Радоница. Поминовение

Радоница. В этот день верующие  приходят на могилы своих предков, родных и близких с радостной вестью о Воскресении Христовом. Отсюда и  самый день поминовения называется  Радоницей (Радуницей).  Далеко не у каждого насельника и уроженца Самарской Луки будет возможность побывать на местах захоронения своих родных и близких. Но совершить поминовение в доме своём почти каждому возможно. Если кто-то, скажем, на дежурстве или в ночную смену работает – так вся Фомина седмица поминальная! Сотвори это поминание в другой день этой недели.

И как это будет славно: вечерком всей семьёй истово помолились за усопших. А потом  уже по-древлеславянскому обычаю за хлебосольный стол уселись. Ну взрослые, конечно, опять же по языческому (древлеславянскому) обычаю, который наша Церковь хоть и не приветствует, но и не так уж сурово осуждает, взрослые за помин душ своих родных и знаемых по чарке горькой примут, а детишки какого-нибудь безалкогольного напитка. А после этого глава семейства или рода – отец или дед проникновенно и душевно поведает чадам своим об их предках, от каких корней они произросли. При этом недурно будет вспомнить  какие-то смешные истории из их жизни. Так оно будет доходчивее. Вот как, например, написал в своей автобиографии Василий Тёркин , любимый герой  фронтовиков (из поэмы великого русского поэта Александра Твардовского):

Дед мой сеял рожь, пшеницу,

Обрабатывал надел.

Он не ездил за границу,

Связей также не имел.

Ну как тут не погордиться таким дедом?! Но Василий Тёркин продолжает нелицеприятно вроде бы, а на самом деле ещё как лицеприятно-то:

Пить – пивал. Порой без шапки

Приходил. В сенях шумел.

Но, помимо, как от бабки,

Он взысканий не имел.

Ну как есть про моего родного деда Алексея, исконного бортника и колхозного пчеловода, зело  благоутробную медовуху (не путать её с тлетворной бражкой!) сотворявшего, дай Бог ему Царствие Небесное. И как на эту прельстительную медовушечку по почину своих младших товарищей, уполномоченных Молотовского (ныне Волжского) района, сказывали, польстился даже сам тогдашний губернский персек Косарев  незадолго до того, как стать врагом народа. Прямо на колхозной пасеке на Стрелке вкушал он её со своими соратниками под попечением  деда. Увы, узнав об аресте его, дед, по словам насмешницы бабани Дарьи, три дня в кусты бегал  (Ох уж, эти русские матроны: понасмешничать над благоверным – их пряниками не корми!).

А про другого деда (по матери) – Никифора Яковлевича, самого последнего старосту нашего села, в нашей семье (опять же по чьему почину-то?!) частенько вспоминали не про то, как его белочех чуть не застрелил, а как солдатик, в ходе продразвёрстки проверявший, нет ли хлеба на сушиле, слезая оттуда, попрекнул деда: мол, мог бы поплотнее покрыть три мешка с пшеничкой, старый хрен! Это надо:  бывшего старосту старым хреном обозвал!  - показно печаловалась насмешница бабаня незабвенная Матрёна Емельяновна уже спустя годы после того. А глаза-то между тем могла бы и поприкрыть, чтоб смешинки-то из них не искрились! Вот мы всё на нынешних своих жёнушек обижаемся: чуть что, на смех нас поднимают. Увы, есть в кого им насмешицами-то быть. Это вон всё в советского времени книжечках слёзыньки проливали по поводу забитости русской женщины – «забьёшь» таких…                      

За последние два десятилетия  ощутимо даёт о себе знать оскудение родственных (да и дружеских) связей и чувств (а началось это уже не менее сорока лет тому назад). Вот мы уроженцы тридцатых, сороковых (да и пятидесятых) ещё роднимся с троюродными братьями и сёстрами, с двоюродными тётками. А много ли таких среди молодёжи и людей среднего возраста?

Помню, какое тягостное впечатление  у меня осталось от последних дней жизни (умирал от рака желудка) и похорон одного знакомого. Жил в своё удовольствие – среди знакомых одни собутыльники да сотоварищи игрищ и забав. И вот одинокое и неотрывное лежание в кровати в однокомнатной (после размена с бывшей женой) квартирке с и на ночь не запираемой входной дверью (запирать и отпирать её нет мочи). Собутыльники сразу же, как окончательно слёг, заявляться перестали. Приходили только с работы – поочерёдно и по наущению, а то и по приказанию начальства. Также и на похоронах не было никого из родни, с которой он перестал знаться давным-давно (даже сыновья и никто из бывших жён, не говоря уже о любовницах, - никто не пришли).

