Случилось это в Белоруссии, когда мы несколько немецких армий разбили и в окружение взяли. Все леса кишмя кишели немчурой – сдавались прямо колоннами.
А белорусские пацаны, они что делали? Вооружались немецкими автоматами и давай засады устраивать около родников. Немцы заявятся на водопой, а они им: «Хенде хох!» И вот, глядишь, опять пленных привели: «Куда их, дяденьки?»
Ну так вот, тянем мы с товарищем, тоже самарским, связь по полю, а рожь высокая-высокая. И во ржи они, голубчики! Спят. Молодые еще, неопытные, разметались во сне и оружие из рук повыпускали. Ну мы первым делом автоматы у них подобрали, а потом и рявкни: «Хенде хох!» Взметнулись они и первым делом за оружие. Хвать-похвать, а оно уже у нас за плечами. А на них винтовки наши наставлены. Видят, делать нечего — встали и руки вверх. Нагрузили мы на них катушки, а сами сзади идем. А они тянут провод и то и дело оборачиваются и лопочут: «Гитлер капут, Гитлер швайна (это свинья по ихнему), Сталин — гут».
Проводили мы их в роту, а командиром у нас в ту пору еврей был. У него там же, в Белоруссии, немцы всю семью расстреляли — и отца с матерью, и жену, и детей. Он этих немцев страсть как ненавидел. «Разувайтесь!» — кричит им по-немецки. Ну они сразу смекнули, в чем дело, и еще пуще залопотали: «Гитлер капут, Сталин — гут». Разуваются, а сами на нас смотрят. Руки трясутся, а из глаз того гляди слезы брызнут.
- Так ведь пленных-то нельзя расстреливать? — прервала рассказ отца матушка.
- Мало ли, что нельзя — начальству все можно было, — с досадой ответил отец и продолжил рассказ.
Разулись, и повел он их за околицу. Поставил лицом к себе и давай им что-то по-немецки начитывать. Говорил-говорил, потом одного бах — тот упал. На другого пистолет навел: чик — осечка, другой раз нажимает курок — осечка. Ну, немец-то, ни будь дурак, — стрекача! Лейтенант бежит за ним — бах-бах! — мимо. А тот босиком — как заяц. Так и убежал в лес. Лейтенант после этого весь из себя выходил: ну-ка, пленного упустил! Не приведи Бог, особисты дознаются…
И каждый раз этот рассказ отец завершал одинаково (с хрипотцой от волнения в голосе):
- Если тот немец живой домой вернулся, то, наверное, каждый день вспоминает, как он от смерти убежал, и ему этот расстрел чуть не каждую ночь снится…