С Кузьминок (14 ноября), по Далю, «управляются с домовым, либо выживая, либо задабривая его». Почему именно об эту пору берутся за него? А потому, наверно, что приспело, ну то бишь время пришло. В страдную пору старшуха (хозяйка) в доме от силы часа два только пребывала. Завтрак, обед да и ужин в русской печи сготовит (всё разом!) и сразу же то на огород, то в поле работу работать, а то и в лес (ну это для неё уже как бы разгулка – в лес-то!) устремляется. А повечеру ужином накормила, по дому прибралась и снопом до утра в кровать валится. А теперь вот по окончании страды-то, почитай, целыми днями дома. Так что волей-неволей с домовым приходится общаться и отношения с ним налаживать: «мирное сосуществование» или противостояние (это - в зависимости от норова и ухваток той или иной стороны!). А посему на Кузьминки по общему установлению она обязательно ему плошечку кашки поставит. И не только скоромным маслицем её удобрит, но и сахарным песочком посыплет. Конечно же, вкушать он её не станет. Но заботу и внимание, надо думать, оценит. По пословице: «Мне не дорог твой подарок – дорога твоя любовь!».
Обязательно, бывало, найдётся такая молодуха: а на фига-де мне это сдалось - домового-то баловать? Но и на неё находилась многоопытная старушечка, которая и вразумит её: а не разоришься, мол, ты, голубушка, на пряничке-то или конфеточке. Не убудет у тебя.
Да, умудрённые всяческими невзгодами предки наши и Господа Бога почитали, но и с дьяволом, особенно с домашним – домовым, банником, огуменником отношения старались не портить. А ну как Господь-то попустит ему (в который уж раз по грехам нашим!) – вот он и взъярится. Как тут не вспомнить ту старушечку, которая в Божьем храме поставила свечечку Георгию Победоносцу, а поразмысливши-то, и попираемому копьём святого - дьяволу. И когда заметивший это дьячок попрекнул её за святотатство, она ответила ему: «И, батюшка, не знаешь ещё, куда попадёшь-то». Так что немало наших предков поступало, как Эйнштейн, у которого в загородном доме на двери висела подкова. Она, ответил великий учёный на попрёк удивленных этим друзей своих, - она, говорят, и тем, кто не верит, помогает.
Замечено: особенно не любит домовой злых людей. Вернее будет сказать: любит по своей человеконенавистнической натуре своей потешиться этим изъяном в их душеньках.
Вот, рассказывали у нас: заявляется как-то к невестке свекровка. На вид добрейшей души женщина. Ну никто бы ни подумал, что она готова разорвать-растерзать на мелкие кусочки (и кусочки эти собакам выбросить!) «эту неумеху и растютяйку», «эту транжирку и бесхозницу», «эту, прости Господи, вертихвостку». Ну а домовой-то насквозь же видит и будто рентгеном просвечивает эту умильно улыбающуюся злыдню, которая просто-напросто чёрной завистью завидует невестке – горячо любимой своим мужем (сама-то свекровка всю жизнь обделена была этим!), уважаемой соседями и, чего уж греха таить, красивой да привлекательной (чем свекровка даже в младости похвастаться не могла!). И вы думаете, это случайно (ни с того, ни с сего якобы!) на неё сваливается с полатей большущий-большущий подшитый валенок? Его рук дело было! Домового! Думаете, потому, что этим утром невестка потрафила его самолюбию вкусненькой кашкой, которую щедровито удобрила и маслицем, и даже сахарком посыпала? Да, наверно, отчасти и потому: демоны-то, как люди-человеки, тоже, говорят, зело тщеславны. Но главное-то всё же - потешить себя человеческой глупостью! А чем ещё им заниматься-то?! Тоннели у себя в преисподней-то они не вырубают ни вручную, ни механизмами. Котлы для вновь прибывающих грешников не изготавливают. Уголёк для жаровен, на которых эти самые грешники, по словам попов, якобы поджариваются, не заготавливают (ни древесный, ни каменный, ни антрацитно-коксующийся). Чем заниматься-то, как не пакостить неразумным человекам? Представьте только: как это, поди, поистине осточертело им вот уже восьмую тысячу лет заниматься одним и тем же, одним и тем же, одним и тем же! Так и видится мне, как они позёвывают от смертельной скуки. А смерть им, опять же по словам попов, хоть и чается, но не предвидится. Поневоле затоскуешь и озлобишься…
Прервусь на абзацек. Найдётся, который вопросит меня: а откуда-де это ты, дедуленька, взял «вот уже восьмую тысячу лет»? Из Библии, сынок! А может, ты ошарашишь прадедушку Толю сообщением из серьёзного научного источника о том, что где-то, скажем, в Африке – этой якобы прародины человечества найдены при раскопках остатки города, более древнего, чем Эрид, Ур и Обеид, которые существовали не ранее 5000 лет до Рождества Христова?
