Глава 12. Послесловие

Вот и закончен мой более, чем двадцатилетний труд. Не иначе, как с Божьей помощью. Да не воссмеётся над прадедушкой Толей мой молодой читатель, который со временем убедится, что ничего в этом мире нет случайного: на всё воля Божья или (по Его попущению) – и Сатаны-Дьявола.

Судите сами. В тридцать семь лет – обширный инфаркт, через год – другой такой же. Сколько моих одногодков (иные из них вельми и вельми кичились своим здоровьем, весьма и весьма заботились о нём, очень и очень умеренно пили, а некоторые даже и не курили – где они ныне?) А я вот на восьмидесятом году пребываю. И при этом как мои домашние, так и соседи и односельчане не дадут соврать: образ жизни у меня был далеко не праведный (я имею в виду выпивки и курение). Льщу себя надеждой (они, надежды-то не только юношей питают!): земляки мои самаролукские и общесамарские оценят этот мой труд (в этом помысле меня укрепляют добрые отзывы тольяттинских, ставропольских, жигулёвских и общесамарских читателей, которые в своих газетах знакомились с некоторыми из этих материалов).

Писать их я стал только по уходе из газет. Газетная работа, особенно редакторская в советское время была очень и очень стрессовая. И вот почему. Ныне вон, как при самодержавии, господствует так называемая вертикаль власти. Люб и мил ты «вышестоящему» - будь спокоен за себя (ну это, если правоохранительные органы под тебя не подкопаются). А в советское время очень сильна была так называемая «подковёрная» борьба. Она, конечно же, и ныне ведётся, да и всегда, испокон веков велась (вон уличённый в ней Божий любимец архангел Люцифер с Небес в Поднебесье был свергнут). А тогда сама система власти на этом была построена.

Вот пример города Тольятти. Три секретаря горкома и по столько же в трёх райкомах. Плюс к этому три чиновника (председатель, заместитель и секретарь) горисполкома и столько же трёх райисполкомов. И все они (за редким-редким исключение) стремятся вверх! И ещё один эшелон будущей большой власти: секретари заводских парткомов и комитетов комсомола. Вот вам примеры их успешности. Секретарь парткома химзавода при Хрущёве, который очень ценил партработников с хозяйственным образованием, сразу же стал первым секретарём Тольяттинского горкома. Секретарь парткома электротехнического завода был избран сначала первым секретарём Центрального райкома, а затем и персеком Тольяттинского горкома. Широко дорога к власти была открыта и комсомольским работникам (ныне покойный Борис Микель, Александр Дроботов, Николай Уткин, Александр Краснослободцев, Клавдия Гордеева – все они из комсомольских секретарей).

Ныне вон хоть как критикуй вышестоящего чиновника – с него эта критика, как с гуся вода. В то же время, когда вот уж воистину повсеместно и повседневно была борьба за власть, к критике относились весьма и весьма заинтересованно (в отношении себя – крайне болезненно, в отношении других – чуть ли не злорадно). В этом я очень зримо убедился на таком примере. После того, как Асхат Тахаутдинов был переведён в областную «Волжскую коммуну», короткое время пока, не подобрали редактора, эти обязанности выполнял я. И так получилось: согласно заранее составленному плану работы горкома мне пришлось выступить на пленуме с отчётом о действенности критических публикаций в нашей газете. И вот как воочию вижу лица сидящих в зале. Кого-то покритиковал из городских или районных руководителей – оживление и чуть ли не радостные улыбки (за исключением критикуемого!). Выдаю новую «порцию» критики – снова оживление в зале (к ним присоединяется и тот, кого только что критиковал).