Тягостно вот так-то: доживать свои дни, как былинка в поле. Видели такое?  Вот стоят они, одна другую поддерживая. Выглянуло солнышко – соборно радуются ему. Налетел ветер – «подставляют плечо» друг дружке. А она одинокая-одинокая, вот её и трепыхает ветром-то из стороны в сторону, из стороны в сторону, пока, наконец, не пригнёт долу…

Не только живые родные и близкие-то, но и предки твои опора и подбодрение тебе  в этой «юдоли плача и страданий». Вспомнил, помолился за того или другого – и на душе так потеплело от этого! Спаси вас Христос, мои дорогие и любимые! Вы так любили меня, так тешили и даже баловали (последнее – это главным образом матери и бабушки – вот кто нас баловал-то!). И я вас продолжаю любить и с чувством благодарности вспоминать и помнить.

Тут  ведь вот какое дело-то. Обыкновенно-нормального человека тяготит твоя безответность на сделанное тебе добро (иной раз даже как неуплаченный долг тяготит-то!). Так и хочется «отквитаться»! И вот эти твои добрые воспоминая, молитвы, церковные поминовения и подаяния нуждающимся и добрые дела в честь поминаемых – они как бы груз невозданности снимают с твоей души. И в этом разе они как бы рядом с нами - с живыми пребывают. «Это вот бабанин подарочек-то, медный крестик ещё царских времён выделки. Сколько лет «безбожно» пролежал  в ящике комода, а теперь вот как славно сгодился!». Или: «Как бы покойница-матушка порадовалась, какой я рассадничек-то в огороде смастерил. Была бы жива - сразу же бы к соседкам хвалиться побежала».

Дорогие други мои молодые, не делайте себя одинокими былинками-то! Живите купно (и дружно!) с родными и близкими. И не только с ныне здравствующими. Но и с усопшими.

Вот они самые любые моему сердцу строки самого великого русского поэта:

Два чувства дивно близки нам –

В них обретает сердце пищу:

Любовь к родному пепелищу.

Любовь к отеческим гробам….

На них основано от века

По воле Бога Самого

Самостоянье человека,

Залог величия его. 

В конце семидесятых прошлого века я по совместительству (надо же было как-то выкручиваться, имея троих детей) преподавал обществоведение  в педклассах. Тогда в молодёжном по преобладающему большинству населения  городе Тольятти был бум детской рождаемости, а посему в срочном порядке интенсивно вводились в строй один за другим детские садики (Нет, как же всё-таки  интенсивно и без лишних слов тогда решались насущные проблемы жизнеобеспечения населения!  В это  вот из нынешней молодёжи мало кто поверит:  приехала девчушка из деревни, выскочила замуж и  через два-три года по прибытии в город уже получила благоустроенную квартиру!). Ну и в связи с этим бумом, конечно же, потребовалось большое количество воспитательниц. Где взять их? Вот и организовали из числа десятиклассниц эти самые педклассы. Четыре группы по тридцать человек в каждой три года подряд выпускали они, пока не была решена эта проблема.

Все три года подряд ученицы мне попадались в подавляющем большинстве своём, как правило, грамотные и смышлённые. И удивляться тут не приходится: на педагогическую, учебно-воспитательную работу люди идут, как правило, по призванию. Работа эта ответственная и нервотрёпная. Люди – это тебе не метал: их «обрабатывать» намного сложнее и ответственнее. Моя кума Анфиса, в то время побывавшая по турпутёвке в ГДР,  не без удивления и даже не без обиды (профессиональной – сама инженер азотнотукового завода) рассказывала: там, оказывается, врач и учитель получают по десять тысяч марок, а инженер только восемь. Разницу в оплате им объяснили так: инженер работает с металлом – брак в работе устраним и не так страшен, а врач и педагог – с людьми. Тут брак в работе оценивается уже по другой шкале.

Ну и вот за всё время учёбы я задавал этим будущим воспитателям  детских садов, помнят ли они своих предков. Увы, не то, что прадедов, некоторые даже  имена дедушек и бабушек не знали, не говоря уже об отчествах. А где воевал их дед или прадед, об этом и не спрашивай – не ответят.   Несколько извиняло их то, что родители их прибыли в Тольятти, как правило, издалека, и поэтому дети их редко, а то и вовсе не общались с дедушками и бабушками. Но и местные, наши самарские тоже  на эти мои вопросы «плохо отвечали».

А вот чеченец из известного фильма Балабанова, оказывается, знает всю историю своего рода и своих предков  до шестого колена. Будем откровенны сами с собой и признаемся: самоотверженно и стойко сражались они за свою родину как с царской армией, так и с российской (современной). Потому что не столько любовь к родине, сколько честь для чеченца превыше всего.