Ну так вот, домовой (этого дома постоялец, вернее: куратор!) был доволен-предоволен, что так молодой хозяйке потрафил, что старую злыдню «покарал». Но вот ведь она натура-то чертовская (даже при сильном-сильном желании, знать, не перебороть её!): знал ведь, стервец этакий, продолжение этой истории, знал, которую спровоцирова, предвидел, что после этого начнётся, какой хохот, если не по всей преисподней, то чуть ли не по всей Самарской Луке поднимется, всё хотя бы местное чертовское адонаселение, будто туповатые зрители на московских концертных шабашах, в глупом смехе надрываться будут.
Узрила и ещё как узрила-то зловредная свекровка: отнюдь не раздосадована была красавица невестка по поводу свалившегося валенка. Видела-видела якобы любимая ею свекровушка, как озорно блеснули глазки у «любимой» невестушки. И этими же ногами отправилась к местной колдунье. И вот ведь как озлобилась, старая: чтоб досадить невестке, родному сыночку «невстаниху» наворожила. И досадила-таки! Бабёнка молодая да пригожая от такой ворожбы «таскаться стала». В семье скандалы пошли. И вот она каверза-то бесовская: в злорадстве своём свекровка (не без «окормления» бесовского, конечно же) взяла да и проболталась о своём злодействе-то. Что там было дальше, рука не поднимается писать про это. Вот она к чему привела проделочка добряка-домового-то…
Ещё один случай его доброты. Случилось это в начале мая, когда Месяцеслов предупреждает женатых селян: «На Марка бабам ночью в избе жарко» - мол, бди, муженёк! Ну да ведь от иных советы да старческие наставления (однако, на основе многовековых наблюдений наработанные!), как от стенки горох, отлетают. Ну и тот, про которого речь, знай себе посыпотствует – беспечно-беспечно. И вот кто-то, рассказывал потом, в ухо мне как засипит: «Не спи!». Вскакиваю, как ужаленный, – хвать-похвать, а кровать-то пустая! Выскакиваю на улицу (а ночь-то светлая!) – жена-то уже к овину подбегает. Ну я за ней!
И невезучему любовничку в тот раз досталось – опрометью бежать по огородам пришлось ему из овина-то. И блудницу за косы пришлось домой вести, отнюдь не нецерковные словеса увещевания употребляя при этом. И ведь ничего этого не было бы, если бы не предательски-наушническое нашёптывание домового беспечному рогоносцу: «Не спи!». То-то бы весёлыми ноженьками припожаловала из овина та распутница во свояси. На радостях-то бы сразу же на печь квашоночку с блинным тестом поставила. А по утряни-то, будто пташечка, из упечи к столу с горячими блинцами сновала: «Ешь, миленький! Если со сметанкой приелось, я тебе вот и скоромного маслица принесла!». И на работу бы ему сумку битком набила – и окорочок, и яичек бы положила. И даже кувшинчик с варенцом не пожалела… И вот поди ж ты, как всё нескладно обернулось. Ну это кому - не складно-то! А тот демон, что дом ревнивца курировал в качестве домового, наверняка повышение по службе получил да ещё, может, и медаль какую-нибудь на хвост ему нацепили.
