Про голод начала тридцатых

Про этот голод мне немного рассказал году этак в 83-м теперь уже прошлого века  сосед  и однофамилец  дядя Миша Мухортов, знатный наш комбайнёр, у которого во  время летних каникул я копнильщиком работал, чем и заслужил его доверие.

- Что тебе про тот голод рассказать? – дядя Миша на всякий случай оглянулся по сторонам (мы тогда шли с ним  в Долгий колок за опятами) и, понизив голос, продолжал:  Хлеба тогда собрали не больно много, потому как засуха была, но собрали. А вот куда дели его, этого я тебе, голова, не скажу. Не знаю.

Спустя лет семь я узнал, куда. А вот дядя Миша не успел узнать: скончался в самом начале перестройки.

- Тогда как получилось? Кто в колхозе работал, те живы остались. Потому как нас (и отца, и мать твою) – всех колхозников кормили прямо на полевом стане. Затюрюхой в основном. Не едал такую? Ну это жидкая-жидкая кашица на муке. Как кисель, только мучной. Ну и, конечно, кусочек хлебца, а когда и без хлеба. Нечего, говорит, вам животы распускать! Это у нас председатель так шутил…

Мы-то вот, которые на нашей улице и на соседней – Большой Дороге, выжили  тогда. А вот на Низу (так у нас улица называется),  ох,  много перемёрло! Они там многие ещё при барине Орлове-Давыдове  лесачили, ну то бишь  дрова пилили-заготавливали. Тогда ведь, почитай, вся Самара дровами топилась, а они откуда? От нас в основном, ну ещё из ДРД  (так вот незамысловато при советской власти сельцо лесачей назвали – доско-рельсовая дорога, по которой вагонетки с лесом катали, тракторов-то тогда практически не было). Самара большая, дров много надо – вот они и лесачили, большую деньгу на этом  зашибали. А когда голод-то начался, деньги бумажками стали – на них ничего не укупишь из съестного-то. Вот с голоду-то многие и перемёрли.

А тогдашняя колхозная ударница матушка моя частенько со смехом вспоминала незадачливого ухажёра своего, который  во время свидания простодушно посетовал: «Работай, ни работай, всё равно больше стакана затюрюхи не дадут!

По тому, на что были направлены помыслы незадачливого кавалера матушкиного во время свидания, можно судить, сколь сытной была эта киселеобразная кашица…

Колоски

Голодный 1932-й год. Так хочется есть! И если взрослые понимают, что еды нет и надо терпеть, то как объяснить это несмышленышам детям? В 1921 году хоть АРА помогала и для голодающих детишек тогда ясли-сад организовали, где их, по воспоминаниям моей матушки, подкармливали  «американской кашей"(манной или кукурузной). В 1931 и 1932 годах детишки голодали наравне со взрослыми.

А уже подоспевал новый урожай, вокруг села уже колосились хлеба. И вот моя двоюродная сестричка Машенька Макеева, от кого-то, видимо, наслушавшись, среди бела дня отправилась за околицу. Откуда ей было знать, что колхозные поля днем и ночью стерегут конные объездчики, а в сельсовете сидят в ожидании злоумышленников милиционеры?

Допрос продолжался целый день, до позднего вечера не отпускали четырехлетнюю соплюшку взрослые дяденьки, допытываясь:

- Скажи, девочка, тебя мама или бабушка послала за колосками? Ну скажи, что мама, и мы тебе конфетку дадим. Конфетка сладкая-сладкая!

Но девочка стояла на своем:

- Нет, я сама.

Ну понять бы взрослым дядям: девочка-то из верующей семьи - не могла она соврать! Мать Машеньки тётя Таня, в годы войны одна из лучших работниц 42-го оборонного завода, в это время  вся в слезах стояла возле сельсовета, а бабушка Матрена томилась дома. А наутро она, свекровь, заметила:

- Ба, Татьяна, а у тебя виски-то поседели! Вот они, колоски-то, где у тебя сказались...

... Меня здесь вот что поражает: голодный год, в магазинах - шаром покати, кроме соли и  гвоздей ничегошеньки нет. А вот у милиционеров откуда-конфеточки оказались, чтоб малышку спровоцировать. Воля ваша, но ничего подлее не придумаешь! И всё это в интересах государства делалось?!