Почему потомственные дворяне, как правило, отличались благородством поведения? Не причиной ли тому генеалогическое древо, исчисляемое сотнями лет? Сотнями лет гордились они деяниями своего того или иного предка. А посему, зная, что и с ними так же будет в веках, и поступали по законам чести. Что нам известно о потомках князя Курбского, предавшего Русь при Иване Грозном? Видать, выродился род предателя. Никто из порядочных и по-настоящему знатных семейств не стал ни родниться, ни дружить с этими вот уж воистину выродками.

Часто встречаю в печати сообщения о том, что  кладбища в западноевропейских странах находятся в самом центре городов, особенно маленьких населённых пунктов. Это для того, поясняют гиды нашим туристам, чтоб взрослые без труда могли посещать их, а детишки могли бы играть там – рядом с могилками своих предков. Вас не удивляет такое вот: немецкие, мадьярские энтузиасты находят время и средства поехать в Россию и на бывших полях битв  раскапывать и обустраивать захоронения свои погибших предков?  За рубежами своей страны! А мы у себя спустя  семьдесят лет после окончания Отечественной ещё не справились с этой задачей. Чего-чего, а культа предков своих у нас нет! Поговорить с трибуны или на страницах печати о национальной гордости и силе русского духа – это мы мастера. В общем и целом, в масштабах страны.  А вот достойно предать земле трупы положивших живот свой за Отечество – нам недосуг. А в каком небрежении у нас кладбища находятся…

Будучи под Киевом на воинских сборах, от тамошних жителей слышал: в каком образцовом порядке находятся  в Полтаве – шведское, а в Севастополе – англо-франко- итальянское кладбища военные. Содержатся на добровольные пожертвования! И потомки похороненных там  каждый год приезжают по визам почтить память убиенных предков своих. А ведь со времени Полтавской битвы тогда прошло  без малого триста лет. Это чуть ли не пятнадцать поколений! Чтоб написать  наименование тех, кого шведы поминают-почитают, приставку «пра», выходит, надо раз четырнадцать – пятнадцать написать!

Пожалуй, найдутся те, которые такое вот почитание памяти предков назовут блажью (как это у нас любят выражаться: с жиру-де бесятся!). До живых-то, мол, руки не доходят, а тут ещё о мертвецах в десятом – пятнадцатом поколении беспокойся. А, может, потому и не доходят руки-то до живых, что  отеческими гробами и родными пепелищами пренебрегаем?

Как ты будешь вести себя на этой грешной земле, если будешь знать: вот похоронили тебя, может быть, даже очень пышно, - и лет через двадцать, максимум тридцать начисто забыли тебя, будто никогда и не было  в этой юдоли такого?  Или, наоборот, похоронили-то  как раз и не очень уж пышно, даже и очень-очень скромно, а вот и через пятьдесят, сто и даже триста лет имя твоё значится  и почитается в семейных анналах. Если достойно жил и достойно жизненный путь свой закончил – гордятся,  пример с тебя берут. А если сподличал, струсил – стыдятся, Как, например,  те же Курбские своего предателя предка. Нет, они, наверное, из семейных архивов не вычёркивают его, но уважение и признательность к нему вряд ли испытывают (вон я даже такую фамилию нигде не встречаю и не слышу: знать, по мере возможности все потомки его  эту фамилию поменяли). Что ни говори, а вот такое (не потустороннее, а вполне земное) бессмертие (даже постыдное!)  побуждает человека благороднее поступать, порядочнее, нежели полное забвение своих предков уже через двадцать – тридцать лет, а то и значительно раньше…

Но всё же, видать, понемногу мы, русичи, начинаем отрешаться от беспамятства-то. Об этом я сужу по таким простым, но хорошо известным мне лично фактам, Мыслимое ли было дело  увидеть лет тридцать – пятьдесят тому назад такое: почитай, каждые субботу-воскресенье видеть в селениях Самарской Луки группы туристов, знакомящихся с историей и географией родного края? Эти, что называется, простые русские люди, выкроив время и средства из своих скудных бюджетов, отправляются  не экзотику искать, а знакомиться  с жизнью предков своих, с историей земли Самаролукской. А как увлечённо и заинтересованно они слушают бесхитростно-простые рассказы об этом! И это не без науки и примера отцов и дедов Ибо самостоянье (самобытность, самодостаточность), оно взращено и зиждется на доброй почве – на любви к родному пепелищу и отеческим гробам. И Россия-матушка нам не «эта страна», а Родина, и без неё мы круглые сироты. Судьбы русичей первой эмиграции уж на что красноречиво доказали это. А вот «выезжанцы» третьей волны эмиграции, говорят, благоденствуют на западе-то. Потому что для них «где дупе тепло, там и родина» (дупой хохлы называют «казённую часть», ну то бишь задницу, от слова «дупло»)