Но это ещё не конец той истории-то! Испытанное средство сельских мстителей использовал тот посрамлённый любовник: уже через неделю в одних кальсонах еле успел выскочить из горящего дома ревнивец, а следом за ним и невольная виновница-провокаторша этого пожара. Ну и погорелец недолго ждал своего часа. На следующей неделе и дом мстителя-любовника запылал, да так, что весь курмыш при ветреной погоде пожаром спалило. Как говорится, не по ноздре пришлись погорельцам того курмыша такие разборки. Как оно там было – дело тёмное, но через какое-то время оба поджигателя из того села бесследно исчезли. А самая-то главная виновница тех возгораний (ни кола, ни двора, а бабёнка-то видная!) по рукам пошла. Ну ехала бы в город, как Катюша Маслова, – так нет, в селе осталось. Тут уже пожар семейных скандалов запылал. Сколько супружеских браней и стычек из-за той доступчивой и любвеобильной бабёночки на село нахлынуло – камарилья, да и только! Людям горе, а бесам от вышестоящего начальства поощрения да повышения по службе. Поди, тысячу лет ходил тот бес, исполнявший на этот раз обязанности домового у той добрячки, в ефрейторах – глядь, в фельдфебели сатанинского звания выбился! Да и всем остальным домовым-демонам в том злосчастном селе каждую ночь развлечений приваливало! Вот она доброта и заботушка бесовская к чему приводит.
Нет, добра от бесов не жди! То, что они косички карюхам по ночам заплетают – это всё пыль в глаза доверчивым селянам пускали. Прикидываются да ещё как прикидываются они добрячками-то! А потом и смеются над нами: как-де мы их «лопухнули-то! Так что я закончу сталинским призывом: «Враг не дремлет!».
Но правды ради не умолчу и об этом вот. Случалось, и бесов-чертей оклеветывали наши находчивые земляки. Вот как об этом у знатока сельской жизни Александра свет-Сергеевича Пушкина про «деяния» домового:
По ночам ходит он в конюшни,
Чистит, холит он коней боярских,
Заплетает гриву им в косички,
Туго хвост завязывает им в узел.
Но вот не взлюбил он вороного.
Вечером после водопоя он стоит в стойле
Исправен и смирен.
А поутру отопрёшь конюшни,
Конь не тих, весь в мыле, жаром пышет,
С морды каплет кровавая пена.
В чём дело-то? Не иначе, как
Во всю ночь домовой на нём ездит
По горам, по лесам, по болотам
С полуночи до белого света –
До заката месяца.
Охо-хо-хо! Оказывается, всё это домыслы и клеветнические измышления конюха, которого великий знаток русской жизни, как говорится, и выводит на чистую воду:
Ах, ты, старый конюх неразумный,
Разгадаешь ли, старый, загадку?
Полюбил красну девку молодой конюх,
Младой конюх, разгульный парень -
Он конюшни ночью отпирает,
Потихоньку вороного седлает,
Полегоньку выводит за ворота,
На коня, на борзого садится,
К красной девке в гости скачет.
Как видим, Пушкин закончил на мажорной ноте. Но от кого-то ему об этом стало известно? Не иначе, как стараниями самого домового про эту выходку молодецкую прознал барин с соответствующими последствиями для добра молодца. Представляю, как злорадствовал оклеветанный бес, когда клеветника секли розгами…
Уже в зрелом возрасте вспоминая рассказы бабушек о «своих» домовых, я дивился: какие они, оказывается, добрые были о ту пору! Ну пошаливали, конечно. Но очень даже мило. Ну, например, нашей Карюхе гриву, будто красной девице косу, заплетали. Доводилось слышать, будто даже ленточки в гриву-то вплетали (но это уже в другом дворе – бабы Грунином). Выходит, «мирно сосуществовали»-то, если, переходя жить в новый дом, обязательно везли за собой в лапте «хозяина» (так вот уважительно тогда называли домового»)?
Ныне же только и слышно, то у одних, то у других так называемый «полтергейст» (по-старому – домовой) разыгрался-разбушевался, да так, что житья от него не стало. Волей-неволей приходится к ворожее бежать: оборони! Почему же в старину-то они так скромно да благодушно себя вели, почему не «полтергействовали», не буянили и не дебоширили, как это нередко делают нынешние домовые? А потому, наверно, что им тогда воли такой не было, как ныне. Тогда избы-дома были защищены благодатью Святого Духа. Как тут домовому было бесноваться-то, если и в передней, и в задней стоят киоты с намоленными ещё с дедовских времён иконами, если здесь каждый день и утром, и вечером молятся, если все члены этой семьи, почитай, каждое воскресенье исповедуются и причащаются Святых Таин в Божьем храме?! Поэтому-то он и сидел «тише воды, ниже травы». И терпеливо ждал своего часа! И иной раз дожидался-таки, когда в каком-то доме начинались нелады, дрязги, ссоры, а паче того перед иконами начинали материться и кощунствовать. Были в то время и «проклятые» дома и семьи и, как следствие этого, бесчинства всякого рода чертей и бесов. Ну недаром же во всех народных месяцесловах и былях так много места отводится нечистой силе – домовым, банникам, кикиморам, шишигам, лешим и лесачихам, водяным и русалкам.
