогошеньки около меня нету! (От себя добавлю: не только сбор грибов, но и ягод и других плодов лесных и полевых для истинных любителей – это дело сугубо интимное, не терпящее артельности и связанной с ней суетливости и болтовни). И вдруг (я аж присела со страху!) слышу: сзади меня как хрустнет, и будто корова замычала – жалобно-жалобно. Откуда, думаю, взяться ей, они сейчас в Анурьевке (еще более живописнейшее урочище Самарской Луки!) в табуне пасутся? Оборачиваюсь – батюшки-светы: шагах в десяти от меня огромаднейший лось стоит! Рога, будто два куста. Думаю, как сейчас вскинет меня - аж до Широкого оврага долечу, если жива останусь.
Ну вот, будто белка, в один миг в куст орешника прыснула. А он ко мне. Близко-близко подошел, на меня во все глаза глядит (а они у него грустные-грустные!) и жалобно-жалобно (прямо, как голодная или не подоенная корова!) мычит. Помычал-помычал и к лесу пошел. А потом около опушки постоял-постоял и обратно ко мне. И так до трех раз. Ну на третий-то раз я смекнула: зовет ведь он меня куда-то!
Боязно-боязно, а пошла за ним. Прямо на опушке вижу: лосенок под поваленным деревом лежит (вчерась ураган был, вот, видать, и привалило, бедненького). Под деревом-то голова с шеей и передние ноги, а на боку рана, и в ней уже парша завелась – черви. Ну я руками и хворостиной под ним землю принялась подкапывать. Подкапываюсь, а сама на лося зыркаю. Он шагах в шести-десяти стоит и на меня смотрит. Ну подкопалась я, голову и ноги вытянула из под дерева – и деру.
Ну тут к лосеночку-то, видать, мать уже подошла. И стала рану ему зализывать (А я, когда подкапывала, платочком паршу-то с раны стерла). Облизала, и они в лес подались. А лось снова ко мне. Постоял-постоял у орешника (но теперь молча, не мычал) и вдоль пшеничного поля пошел. Идет-идет и оглянется. Ну теперь уж я ученая стала – домекнула: опять он меня зовет куда-то. Что делать-то мне оставалось?! Между коленками чуть не мокро, а пошла за ним.
С тех пор вот уж лет тридцать прошло, а я такой ежевичной поляны в своей жизни больше не встречала! Кисти, ну будто виноградные, аж к земле прогибаются. Ведро я там мигом добрала, а потом в косынку стала собирать. Хотела и кофточку снять, да пожалела: белая – потом не отстираешь.
И вот до сих пор не пойму, что это было. Лось-то как ушел от меня к своим в лес – через какое-то время (я опять от страха в комок сжалась!) весь табун лосиный проскакал («Мой»-то лось, как корова, мычал, а эти чуть ли, не как лошади, ржали). Радовались что ли? Или меня благодарили? Только от такого «благодарения» (прости меня, Господи!) у меня опять в коленках мокро стало. От пота!