Всякое на фронте бывало. Но, судя по рассказам отца и других фронтовиков, даже в тягостные дни отступления не шибко-то унывали русские, а в купе с ними татары, чуваши, мордва и другие коренные насельники России-матушки. Всегда находилось место для шутки. Ну вот, например, это сетование размечтавшегося линейного связиста из 438 отдельного батальона связи, когда наши самаряне выходили из окружения по Брянским лесам – голодные-голодные, питались, что в лесу в руки попадало: «Эх, хоть разочек бы мне ещё довелось пос…ть, как с мамонькиных блинов на Масленицу. А это жилюсь-жилюсь, и всё бестолку!». Ну как услышали мы эту жалобу, рассказывал отец, - так заржали, аж листва в лесу задрожала!». Ну и вот эта история не шибко благочестивая: как говорится, не для дамских ушей-с. Ну как есть солдатско-казарменный юморок-то…
Случилось это с отцовым напарником, когда сам он порыв связи ползал устранять, а напарник-то его тем временем под артобстрелом в окопе сидел и «от нечего делать» знай себе вслушивался, как немецкие снаряды и мины по небу ширяют, а пули так прямо над головой, как пчелы в летний день на пасеке, жужжат. И вот то ли от переживаний (он всего месяца три как на фронт-то попал), то ли время подошло, но страсть как ему из окопа отлучиться захотелось. Так приспичило, что хошь, не хошь, а пришлось из окопа-то наружу вылезать и до ближайших кустиков ползком добираться. И вот только дело сделал, рядом как шандарахнет! Если бы не в кустиках да не за бугорком находился, то взрывной волной его, бедолагу, как перекати-поле, эва, куда унесло бы!
Подползает он к окопу, где запасной телефон, винтовку и свои нехитрые пожитки солдатские на попеченье судьбы оставил. А там, вместо окопа-то – огромная воронка! И чего уж там: как только узрел все это молодой боец-«салага» - ему по новой в кустики захотелось…
- Заявляюсь я с порыва – рассказывал отец, - а он уже в землянке ни живой, ни мертвый сидит и что-то под нос себе бормочет. Прислушались – про кисет: ему вчера посылка пришла с родины, а там подарок от невесты был – большой-пребольшой кисет с махоркой. И вот он из того кисета-то всего раза три закуривал – и на тебе: тот в воздух взлетел!
Ну а в землянке-то, почитай, все самарские оказались! (438-й отдельный батальон связи, линейный был сформирован в Куйбышеве уже в конце июня – начале июля сорок первого и закончил войну под Кенигсбергом и Берлином в составе Третьего Белорусского фронта). А самарские, по общему признанию, на всех фронтах Отечественной – от Белого до Черного моря по части юмора ноздря в ноздрю со смоленскими шли. Среди них, наших земляков то бишь, чуть ли не каждый третий Василием Теркиным слыл! А если, бывало, париться начнем во фронтовой баньке, похвалялся в кругу друзей мой отец, то тут у наших даже рязанские чуру просили. Мы, говорит, как наподдадим на каменку-то и на полке вениками жагримся, а все остальные на полу сидят и носы и уши ладонями прикрывают, чтоб паром не обжечься.
И вот как разузнали они, наши самарские-то, во всех подробностях при каких-таких обстоятельствах тот солдатик от смерти спасся, то сразу и пригвоздили:
- Ба! Да это вон, оказывается, кто тебя от смерти-то спас! Не смани она тогда тебя в кустики, вы теперь оба-два вместе с кисетом в облаках витали! Что и говорить, вовремя она тебя сагитировала!..
Ну и конечно: «гы-гы-гы!»
Один начал – другой подхватил:
- Ты, паря, не слушай их, охломонов, - им лишь бы поржать. Зазря время не теряй, а садись-ка к свету поближе да письмецо домой катай! Про все, как было, пропиши. И просьбу выскажи: так, мол, и так, разлюбезные мои родители и сродственнички, за спасительницу молодой жизни моей каждый день милостыню подавайте да поклоны кладите.
- Да поклоны-то, пропиши, чтоб не абы какие, а поясные! – еще один совет дали. И снова: «гы-гы-гы!» Да такие раскаты-то смеховые, что немецкую канонаду не слыхать стало!
А тут еще один подсунулся:
- А вот, ребята, если здраво-то порассуждать: она ведь у него – голова! Это надо же, как быстро смикитила: давай-ка, мол, сматывайся из окопа-то, пока не громыхнуло!
- Да не больно-то и голова!.. Была бы голова, то и кисет бы присоветовала с собой прихватить. Сейчас бы как славно покуривали!..
- Нет, зря вы на нее так: это все из-за спешки произошло! До кисета ли тут, когда немчура снаряд в орудию уже заталкивал?!
- А солдатик тот сидел-сидел, слушал-слушал да как вместе с нами заржет! Ну, слава тебе Господи, думаем: значит – отошел… - резюмировал отец. - Вот вы все хохочете, - пристыдил он своих слушателей. – А знаете, каково ему тогда было, когда он если не в глаза, то в спину своей смертушке посмотрел?! - А потом, сбавив тон, продолжал, - Конечно, ему тогда бы сто граммов принять – и все страхи с него, как рукой сняло бы. Да где их взять-то на передовой?! Тем более, когда в обороне сидишь. Это ведь, когда в наступление идти, тут начальство на водку доброе! А так – ни-ни!.. Вся по штабам, говорят, расходилась…
Такими вот словами закончил тогда свой рассказ ефрейтор запаса Николай Мухортов. И в голосе его при этом слышалась давняя обида. Причем, как я понял по реакции его слушателей – аскульских фронтовиков, они эту обиду понимали и разделяли…
А постскриптум-то вот какой у этой были. Ну телефонный аппарат потерять – это еще полбеды. А вот с винтовкой-то как быть, которая вместе с кисетом тоже в небеса взмыла? Тут, ежели особисты пронюхают, и под расстрел угодить недолго. Поди докажи им, что ты ее не нарочно врагу оставил. В окопе разбомбили? Прямо на плече? А сам как же ты остался жив? В кустики ползал? И без винтовки?! А если бы атака? И чем бы ты отстреливаться из кустиков стал? Этой самой своей?!
И вот отправляется ефрейтор Мухортов к комбату, докладывает: так, мол, и так, прос…л мой напарник винтовку-то. Моя вина. Что теперь нам – обоим под трибунал идти? Ну комбат хороший был – строгий, но справедливый. Особенно провод велел беречь, а то, говорит, порывы заставлю вас своими этими самыми состыковывать! Смешно вам? А нам тогда не до смеха было!
Ну отца-то комбат хорошо знал: он сам ему обе медали «За отвагу» вручал. Вызывает старшину: «Есть винтовки в запасе?» А как им не быть, если связистов-то каждый день то одного, то другого убивали? Так что все хорошо у нас тогда обошлось, заключил свой нехитрый рассказ ефрейтор запаса, но и пошутить (с притворно горестной миной на лице) не преминул: «Если не считать кисета…»