А много ли вы слышали о всяческих проделках полтергейста в советское время? Только ли «сплошная атеизация населения» была причиной того, что редко-редко кто тогда прибегал к услугам «бабок»?
Этим летом, спустя более полувека, я перечитал книгу «Детство» из известной трилогии великого русского писателя Максима Горького. Боже мой! У прадедушки Толи чуть ли волосы не вставали дыбом от тех вот уж воистину «свинцовых мерзостей жизни», реалистично до натурализма показанных знатоком тогдашнего быта пригородных обывателей-мещан. Как они из-за денег гнобили-гробили своих близких. Родные дядья писателя зверски топили в проруби его отца. Оттоптали ему пальцы, думали, что он утонул, а его чудом спасли проходившие мимо. Они же готовы были растерзать друг друга, всячески пакостили своей сестре, стремясь, чтоб она не вошла в долю наследства и, наконец, из-за этого же наследства разорили отца и свели его в могилу. И точно так же было и в других семьях. Вот уж воистину «человек человеку – волк»! Таковы «суровые будни капитализма»! И вот они во всей своей «красе» вновь возрождаются в нашей жизни. Только и слышишь, там отца из-за денег угробили, там мать из родного дома выгнали, там сестру родную из-за того же наследства укокошили, а то, глядишь, она и сама бы их прикончила. Это ли не благоприятная обстановка для бесов?!
Да, и в советское время были ссоры и дрязги между людьми. Но не такие омерзительные, кроваво беспощадные и гадкие, как ныне и как то было при дореволюционном капитализме. К услугам колдунов и «бабок» редко кто прибегал – самые-самые заскорузлые обыватели. Образованному, интеллигентному человеку и верить в каких-то чертей?! И друзья-приятели, и коллеги-товарищи по работе засмеют. У советской власти не только церковь и попы, но и антиподы её и их – магия и маги в фаворе не были. Но вот парадокс! Уровень нравственности у населения был на порядок выше нынешнего. Вот скажите своим внукам, что глубоко за полночь вы шли по пустынной городской улице от своих знакомых совершенно безбоязненно, что входная дверь в вашу квартиру была такая «лёгкая», казалось, чихни посильнее, она распахнётся, что ключ от неё лежал прямо под ковриком, - ведь ни за что не поверят вам! А ведь в церковь не ходили, попов совсем не видать было (на мерседесах они не раскатывали!), по телевизору они не выступали…
А вот на западе бесовщина тогда процветала. Кроваво-чёрным цветом процветала-то. «Церкви Сатаны» официально открывались. И вот открылся (кое для кого – наконец-то!) «железный занавес», и вся эта нечисть и мерзость под завлекательно-красочными личинами, как навоз и грязь на Дарью прорубницу, хлынула в нашу страну. И первой клюнула на эту наживку не заскорузлая обывательщина, а интеллигенция. Тогдашняя элита! Как то не раз уже бывало на Руси, начиная с петровских времён. Хорошо помню эти произносимые с глубоким причмокиванием словечки: аура, прана, экранизация тела, сенсорика, медитация. На смену Кафке, Сартру, Хейдеггеру, Джойсу, Прусту на столах «яйцеголовых» роявились книги-«труды» Блаватской, Рерихов, «Агни-йога». «Ты не читал Гурджиева?!» - Боже мой, с каким недоумением, сожалением, а то и со скрытым презрением смотрели на тебя в этом разе! Ну как на последнего недотёпу.
И немало было, и число их растёт, кто вступил в различные секты и сообщества и усердно готовятся перевоплотиться в людей «Нового мирового порядка», людей со сверхъестественными способностями. А этот самый новый мировой порядок-то начался уже тысячи и тысячи лет тому назад. Потому что забесовляться, осваивать магию начали уже семь тысяч лет, со времён Адама и Евы. Скажете, Каин, самый первый душегуб на земле не забесовлён был? Вот уж воистину «ничто не ново под луною»!