Намного болезненнее, чем к кулуарной (на совещаниях, собраниях, пленумах), относились к критике в газете. Даже, казалось бы, пустяшной. Например, тогдашний предгорисполкома месяца три дулся на меня, когда за моей редакторской подписью мы дали такую стихозу под снимком: «На углу у Дома быта навигация открыта» (там асфальт просел – чуть что, лужа). Бывало, оставшись за редактора (не только на время отпуска, но и на время постоянных заседаний как в городе, так и в области, на которых он обязан был присутствовать), вечером подпишешь газету, а на другой день где-то до одиннадцати сидишь, как на угольях: ждёшь разносных звонков из горкома и райкомов, горисполкома и райисполкомов (запомнилось признание тогдашнего персека Туркина на редакционном совещании: я вашу газету каждое утро с карандашом в руке читаю, вернее: с двумя – синим и красным). «Вашу» - это, скорее, и не оговорка, потому что и городские, и районные газеты области находились под неусыпным контролем обкома партии, который очень и очень поощрял критику в газете (внутригородскую и внутрирайонную, но, конечно же, не внутриобластную, последняя, в свою очередь, поощрялась Центральным Комитетом партии).

Вам о чём-то говорит такой вот расклад гонорара всех партийных газет: 40 процентов - штатным работникам и 60 процентов - нештатникам. Одсюда и главные показатели работы газеты: массовость рабкоровского актива и действенность публикуемых материалов (в пору «свободы слова» с газетных страниц исчезла очень и очень ценимая парторганами рубрика «По следам наших выступлений»).

Наряду с чиновничьими к редактору и его заму постоянно поступали звонки рядовых граждан. Особенно много звонков и писем было из Автозаводского района («понаехавшие» на строительство автозавода со всех концов страны были очень, порой до мелочности требовательными). Это повседневный факт: по приходе домой с работы первым делом брались за городскую, а затем и другие издания. О востребованности печати такой вам факт: перед перестройкой тираж городской газеты «За коммунизм» превышал 80 тысяч экземпляров (ныне вон тираж самой многотиражной городской газеты «Площадь свободы еле-еле за десять тысяч переваливает).

Так что очень стрессовая была работа у журналистов, особенно у руководителей изданий. Сколько очень и очень талантливых журналистов нашей области ушло в мир иной в расцвете сил. Сам я «схитрил»: после инфаркта ушёл из городской газеты в многотиражную. Ну и вот редактируя и ведя эту газету, вместе с тем постоянно публиковался в областных и центральных газетах, однажды даже в «Литературке» (надо было как-то содержать троих деток). Так что из поля зрения своих коллег областных не выходил и не выхожу. А вот писать «для души» появилась возможность только после прекращения штатной газетной работы.

Сейчас вот, вечером заканчивая это послесловие, завтра же примусь за другую большую работу – заканчивать «Народный месяцеслов Самарской Луки и всея Самарии (Самарщины)». А там, Бог даст, подготовлю сборник «Скоромные были и озорные частушки Самарской Луки и всея Самарии (Самарщины)». Мои земляки не только, не щадя жизни своей защищали Родину, не только самоотверженно, нередко даже каторжно трудились на благо её, не только растили и воспитывали детей и внуков своих (порой весьма и весьма предметно: плётками, а то и ремнями!), но и любили пошутковать-побалагурить, потому как не на генетическом ли уровне осознавали: шутка облегчала и скрашивала их жизнь. А шутки эти порой были такие ядрёные-ядрёные, и рассказы-былицы их такие скоромные… Здесь я опаски для прикроюсь воспоминаниями святых отцов как наших, так и забугорных, которые тоже пошутковать, оказывается, горазды были. Блаженный Августин, например, «любил употреблять в своих проповедях анекдоты для забавы и увеселения своих слушателей» - Епископ Антоний (Вадковский) «О проповедях блаженного Августина. А это вот свидетельство современного церковного публициста архидиакона Андрея Кураева: «Рассказ о том, как преподобный Антоний Великий шутил со своими монахами, известен всем…». Да и пример такого многозначимогого и многоуважаемого Владимира свет-Ивановича Даля, оставившего нам свои «Заветные сказки», для меня много значит.