Бог миловал! Всё это моровое поветрие оккультизма-сатанизма миновало и меня, и моих родных и близких. Никто у нас не стал медитировать, «прочищать чакры», а посему никто и не забесовился и не выбросился из окна, не перенеся мук и бзиков бесовщины и всевозможных бзиков-прелестей-соблазнов и «чёртиков» в глазах, не удавился и, пфуть-пфуть, не наркоманит.
Домовой и кикимора
На Ефрема Сирина народный месяцеслов наставляет хозяюшек побаловать домового съестными подношениями и, в частности, кашку с маслицем оставить ему на загнёточке.
Необширного ума хозяюшки молодые, на взгляд умудрённых жизнью стариц, промахнуться могут: а не всё ли, мол, равно, что ты поднесёшь и поставишь ему? Он же ни кашку, ни конфеточки кушать не будет. Нет, вразумляли их старирушечки: ему-де, как той красной девице: «не дорог твой подарок – дорога твоя любовь». И то сказать: за тысячи лет своего пребывания на земле он, ого-го, каким докой в кулинарии стал. Доподлинно научился различать: которая хозяйка сдобн0-сдобнО кашку-то для него умаслит, а которая недоедок, что от ужина остался, ему на загнётку-то положит. Что разбирается, то разбирается, наставляли старые люди, домовой-то: уважают его или - абы как.
Опять же: кашку эту на другое утро кошке можно стравить, а что касаемо конфеточки, то (ежели мышь до неё не «дозебрится»!) малыш-сыноначенька её схрумкать смикитит. Домовому это не в обиду будет. Наоборот, говорят: ему, как добренькому-добренькому старичку, даже радостно станет, если малыш от удовольствия запричмокивает. Домовые, говорят, деток любят (может, на будущее «почву готовят»?). Вон у взрослых зачастую в доме или во дворе что-нибудь да пропадало. То, бывало, веретено у бабани куда-нибудь под лавку завалится, то пряжу, «как ветром унесло», то иголка - «как вверх поднялась». А у меня, бывало, где варежки бросил, там они и валяются, куда шапку засунул, там она тебя и дожидается, ежели, конечно, бабаня «на место не положит». Увы, увы, и над прадедушкой Толей домовой-то нашенский всё чаще и чаще, всё злокозненнее да злокозненнее стал подшучивать (если не издеваться?!), потому как кашку-то я сам до подскрёба во чрево своё уминаю, а конфеточки без всякой подставы внучке Дарьюшке (в память о прапрабабушке Дарье Михайловне наречённой) прямо в белы рученьки возлагаю.
А была ещё одна квартирантка в избе селянина – кикимора! По поверью, это сожительница домового (не законная супруга, а именно сожительница, потому как не расписанными, не обвенчанными проживают). Никем в отличие от домового (за ним при переезде лапоть в качестве такси посылают) не званная, она тайком пробирается в крестьянскую избу, поселяется за печкой и начинает (ну ни стерва ли?!) пакостить хозяйке: нитки перепутает, куделю скомкает, а веретено у старой бабки обязательно под лавку в самый дальний угол закатит. А грешат на домового!
И ничегошеньки она не боится. Одно спасение от неё – знахарку приглашать, такую же стерву, но «покруче». И таким образом «клин клином выбивать». Охо-хо-хо!
Намедни один хороший знакомый из Соснового Солонца, что называется, конфиденциально поинтересовался: у тебя-де домовой с кикиморой пошаливают? «Ещё как! – говорю. – Вчерась ключ от сарая весь день обыскался, а он на крыльце под тазиком лежал. Вон куда запрятал-то!».
И надо мной, говорит, вот так же частенько хулиганят. А вот про молодые семьи не слыхать, какие у них домовые! Они, знаешь, куда от них подались? В Москву! На телевидение! Видал вчера (А, ты только новости смотришь!), каких вчера по «ящику»-то показывали – все заросшие, а орали-то, орали-то как! Будто им шилом в задницы тыкали или хвосты отвинчивали, что они аж приседали и корчились, как от боли. В городе-то ладно, а попадись такие молодой бабёнке в лесу (шимпанзе и шимпазе!) – враз коленки будут мокрые!